Барстоу взглянул на часы: ровно полночь, пора проверять реактор. Время для экипажа «Персефоны» утратило значение, однако бортмеханик приноровился делать все строго по расписанию.
– Я должен проверить реактор, прямо сейчас, – сказал он.
– Ну так пошли, – ответил Дженкинс. – Черт с ним, с Мастерсом. Пускай себе дрыхнет.
Они перелетели в кормовой отсек, к реактору. Включили фонарик, который светил заметно слабее, и проверили показания приборов. Но стоило погасить свет, как проснулся Мастерс.
– Эй! – позвал он. – Время проверять реактор еще не пришло?
– Ты проспал, – ответил Дженкинс.
– Как это? Надо было меня разбудить.
– Так мы и будили. Я звал, Барстоу звал… Правда, Барстоу?
– Все нужно делать по расписанию, – отозвался бортмеханик. И без того методичный, в последние дни он довел свое расписание до полного автоматизма: часы на сон, часы на еду, время на проверку электропроводки, двигателей, запасов еды, кислорода и топлива, крепления баков – все дела он подчинил строгой схеме, которой следовал неуклонно в отчаянной надежде не сойти с ума.
– Так нечестно, – не сдавался Мастерс. – Надо было будить настойчивей.
– Прости, – пустым голосом произнес Дженкинс, лишь бы Мастерс отстал. Хотелось скорее вернуться в мир грез и фантазий.
– Тогда включи свет сейчас, – хрипло потребовал пилот. Его голос эхом разнесся по кораблю.
– Батарейки садятся, – пробормотал Дженкинс, уходя в воспоминания о поездке в Сан-Франциско к тетушке Джейн. Та угощала его печеньками с глазировкой и давала поиграть с красным резиновым мячиком. Гм, а какого цвета была глазурь на печенье – зеленая? желтая?
– Черт вас дери обоих! – вскричал Мастерс. – У меня прав увидеть свет не меньше, чем у вас. Хочу свою порцию света! Барстоу! Слышишь?
– Поговорим, когда у меня начнется перерыв, – бесстрастно ответил бортмеханик. Сейчас, по расписанию, он проверял крепления бака с дыхательной смесью; дальше у него предусмотрен получасовой сон, после него – два часа на проверку заплат в корпусе корабля. Схема – от и до – постоянно, навязчиво маячила у него перед мысленным взором.
– Значит, так? – уточнил Мастерс. – Ладно-ладно…
Правда, никто не обратил на его последнюю фразу внимания: Дженкинс как раз вспомнил, что печеньки были с зеленой глазурью, а Барстоу нашел крепление бака вполне надежным (собственно, как и всегда).
Тем временем внутренний голос стал подсказывать Дженкинсу, что неплохо бы как-то облегчить страдания Мастерса. Но как именно? Что нужно сделать? Штурман не мог себя заставить оторваться от койки. В темноте так спокойно, воспоминания приходят сами собой, поразительно яркие, живые. И чего все суетятся?
Мало-помалу штурман перестал обращать внимание на Мастерса. Единственное – пилот все свистел и свистел. Как если бы кто-то тихо и без продыху бормотал над самым ухом у Дженкинса.
Впрочем, однажды пилот нарушил привычный ход вещей.
– Дженкинс! – заорал он.
– Чего тебе?
– Я подумал и понял: я имею право на пропущенное включение света. Хочу его прямо сейчас.
– И ты все время думал об этом? – сонно переспросил Дженкинс. – Дело было неделю назад!
– Да, думал. Я должен увидеть свет. Немедленно.
– Возьми себя в руки, – ответил Дженкинс, крепко сжимая в руке цилиндр фонарика. – Свет нужен нам, чтобы…
– Отдай фонарик! – завопил Мастерс.
– Не дам!
– Тогда я сам заберу!
Дженкинс вперился в темноту, пытаясь понять, где сейчас Мастерс. По голосу определить положение пилота он не сумел: казалось, его крики доносятся отовсюду.
– Барстоу… – позвал Дженкинс. – На помощь!
– Прости, не могу, – отозвался бортмеханик. Тьма победила его разум, он окончательно к ней приспособился. Проклятое расписание! Барстоу ни за что от него не отступит.
– Припасы, – сказал он. – Их надо проверить.
И он улетел выполнять свой идиотский план.
– Ты где? – позвал Дженкинс. От страха он вспотел и выставил руки вперед в попытке защититься от нападения из темноты.
В этот момент пилот засвистел. Дженкинс завертелся на месте, пытаясь определить, откуда исходит звук. Размахивая руками, сделал обратное сальто… как вдруг его схватили за ногу.
– А ну отпусти! – в ужасе закричал он и ударил Мастерса по руке. Отбиться удалось, но Дженкинс потерял фонарик. Не сумел удержать.
– Доигрался! – задыхаясь, горько произнес штурман. – Фонарик…
Слышно было, как тот маленьким снарядом бьется о стенки, рикошетит, постепенно теряя скорость, от палубы и потолка.
