Вот сильные пальцы обхватывают щиколотку, и перед глазами молнией полыхает такая яркая картина, что хочется зажмуриться.
…Мы вдвоем, в комнате, на большой кровати, заправленной шелковыми простынями. Он притягивает меня к себе, чуть касаясь кончиками пальцев ведет вверх по икрам. Такое простое движение, но я дрожу, и от того места, где он прикасается расходятся горячие волны.
Закусила губу и еле сдержалась, чтобы не прикрыть глаза.
— Ты какая-то измученная, — маменька пристально всматривается в мою физиономию, — щеки горят. Заболела что ли? Температура?
Да! Заболела! Еще как. И уже не вылечиться. И температура у меня зашкаливает, но вовсе не от простуды. Я просто вся горю.
— Все хорошо мам, — произнесла хрипло. Голос не хотел слушаться. Дрожал, как и все остальное.
— Уверена? Может, тебе пойти на больничный?
— Ты что. Конец года, отчеты — никак нельзя. Работы невпроворот.
— Работы невпроворот, а ваш начальничек где-то шляется, бросив все на произвол судьбы! — сурово припечатала мать. — у нас директор с завучами до полуночи на работе, если это требуется!
Наш начальничек под столом сидит и лапает мои беззащитные ноги! Гад!
И тут новое касание, от которого я чуть не подскочила.
Черт! Это что? Губы? Он целует мою коленку???
Еле поймала рваный вдох, чувствуя, как кровь еще больше приливает к щекам.
— Он же не просто так где-то шляется, а в командировке. В центральном офисе, — я попыталась как-то оправдать Северного в глазах матери.
— Знаю я эти главные офисы. Сплошное транжирство и разврат.
Разврат творился под столом. Вернее, под столом все было более-менее прилично, а вот в моей голове тако-о-о-е происходило, что даже стыдно.
Один образ сменял другой с такой скоростью, что просто не получалось продохнуть, остановиться, сбросить наваждение. Он сверху, я сверху, бочком, рачком, на кровати, на полу, да прям вот на этот самом столе. Поцелуи, объятия, рваное дыхание, прикосновения, движения в унисон.
Я и не знала, что у меня настолько шальная фантазия в плане сексуальных игрищ! Или все дело в том, кто прикасался? То едва уловимо, то жадно сдавливая, прожигая, заставляя плавиться в его руках.
— Я уверена, он весь в работе, — голос дрожал еще сильнее, чем раньше.
— Да какая у него работа? На стуле сидеть, да штаны протирать? — продолжала мама, и не подозревая, что начальник слышит каждое ее слово, — у вас тут все только этим и занимаются.
Она недовольно обернулась и посмотрела в сторону зала, где трудились ребята — программисты.
— Лучше бы делом занялись полезным.
— Мама, они занимаются полезным делом, — произнесла с нажимом, — то, что ты не знаешь специфики их работы не умаляет ее значимости.
Она только глянула на меня как на маленькую, глупую, наивную девочку, которая не в состоянии понять элементарных вещей.
Мне стало обидно и за ребят, и за Северного, и за всю свою работу в целом.
— Спасибо, что нашла время проведать меня, — произнесла, чуть резче, чем обычно, — но, тебе пора. Мне надо работать свою бесполезную работу.
Ай! Чуть не завопила. Северный меня укусил. Не сильно, но чувствительно, и так сладко, что я охнула.
— Что с тобой? — нахмурилась мама.
Просто раздвоение сознания какое-то. Я и здесь, в приемной с маменькой напротив, и одновременно где-то совершенно в другом месте. Мне стоило огромных усилий не ерзать на стуле и не вздрагивать от каждого прикосновения. Голова кружилась от волнения, а в крови плескалось жгучее желание оказаться с Северным наедине.
— Я…я же совсем забыла про бумаги! — кое-как выкрутилась и попыталась незаметно придавить его коленкой, чтобы не смел дергаться
Да куда там! Олень продолжал развлекаться — снова прикусил, слегка оттягивая кожу. Я все-таки не выдержала. Дернулась и вскочила на ноги.
— Мне надо срочно их нести! Иначе…замечание влепят. Выговор! — рывком задвинула стул, едва не оставшись вообще без начальника, схватила со стола первую попавшуюся папку, и подскочила к маме.
