ответственность, мы категорически бессильны. Так же, как и партнер бессилен вылечить мою раненую часть, если я не в состоянии присвоить ее и заняться исцелением.
Больную часть невозможно долюбить, невозможно ей доказать, что реальность иная (а болезни свойственно преломлять реальность так, чтобы внутренняя поломка выносилась вовне), невозможно выиграть войну за право быть ей видимой или за признание Вторым, что это его боль. Если бы был ресурс признать, он бы и так признал, а раз не признаёт – значит, внутренних сил увидеть на сегодня нет. Просто нет. Точка. Война же за иную, чем внутри болезни, правду лишь увеличивает отрицание и укрепляет защиты.
Поверьте, как человек, выздоравливающий от зависимости, я знаю это на своем опыте.
Болезнь может вылечить только тот, кто ей болен. Все остальные бессильны.
Нет смысла воевать с чужой травмой. Есть смысл лишь, отчаявшись однажды, признать бессилие и с сожалением и теплом отойти на безопасное расстояние. Быть может, именно признание бессилия – и есть тот самый финал, ради которого неосознанно вы шли в эти отношения.
Глава 27. Искупление
Визит мужа заставил ее вспомнить о детях, а о них она очень старалась не думать. Вспоминая их лица, она ощущала такую накатывающую волну любви и одновременно удушающей вины, что проще всего было пока вычеркнуть их из своей картины мира.
Конечно, вины. Ведь она принесла им столько боли своей зависимостью. Нет, она не била и не орала, но молча, мерзко столько раз предавала их, уезжая, пряча спиртное, уходя из дома и оставляя одних, да просто выбирая водку, когда должна была выбрать их…
Как тут может помочь Бог? Как он может ее простить? Примерно с этой речью она зашла в кабинет Шрека, в очередной раз мельком замечая, что отчасти любуется своей виноватостью и желанием быть собственноручно распятой.
Юрий Александрович совершенно спокойно выслушал ее. Без желания поддержать, оправдать или еще сильнее обвинить, на которое она рассчитывала. А после спокойно сказал:
– Таня, у вины два пути: искупление или наказание. Наказывать ты себя умеешь и без моей помощи, подумай про искупление и напиши им письмо. Завтра придешь прочитаешь.
– И это всё? Вот так вот просто взять и написать писюльку, чтобы все встало на свои места??? Да что за чушь. Я столько натворила. Я их пугала. Я ими пренебрегала…
– Послушай, тебе не кажется, что за последние три минуты ты, как тебе свойственно, сказала «Я» уже раз десять, а говоришь вроде как о детях… Или о себе? Ты хочешь и дальше любоваться своей плохостью или помогать им? Пиши письмо.
В очередной раз разочарованная в своем консультанте, она вышла из кабинета. Где-то на краю сознания она понимала, что и правда любуется собой виноватой, и одновременно не видела, как по-другому… Наказание или искупление…
После ужина оставалось полчаса личного времени. Положив под вырванный из тетради лист бумаги книгу АА и взяв ручку, она уселась по-турецки на кровать. О чем писать? Какой смысл? Как это поможет? Идей не было, потому оставалось только довериться руке и ручке в ней… Закрыла глаза и вспомнила лица детей… Старшей шесть, младшему четыре… Такие маленькие… Смотрят на нее свои ми глазами-бусинами…
«Любимые мои котята.
Я вас подвела. И мне от этого очень грустно. Я ваша мама и должна заботиться о вас, а я совсем не справилась с этой задачей. Котики, я и правда старалась изо всех сил, но оказалось, что этого недостаточно, ведь рано или поздно я срывалась и предавала доверие, которое вы мне снова и снова через боль и страх возвращали. Вы своими детскими сердечками неоднократно прощали меня там, где я себя, наверное, никогда не смогу простить.
Здесь, на реабилитации, я узнала, что больна. Алкоголизм – это болезнь, а больной человек, к сожалению, не всегда соображает, что творит.
Это меня никак не оправдывает, но я точно знаю, что не хотела, чтобы так было. Я люблю вас больше всего на свете и никогда не хотела специально сделать вам больно. Но иногда маму, которая вас очень любит, как большой монстр съедала болезнь, и, хотя внешне я не менялась, я-мама оказывалась внутри, в желудке этого монстра и никак не могла его остановить.
Мне не вернуть вам все, что я забрала. Не вернуть эти последние два года, когда я исчезала, врала, прятала, пугала, возвращалась и хотела вашего прощения. Я не смогу вернуть вам то, что разрушила в вас. И мне больше не нужно от вас прощения. Моя вина – это мое дело, мой груз, и я теперь достаточно взрослая, чтобы его нести.
Всё, что я могу сделать для вас, – это постараться изо всех сил больше не выпускать монстра-болезнь из-под контроля. А еще могу день за днем терпеливо быть рядом, не ожидая возвращения вашего доверия. Я могу вас любить, даже если вы на меня обижены, боитесь и злитесь.
Я очень-очень-очень постараюсь быть той мамой, которую вы заслуживаете.
Люблю вас до неба и обратно. Ваша мама».
На второй строчке письма она разрыдалась в голос и писала, едва видя сквозь слезы появляющиеся строки. А к концу внутри стало пусто и тихо… Вот оно, искупление – не терзать себя за прошлое, но вложить силы в настоящее, чтобы тем, кого любишь, стало хорошо сейчас, а не никогда, потому что ты навязчиво не можешь признать бессилие изменить то, что уже случилось.
Детство, проведенное в дисфункциональной семейной системе (там, где есть зависимости, вспышки гнева, депрессии и другая малая или большая психиатрия, а другой раз просто по каким-то причинам отсутствует эмоциональная близость), не может не повлиять на ребенка (позже выросшего во взрослого) по нескольким причинам.
1. Система, в которой долгое время не решаются проблемы взрослых, истощена, у нее нет свободного родительского внимания для детей. Соответственно, ребенок растет в эмоциональной депривации, не получает ощущения своей нужности, ценности, достаточности просто по факту существования.
2. Дисфункция не бывает безопасной. В ней всегда есть явная или подавленная агрессия, молчаливое или вырывающееся скандалами напряжение. Как следствие, ребенок обучается справляться с небезопасностью, с одной стороны, подавляя чувство страха, а с другой – учится 24/7 сканировать внешнее пространство. В будущем это грозит малой или отсутствующей чувствительностью к себе и большой чувствительностью к окружающим.
3. Дисфункция всегда несет внутри себя стыд. Мы, члены семьи, никогда не выносим вовне свои проблемы. То, что происходит в стенах квартиры, – постыдная тайна, которую никому
