Но у нас пока что нет либерально-демократического равенства, нет доминации гипосубъекта. Мы до этого пока «не доросли».
Впрочем, и западный коммунизм у нас на русской почве преобразился. Не получилось классической версии коммунизма – ни троцкистского извода, ни какого-либо другого. Получилась новая сакральность, новое религиозное образование с культом личности Сталина, с государственным патернализмом. Многие ранние коммунисты вообще были странными мистиками: например, Богданов с его Институтом переливания крови, который погиб от того, что перелил себе неправильную группу и получил заражение крови. Идея состояла в том, что равенство наступит только тогда, когда все люди поделятся своей кровью с другими, и кровь у человечества станет общей.
Наверное, наше пространство – мистическое. Мы пока еще в гипосубъектность не уходим, хотя есть уже некоторые признаки. Если анализировать современную культуру, есть там такие фигуры как, например, Скриптонит, которые не выговоривает слова. В его в альбоме, вышедшем несколько лет назад, было одно мычание, отсутствовали слова. Сквозь него, по сути дела, проявилось отсутствие Логоса. Сейчас он, быть может, стал более ловко выражать мысли, но в тот момент наблюдалась гипосубъектность. И клиповое сознание или мышление, которое к нам проникает и вершится на фоне отравления современного молодого поколения, к сожалению, и наркотиками, и алкоголем, и спайсами – это все ячейки прогрессирующей антииерархии, которые призваны сделать из нашего общества конгломерат гипосубъектов. Это страшно. С этим нужно бороться, этому нужно противостоять на личном примере. Чтобы все, кто думает об идее иерархии, подавали пример, что можно жить и мыслить иначе.
Вопрос: Нельзя ли рассматривать идею равенства не только «снизу» – как утверждение своего рода «рессентимента», зависти, собственных слабостей, но и сверху: как утверждение великодушия? Может быть, это великодушие граничит даже с какой-то люциферической гордыней, но, тем не менее, это приводит к апокатастасису, к оправданию всего.
Дарья Платонова: Да, поэтому мы можем даже говорить о двух типах равенства. Равенство, которое отрицает иерархию, и равенство, которое превышает иерархию. Апофатическое равенство. Когда я говорила о том, что все тождественны, когда умирают, у меня складывалась двузначная модель. С одной стороны, действительно, все мертвые равны. С другой стороны, они иерархизированы. И когда я думала про их равенство, я увидела картину, как перед Страшным Судом. Перед Богом предстают души, и они прощены. А потом все просто исчезает. Можно и так, но это очень странно. Вначале бы иерархию создать, а потом уже переходить к какому-то равенству.
Почему, например, посмодернистские концепции размывания Логоса, разрушения иерархии неприменимы на русской почве? Нам бы сначала иерархию выстроить, нам бы сначала Логос обрести. И уже только после этого пытаться их разваливать (хотя, собственно, зачем?). Но что же разваливать, когда и разваливать-то нечего? Здесь все должно быть по фазам. Сначала мы относимся с трепетом и служением к иерархии, а потом уже – идея великодушия. Так же, как последовательно мы говорим сначала о катафатическом богословии и только затем переходим к апофатике. Мы не можем перескочить. Пусть все мы, все русские, сейчас будут работать над иерархией. Сначала нам нужно восстановить эту иерархию, а развалиться мы всегда успеем. А великодушие – это уже как Бог даст.
Standpoint feminism
Вопрос: Если мы рассмотрим феминистскую повестку, насколько обоснованно желание женщин стать равными с мужчинами? Или должна все-таки иерархия сохраняться в этом контексте?
