Много исходил он дорог в поисках столь могущественного монарха и вот однажды увидел, как навстречу скачет большой отряд рыцарей в красном. Вождь их, облачённый в чёрное, спросил Офферуса, кого он ищет. Тот ответил: «Дьявола, я хочу поступить к нему на службу». — «Я и есть дьявол. Следуй за мной». Так Офферус стал приспешником Сатаны. Как-то раз конный отряд дьявола наткнулся на крест у обочины дороги. Дьявол приказал повернуть назад. «Почему?» — поинтересовался Офферус. «Потому что меня страшит образ Христа». «Раз так, Христос могущественнее тебя, и я пойду служить ему». Офферус в одиночку миновал крест и двинулся дальше. Вскоре он встретил доброго отшельника и спросил, где можно найти Христа. «Везде», — ответил отшельник. «Я этого не понимаю, — сказал Офферус, — но если это правда, какую службу может Ему сослужить такой сильный и бравый парень, как я?» «Ему служат молитвой, постом и бдением (veilles)». Офферус поморщился: «А по-другому никак нельзя?» Анахорет понял, с кем имеет дело, и взяв его за руку, отвёл на берег бурного потока, несущегося с высокой горы. После чего сказал: «Несчастные (pauvres gens), пытавшиеся переплыть эту реку (cette eau), утонули. Оставайся здесь и на своих могучих плечах переноси на тот берег всех, кто ни пожелает. Если ты будешь делать это из любви к Христу, Он признает тебя своим служителем». — «Ладно, я буду делать это из любви к Христу», — согласился Офферус. Он построил себе хижину на берегу и днём и ночью переносил на другой берег всех тех, кто его об этом просил.
Однажды ночью, притомившись, он крепко заснул. Его разбудил стук в дверь, и детский голос трижды назвал его по имени. Офферус поднялся, посадил ребёнка на могучие плечи и ступил в воду. На середине потока вода вдруг забурлила, поднялись волны, едва не сбивавшие великана с ног. Он держался с большим трудом, но ребёнок тяжёлым грузом давил ему на плечи. Тогда, боясь уронить маленького путешественника, Офферус с корнем вырвал дерево и опёрся на него, как на палку. Вода, однако, всё прибывала, а ребёнок становился всё тяжелее. Опасаясь, как бы мальчик не утонул, Офферус поднял голову и спросил: «Мальчик, почему ты такой тяжёлый? Я словно несу на себе целый мир». Ребёнок в ответ: «Ты не просто несёшь целый мир, ты несёшь Того, Кто этот мир создал. Я Христос, твой Бог и Господь. В награду за твою верную службу я окрещу тебя во имя Отца, меня самого и Святаго Духа. Впредь твоё имя будет Христофор». С того дня Христофор странствовал по свету и проповедовал Слово Божие.»
Этот рассказ свидетельствует, что скульптор передал легенду вплоть до мельчайших подробностей. По указанию заказчика, учёного алхимика[125], он поместил великана в воду в одеянии из лёгкой тканиLII, завязывавшемся у плеча, — однако по-настоящему эзотерический смысл образу святого Христофора придавал широкий пояс. То, что мы сейчас об этом скажем, обычно не разглашается, но, во-первых, многие всё равно ничего не поймут, а во-вторых, мы полагаем, что в книге, которая ничему не научает, нет никакого проку. Поэтому мы попытаемся разобрать, насколько возможно, это символическое изображение, чтобы показать искателям сокровенных знаний, какие за ним скрываются научные факты.