Наконец пропали всякие звуки.
– Где же он? – спросил Мастерс.
– Не знаю, – ответил Дженкинс. – Где угодно. Мы же в полной невесомости, теперь обыскивать придется каждый квадратный сантиметр корабля. А фонарик между тем, наверное, висит у нас перед носом.
– Мне нужен свет, – прошептал Мастерс.
Ведомый строгим расписанием, в рубку влетел Барстоу. И даже не стал выяснять, что происходит.
Мастерс явно переменился. Помогая Дженкинсу искать фонарик, он сперва молчал, зато через некоторое время принялся упорно свистеть, и уже ничто не могло заставить его заткнуться.
Фонарик то и дело ускользал, никак не желая попадаться в руки. Один раз Дженкинс задел его пальцами, но схватить не смог. Прошло несколько часов, прежде чем Дженкинс нащупал фонарик у одной из стен и с победным криком схватил его.
Он нажал кнопку, однако света не увидел. Лампочка разбилась.
Сбежать в мир грез штурман не мог, ибо чувствовал: Мастерс теперь другой, пилот изменился далеко не в лучшую сторону. Он забивался в углы, свистел, словно забыв нормальную речь, и тем пугал Дженкинса. Штурман уже и не помнил, как выглядит пилот; в мыслях Мастерс являлся ему как изможденный желтолицый призрак отмщения.
Барстоу разводил суету, подчиняясь придуманному расписанию. Выполнял работу за пятерых, тогда как на борту не нашлось бы чем занять и ребенка. Зато для Дженкинса наступила пора дикого страха. Он думать не думал ни о Марсе, к которому они подлетали, ни о корабле. Он только знал, что за ним идет охота. Штурман не мог сомкнуть глаз, зная: где-то рядом, в темноте, затаился озлобленный, сумасшедший пилот. Кожа зудела, и Дженкинс с минуты на минуту ожидал нападения.
– Значит, ты не посветишь мне? – очень тихо произнес Мастерс.
– Лампочка разбилась, – ответил Дженкинс, чувствуя, как по коже ползут мурашки.
– Ты зажигаешь фонарик, когда я не вижу.
– Нет! Клянусь, я…
– Сейчас проверим! – радостно воскликнул Мастерс.
Звать на выручку бортмеханика было бесполезно: Барстоу возился в кормовом отсеке, все еще надеясь починить освещение.
И вдруг лампы зажглись – очень медленно, слабо-слабо загорелись потолочные огни и озарили рубку. Хоть и приглушенный, свет все же резанул по глазам. Дженкинс как будто посмотрел на солнце.
Сощурив глаза в узкие щелки, метрах в десяти штурман увидел Мастерса. Пилот, искусавший себе губы в кровь, подобрался и замахнулся на него осколком плексигласового щитка.
– Починил! – кричал Барстоу. – Работают…
В следующую секунду огни, мигнув, погасли.
– Так, спокойно, – сказал Дженкинс Мастерсу.
Пилот не ответил, и штурман заорал в сторону кормы:
– Верни нам свет!
– Поработаю с ним завтра, – ответил бортмеханик. – А теперь пора заняться системой подачи топлива.
– К черту ее! – крикнул Дженкинс. – Мастерс меня сейчас…
Пилот накинулся на него с такой быстротой, что аж воздух загудел.
– Стой! – завопил Дженкинс. – Мы на месте! Прилетели!
– Куда прилетели? – переспросил Мастерс.
– На марсианскую станцию!
Радар загудел, оживая, и на экране показалось сферическое изображение искусственного спутника планеты.
– Мы прилетели. Ну же, парень, очнись. Сажай нас!
Прошло немало времени, прежде чем Мастерс отбросил осколок щитка и метнулся к пульту управления. Посадка превратилась в новый, ни с чем не сравнимый кошмар: заплата на иллюминаторе лишила Мастерса прямого обзора, и он вынужден был полагаться исключительно на радар. Короткая вспышка света ослепила его, и он не мог различить светящихся приборов на панели. Так, пыхтя от усердия, он невидящими глазами пялился перед собой.
Экипаж облачился в скафандры – воздуха на посадочной площадке не было. Барстоу и Дженкинс не раз садились на этой станции и, даже ничего не видя, знали, что делать.
Спутник, хоть и был одной большой машиной, засек «Персефону» с помощью авторадара. Все его системы с шумом ожили: засверкали посадочные огни, выкатились направляющие, грузовые краны выдвигали и разворачивали стрелы. Пробужденные тем же сигналом и питаемые от того же источника, что и прочая техника, роботы – служители станции – выбегали встречать грузовоз.
Мастерс до того торопился увидеть свет, что при заходе на посадку едва не разбил корабль. При снижении поврежденные двигатели не сработали как надо. Перед глазами у Мастерса все плыло, дрожащими руками он пытался нащупать на пульте нужные кнопки и переключатели. Со страшным скрежетом судно днищем врубилось в посадочную полосу и по инерции заскользило вперед, оставляя за собой борозду и сшибая по пути роботов.