— Пойдем быстрее!!! — я тебя провожу и побегу с документами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Но…я… — она растерялась от такого напора, — я думала мы еще посидим, поговорим.
— Дома, мама! Дома! Вечером я вся твоя! А сейчас пойдем быстрее, — подхватила ее под руку и потащила к выходу, не давая ей опомниться, остановиться, обернуть.
В зале на нас никто не обращал внимания. Все были заняты работой, и никому не было дела до того, как я чуть ли не волоком тащила маменьку к выходу.
К счастью, лифт оказался на нашем этаже.
— Ты уверена, что у тебя все в порядке? — осторожно спросила мама, пока мы спускались вниз. Видать, спектакль произвел на нее впечатление, и она доже прониклась моей деловитостью.
– Да, да, — рассеяно кивнула, — вовремя вспомнила. Еще бы десять минут и все. По моей вине могла сорваться важная сделка.
Никакой сделки не было и в помине, но мамочке об этом знать не обязательно.
Я проводила ее до выхода, поцеловала в щеку, пообещав вечером не задерживаться и поспешила обратно.
***
К счастью, пока я бегала перед мамой, изображая из себя лучшего работника месяца, мое эротическое настроение сошло на нет, и я смогла наконец спокойно дышать, без томных спазмов в груди и еще кое-где пониже.
Теперь можно и поговорить.
Этот гад сидел под столом и самозабвенно уплетал пироги, принесенные мамой.
— Ушла? — прошамкал, слегка отклоняясь в сторону и выглядывая из своего укрытия.
— Ушла!
— Наконец-то. У меня чуть спину не свело от сидения в засаде, — с кряхтением выбрался на волю, разогнулся, потянулся, еще разок тяпнул пирожка и пошел к себе в кабинет, — ты моя должница, Кулакова.
— С чего бы это? — я ринулась за ним.
— С того. Я тебя спас!
— Ты меня облапал!
— Хочешь сказать, что тебе не понравилось? — серые глаза хитро блеснули.
— Нет, конечно! — фыркнула возмущенно, а кровь опять предательски прилила к щекам.
— Ну-ну, — хмыкнул он, опускаясь в свое начальническое кресло, — я так и понял. Прямо дрожала от отвращения.
— Гад ты Северный, — попыталась смерить его грозным взглядом, но не вышло. Стоило только глянуть на его лицо, губы и мысли снова поскакали в совершенно недопустимом направлении, — у меня же напротив мама сидела. Смотрела прямо мне в глаза.
— Ага. Я слышал ее пламенную речь по поводу того, какой хреновый у тебя начальник.
— Мама бывает резка, но она не со зла…
— Мама твоя — великий манипулятор и попутно генерал в юбке. Так что я даже рад, что отсиделся под столом. Боюсь, если бы наш с ней разговор состоялся — тебя бы вообще перестали выпускать из дома, тем более на эту работу.
Хотела бы я что-нибудь возразить, оправдать маму, но не получалось — слов не могла найти. Она в последнее время действительно палку перегибала. И сюда пожаловала не просто так, не потому что по доченьке соскучилась. Ей хотелось осмотреться, собрать полную картину, пообщаться с начальником, вовсе не с целью узнать, как у меня дела. Нет. Она бы завалила каверзными вопросами, спровоцировала, возможно, попыталась бы убедить, что я ему не подхожу, или наоборот это он недостоин такого прекрасного сотрудника. Не знаю, мне даже предположить сложно, до чего она могла бы дойти в своем стремлении повернуть мою жизнь в нужное ей русло.
Северный бы молчать не стал. Хоть он уже и не тот хулиган, что в школе, но терпеть и прогибаться — это не про него. И случился бы здесь большой и некрасивый скандал, который перерос бы дома в настоящую катастрофу, потому что маменька подключила бы отца, во всех красках описав ему, на что неблагодарная Диночка променяла прекрасную работу в школе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я приуныла. Она и так сегодня расскажет.
Антон неторопливо доедал пирог, рассматривая меня со странным выражением.
— Что? — не выдержала я.
Он заговорил не сразу, словно прикидывая, что можно озвучивать вслух, а что нет:
— Дин, я не хочу вмешиваться в ваши откровенно странные семейные отношения, но ты же понимаешь, что так нельзя? Ты не девочка-первоклашка, чтобы устраивать за тобой такую тотальную слежку и контролировать каждый шаг. Это…неправильно, — замялся, подбирая последнее слово.