Пояс Офферуса прорезают скрещенные линии, похожие на те, что появляются на поверхности приготовленного по всем правилам (canoniquement) растворителя. Этот Знак (Signe), согласно Философам, служит для наглядного обозначения совершенных достоинств и высокой чистоты меркуриальной субстанции. Мы уже не раз говорили и повторяем ещё раз, что вся задача алхимического искусства сводится к тому, чтобы Ртуть приняла этот знак. Старые авторы называли его Печатью Гермеса, Солью Мудрецов (средневековое написание слова соль, Scel, близко к слову печать, Sceau, — что нередко сбивает с толку искателей Мудрости, — Меткой и Клеймом Всемогущего Бога (empreinte du Tout-Puissant), Его сигнатурой, а также Звездой Волхвов (Etoile de Mages), Полярной звездой и т. д. Эта геометрическая диспозиция сохраняется и становится ещё более отчётливой, когда золото растворяют в Ртути, чтобы вернуть его в первичное, юное (jeune) или обновлённое (rajeuni), состояние, другими словами, превратить в младенца-золото. Поэтому меркурия — верного слугу (loyal serviteur) и Печать земли (Scel de la Terre) — называют ещё Источником юности (Fontaine de Jouvence). Философы выражаются вполне определённо, когда заявляют, что сразу после растворения в ней золота ртуть (mercure), как истинная мать (mère), вынашивает ребёнка, Сына Солнца, Маленького Царя (королька, Roitelet), ведь золото и впрямь вновь обретает жизнь в её чреве. «Ветер (так называют крылатую летучую ртуть) лелеет его в своём чреве», — говорится в «Изумрудной скрижали» Гермеса. Мы находим скрытое выражение этой положительной истины в пироге с сюрпризом (Gâteau des Rois), который подают в семейном кругу в день Богоявления, праздник, посвящённый явлению Младенца Иисуса Христа царям-волхвам и язычникам. Традиция утверждает, что к колыбели Спасителя волхвов привела звезда, послужившая предзнаменованием (signe annonciateur), Благой Вестью о его рождении. Как и материя, этот пирог несёт в себе знак благодати — младенца, называемого обычно голышом или купальщиком (baigneur). Это Младенец Иисус, которого нёс Офферус, служитель или странник; это золото в бане (l'or dans son bain), или купальщик; это запечённый в пироге боб, волчок-сабо, колыбель или почётный крест, но ещё и рыба, «плавающая в философском море», по выражению Космополита[126]. Заметим, что в византийских базиликах Христос иногда изображался подобно сиренам — с рыбьим хвостом. В таком виде он представлен и на капители церкви Сен-Брис в Сен-Бриссон-сюр-Луар (деп. Луаре). Рыба — иероглиф Камня Философов в изначальном его состоянии, потому что камень, как рыба, рождается и живёт в воде. Среди рисунков с алхимическими печами, выполненных в 1702 г. П.-Г. Пфау[127] есть один, где рыбак с удочкой вытаскивает из воды отменную рыбёшку. В других случаях её аллегорически ловят сетью или тонким неводом, чьи клетки символически представлены на Богоявленском пироге[128]: их делают, накладывая крест-накрест нитки. Укажем также на другой, более редкий, но не менее яркий эмблематический образ. За семейным столом у друзей, пригласивших нас на пирог, мы не без некоторого удивления вместо обычных ромбиков увидели на нём развесистый дуб. Место голыша заняла фарфоровая рыбка — морской язык, sole (лат. sol, soils, солнце). Ниже, говоря о золотом руне, мы остановимся на герметическом значении образа дуба. Добавим, что пресловутая рыба Космополита, Echinéis (прилипала), как он её называл, — не что иное, как oursin (лат. echinus, морской ёж) или ourson, медвежонокLIII, откуда Petit Ourse, Малая Медведица, созвездие, где находится Полярная звездаLIV. Панцири ископаемых морских ежей, которые где только ни находят, представляют собой как бы некую поверхность с исходящими лучами, своего рода звезду. Поэтому Лиможон де Сен-Дидье советует приверженцам герметического учения «править свой путь по северной звезде».
Таинственная рыба — рыба самая что ни на есть царская. Того, в чьём куске пирога она окажется, объявляли царём и чествовали как царя. А между тем царскими рыбами некогда называли дельфина (dauphin), осетра, лосося и форель, предназначавшихся, как считалось, для царского стола. Символика тут явная, ведь старший сын государя (fils aîné des rois), наследник престола, именовался Дофином, то есть дельфином, царской рыбой. Кстати, рыбаки на лодке в «Mutus Liber» ловят сетью и удочкой именно дельфина. В особняке Лальмана дельфин порой выступает в качестве декоративного элемента: на среднем окне угловой башенки, на капители столба, а также в верхней части небольшого жертвенника в домовой церкви. То же происхождение у Ichtus (рыбы) римских катакомб. Мартиньи[129] приводит любопытный рисунок из катакомб — на нём рыба в волнах, а у неё на спине — корзина (corbeille) с хлебами и некий длинный красный предмет, возможно, чаша с виномLV. Корзина на рыбе — иероглиф, обозначающий то же самое, что и пирог с сюрпризом. Она сделана из полос бересты, наложенных крест-накрест. Чтобы не распространяться на эту тему чересчур долго, завершим свои сопоставления; под конец, однако, для людей любознательных упомянем о корзине (corbeille) Вакха — цисте (Cista), — которую во время вакханалий носили цистофоры. В цисте, как говорит Фр. Ноэль[130], заключалось всё самое мистическое.
