— Ваших мужских душ, — с вызовом сказала Джанет. — Женщины не развязывают войн!
— Гм… — начал, было, Грегори, но не стал продолжать, и мерные удары колокола, усиливаясь, поплыли по гостиной.
Поднявшись наверх, Варламов стал проверять задвижки на окнах, но потом улыбнулся и сел на кровать. Едва ли задвижки остановят цзин. Или хотя бы задержат. Может, в самом деле, съехать?..
Но уезжать не хотелось, и он со смущением понял, что хочет быть ближе к Джанет. Снова увидел её — распростёртой на сверхъестественно чёткой траве, с ореолом чудесного света вокруг лица.
«А ведь ей тяжело, — пришло в голову. — Только вчера похоронила мать».
Не раздумывая, он встал и, пригладив перед зеркалом волосы, вышел в коридор. Комната Джанет была через дверь, он постучал.
— Входи, — послышался голос Джанет.
На Варламова глянула с удивлением: видимо, его визит оказался нежданным. Она сидела у окна в кресле-качалке, но перестала покачиваться, разглядывая Варламова. На ней был домашний халат.
— Извини, — неловко проговорил Варламов. — Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой. Я боюсь, это и в самом деле из-за меня.
— Сядь, — сказала Джанет.
Варламов опустился на стул возле столика с букетом искусственных цветов и оглядел комнату.
Она была меньше, чем у него. Из двух окон — здесь они находились в разных стенах, — открывался обширный вид. Казалось, комната находится в носу корабля, плывущего среди багровой листвы. Между окон стоял туалетный столик с зеркалом. Узкая кровать и такой же, как в комнате Варламова, зеркальный шкаф располагались вдоль стен.
— Мама сказала мне, что очень больна, — заговорила Джанет невыразительно. — Одна из неизлечимых форм рака, которых много появилось после войны. Ей оставалось жить от силы год. Так что это избавило её от мучений.
Потрясённый Варламов молчал.
— А твоя мама? — спокойно продолжала Джанет. — Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?
Евгений плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.
— Она долго болела после родов, — неловко выговорил он. — Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. На новом месте мама опять стала чахнуть. Там сырой климат и долгие зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все её сторонились, потому что у неё открылся туберкулёз. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у неё. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала, боясь заразить. А потом опять гнала в лес, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла десять лет тому назад, мне тогда как раз исполнилось пятнадцать…
Варламов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, всё словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Она осталась в памяти, какой увидел за чёрной рекой, — пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице…
— После её смерти твой отец сразу женился?
Варламов вернулся к действительности:
— Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему мэром, так что мог всех обеспечить.
Тут Варламов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.
— А как её звали? — спросила Джанет.
— Кого? — Варламов сначала не понял, но потом сообразил. — Маму? Её звали Кэти.
И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:
— А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у неё. И твоя мама на фотографии — той, что в моей комнате, — тоже похожа на неё.
Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдалённо:
— Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.
В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблеск мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выдавалась грудь.
Варламов встал:
— Спокойной ночи, Джанет.
— Спокойной ночи, Юджин, — тихо отозвалась она.
В субботу Варламов отправился повидать Боба Хопкинса.
— Слышал об этой истории от Грега. — Хотя на столе был компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. — Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалёку.
Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонёк зажигалки.
— Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. — Он возобновил неспешную ходьбу. — Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин… Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Всё списывают на бандитов из Лимба. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи бывали.
Варламов поднял воротник, защищая лицо от ветра.
— Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сирином.
Шериф сплюнул:
— Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. И за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в городе. Так что не дрейфь. Пока.
Ветер брызнул в лица холодным дождём, и они расстались.
7. Трехликий
Похоже, шериф знал, о чём говорит: проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Варламов освоился полностью. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить Варламова в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона Евгений не понимал.
Ему понравился тренажёр: сел за руль, нахлобучил шлем виртуальной реальности — и отправляйся в «поездку». Иллюзия была полной: мимо проносились встречные машины, сменялись даже запахи — от горячего асфальта до скошенного сена, в зависимости от пейзажа «снаружи». То и дело возникали опасные ситуации: у Варламова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или почти под колёса кидался ребёнок. Евгений жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, чтобы потом выслушать ехидные комментарии инструктора…
Настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без осложнений. Варламов снова наведался в мэрию и «получил» водительские права: его зелёную карточку сунули в компьютер, а потом вернули обратно, добавив ещё один невидимый код.
По вечерам Варламов заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Варламова. Эти встречи в полутёмной комнате стали желанными: Джанет волновала Варламова после происшествия на кладбище.
Сидели без света: Варламов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Темнел её силуэт на фоне окна, она то покачивалась, то сидела неподвижно. Джанет стала мягче относиться к Варламову и больше не укоряла за смерть матери. Эту тему вообще старалась не затрагивать. Время проходило незаметно, прощались поздно. Варламов ложился в постель и долго не засыпал.
Хотя дома у него бывали случайные подружки, но, пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине: его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зелёные, порой внезапно темнеющие глаза.
Иногда втроём сидели в гостиной. Потрескивали дрова в камине, колыхались по стенам красные отсветы, и Евгений слушал то органную музыку Баха, то скорбные аккорды симфоний Рахманинова — другого русского, в тихой ещё Америке почувствовавшего приближение Второй мировой…
И так незаметно в Другой Дол пришла осень.
Ветер сорвал листву с дубов, и они стояли чёрные, грозя сучьями нависшему небу. Скользкие листья усыпали траву и дорожки. В субботу погода улучшилась, и Джанет затеяла большую уборку.
Варламов натаскал из подвала груду пластиковых мешков, а потом вместе с Джанет вооружился граблями и стал сгребать листья в кучи. Работа была непривычна для Евгения, но спорилась в его руках: он окреп, работая на складе. Джанет останавливалась для отдыха гораздо чаще. Её волосы светились таким же тёплым светом, как опавшие листья.
Когда сгребли всю листву, солнце поднялось уже высоко, кучи горели золотом на жухлой траве. Теперь Джанет держала мешки, а Варламов лопатой насыпал в них листья. Порою от лопаты было мало проку, и приходилось сгребать руками. Ночью прошёл заморозок, листья отсырели от инея, и руки Варламова скоро замёрзли. Он выпрямился и засунул их под мышки, чтобы согреть.