Дарья Платонова: Спасибо большое за вопрос. Эту тему я очень люблю и исследую. На мой взгляд, для того, чтобы у нас сохранялся правильный баланс, в современном обществе не нужно настаивать на жестком соподчинении мужчины и женщины. Необходимо принять так называемый standpoint feminism. Это феминистская теория, согласно которой мужчина и женщина – принципиально разные миры. Как в риторике есть оппозитные (верх-низ) и эквиполентные, рядом положенные, не противоречащие друг другу понятия (береза – клен). Они не могут быть поставлены в одну иерархию, они должны существовать, совместно, рядом, параллельно. Равенство или иерархизация женщины и мужчины, которые происходят в современном мире, приводит к убийству женственности. Когда женщина ставится над мужчинами, и утверждается, что отныне она будем мстить за многие века унижений, это не что иное как уничтожение женственности, разрушение сакральной роли женщины. А когда женщина ставится ниже мужчины, утверждающего, что надо спасать патриархат и требовать, чтобы женщина служила мужчине и была бы чуть ли не его собственностью, то это означает извращение самого мужского начала через некорректную постановку вопроса о власти и унижение женского достоинства. Если рассуждать с позиций метафизики пола, то в отношениях мужчин и женщин должен сохраняться напряженный баланс, который не будет разрушен ни через матриархальные, ни через чрезмерные и слишком прямолинейные патриархальные стратегии.
В классической иерархии немного другая ситуация. В Индии женщины не были «дважды рожденными». «Дважды рожденный» – это тот, кто прошел процедуру инициации. Это первые три варны. Женщины были вынесены из этой категории. Но и там некоторые виды женской инициации существовали.
В Древней Греции женщины играют активную роль через причастность высшим началам, и даже могут быть философами. Например, Гипатию, которая была философом-неоплатоником, очень любили ученики. В платоновском «Государстве», в 4-й книге, Платон говорит, что женщины, как и мужчины, могут воевать вместе: «они как псы» (это метафора) сражаются в единой битве. Женщины, может быть, чуть слабее мужчин, но они – на равных правах с мужчинами. Во многих культурах существовало женское жречество – институт пифий, весталок, пророчиц и т. д. В христианстве – это женское монашество.
Я считаю, что линейно иерархизировать женщину и мужчину нельзя. Но нельзя и уходить в матриархат. Иногда на вопрос, а можно ли уходить в патриархат, хочется сказать «да». Но здесь должны быть особые оговорки. Это должен быть не материалистический патриархат («приготовь мне немедленно»), это должно быть органичное и гармоничное взаимодействие, сотрудничество. Поэтому мне больше всего из течений феминизма нравится именно standpoint feminism, то есть постановка женщины и мужчины на разные плоскости, не подчиненные друг другу. Это два полноценных автономных мира.
Есть еще версия феминизма, которая мне очень нравится. Есть такой философ – Татьяна Михайловна Горичева. Она живет во Франции, так как была вынуждена покинуть страну во времена СССР. Она здесь создавала православный журнал «Мария», занималась разработкой православного феминизма. Татьяна Горичева говорит, что у женщины есть особая миссия. Если у мужчины, например, миссия Христа, апостольская миссия, служение как высшая реализация мужчины, то у женщины есть свой особый образ женской миссии. Ее архетип – Богородица и рождение ребенка. И служение, подобное служению жен-мироносиц, которые последовали Христу.
И есть третий вариант – Мария Египетская. Яркий образ мученичества, преодоления греха, монашеская аскеза. Горичева говорит, что есть разные модели, и у каждой своя миссия. Говорить, что в православии женщина должна слепо подчиняться мужчине, нельзя. У нее есть свое предназначение.
Ризома и автономные сети
Вопрос: Не могли бы вы немного углубиться в вопрос о ризоме и о том, что в некоторых группах локальные инициативы теперь становятся более предпочтительными, чем корпорационные, гигантские? Хотя корпорация – это достаточно строгая вертикаль. А ризома, мне кажется, связана с локальными мелкими инициативами.
Дарья Платонова: У Делеза в работе «Тысяча плато» ризома понимается метафизически, как преодоление иерархии. У него она противопоставляется идее дерева, то есть идее фундаментального вертикального Логоса, у которого есть корни и крона. То, что вы сказали, интересно и более связано с идеями сетевого общества, то есть социальной организации общества, в котором централизованное управление уступает место различным локальным и автономным пространствам. Это интересно, это мне нравится. Речь идет об определенной автономии регионов, в том числе даже на уровне политическом. Потому что крупные корпорации, даже государственные, не всегда могут справляться с регулированием слишком мелких вопросов.
