— Она жена того человека? — спросила Амелия.
— Я не знаю, дорогая, думаю, они просто друзья.
— Он хочет, чтобы она поехала в его грузовике. Он демон.
— Неужели? Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. Я могу сказать, кто демон и кто колдунья. Некоторые колдуньи добрые, ты знаешь это?
— Нет. А как насчет монстров? Есть хорошие и плохие монстры?
— Конечно. Разве ты сам не знаешь? Вот Годзилла, например, или Шрек — они ведь хорошие.
— А как насчет вампиров?
— Папочка, вампиры — просто выдумка, они не настоящие, — терпеливо объяснила Амелия, — как Барби. Посмотри, а вот та леди, которая ужинала с нами.
Паз посмотрел. Бет Моргенсен только что вышла из «хонды» и оживленно разговаривала с парой дорожных проституток. Очевидно, они были хорошо знакомы.
Паз выпил оставшееся у него пиво и завел машину, решив быстренько убраться отсюда, но звук двигателя привлек внимание Бет. Она с ухмылкой подошла к машине и одарила его поцелуем через окно, задержав губы чуть дольше, чем того требовалось.
— Решил загрузиться пивом, прежде чем вернуться домой к жене? Замашки типичного представителя рабочего класса.
— Ага, сразу видно, в тебе всегда говорит психолог.
— Вижу, ты со своей малышкой. Как дела, зайка?
— Прекрасно, — ответила Амелия и громко потянула сок через пластиковую соломинку.
Разговор взрослых казался ей чуточку нервным, но в любом случае скучным — куда как интереснее были забавные, разукрашенные леди, которые подошли к машине, дружелюбно улыбаясь Амелии. Бет, словно они были на вечеринке у кого-нибудь в саду, представила всех друг другу. Все было очень цивилизованно. Одна из проституток предложила присмотреть за ребенком, пока Паз будет заниматься нужным и важным делом, другая предложила скидку в связи с тем, что у него такой смышленый ребенок. («Правда, мне еще один не нужен!») Они рассмеялись, Бет их поддержала, Паз наклеил на физиономию слабую улыбку. Наконец труженицы улицы разбрелись по своим «рабочим местам».
— Ты из тех исследователей, которых называют «наблюдатель-участник»? — с некоторым раздражением осведомился Паз, на что Бет Моргенсен издала смешок и сказала:
— О нет, дорогой Джимми, ты же знаешь, я не оказываю платных услуг: если чем и занимаюсь, то только из любви к делу, чистая, можно сказать, благотворительность.
Она достала из сумочки визитную карточку, лениво облизала ее и сунула за солнцезащитный щиток над его головой.
— Звони в любое время. Социология никогда не спит.
На обратном пути Паз вынул карточку из винила и, вместо того чтобы выкинуть ее, непроизвольно, словно его рука повиновалась мистической силе, засунул в нагрудный карман рубашки.
8
Дженнифер сидела на дне рыбного пруда, на глубине, позволявшей дыхательной трубке выступать над поверхностью, и держала на коленях большущий коралловый обломок, помогавший ей не всплывать. Никогда прежде она даже не думала о том, чтобы утопиться, но теперь, после всего, что случилось, эта идея угнездилась в ее сознании. Девушка задумалась о том, будет ли ей больно умирать, и вдруг поняла, что и этот вопрос относится к великому множеству таких, ответа на которые она не знает, ибо глупа. Безнадежно глупа, как высказалась о ней Луна, узнав, что индеец снова исчез — как будто она могла следить за ним каждую минуту!
Луна фактически потребовала у Руперта избавиться от Дженни, и тот, вместо того чтобы, как обычно, мягко спустить дело на тормозах, посмотрел на девушку с видом капризного ребенка, которому только что отказали в лакомстве (уж Дженни-то хорошо знала этот взгляд), и сказал: дескать, это возможно, принимая во внимание все происшедшее, и ей лучше начать подыскивать себе другое место. Но это было еще не самое худшее. Оставшись наедине с Кевином, она выплакала все глаза, а он сказал:
— Слушай, детка, дай мне знать, когда кончишь хныкать, а?
— Я думала, ты меня любишь, — сказала она и услышала в ответ:
— Конечно, мы можем встречаться и потом, трахаться и все такое.
В результате она взяла свой спальный мешок, пошла в старый сарай, где раньше ночевал Мойе, и прошлую ночь провела там.
Она протянула руку и стала кормить хлебными крошками орду разноцветных сомиков и цихлид. Она будет скучать по ним, может быть, и рыбки тоже будут скучать по ней. Скучают ли вообще рыбы? Еще одно знание, которого нет в ее глупой голове. Хлеб закончился, рыбья мелюзга рассеялась, словно рассыпавшиеся блестки, и внимание Дженни привлек большой астронотус, двигавшийся на средней глубине причудливым манером, будто поставленная на край, колышущаяся тарелка. Он поранился — в здешнем пруду это случалось часто, ибо в естественной среде обитания этих рыб кораллы всегда покрыты водорослями или илом, и водные обитатели не могли приспособиться к острым, режущим краям кораллов их нынешнего дома. Скотти не без досады говорил ей, что особенно часто рыбки повреждают чешую во время брачных игр, когда движутся особенно быстро и теряют осторожность. По его мнению, следовало осушить пруд и поместить риф в мягкий, пористый вкладыш, но Руперт не соглашался, будучи, по словам Скотти, жадным ублюдком.
Астронотус неуклюже повернулся, и она, увидев позади его маленького бокового плавника красный порез, подумала о том, что нужно бы выйти и найти Скотти. У него для подобных случаев имелся лечебный резервуар на сорок галлонов. Но не успела она претворить свою мысль в действие, как налетела пиранья с красным брюшком, вырвала из раненой рыбины кусок плоти, а потом в образовавшемся кровавом облачке появились еще десять пираний. Несколько мгновений — и пираньи исчезли, как исчез и астронотус. То немногое, что от него осталось, тут же принялись подбирать налетевшие стайкой карпики и прочая рыбья мелочь.
Дженни вылезла из пруда чуть ли не раньше, чем поняла это. Хотя солнышко уже пригревало, ее била дрожь; она сняла маску и, чтобы унять озноб, закуталась в полотенце.
Нет уж, о том, чтобы топиться в этом пруду, не может быть и речи, хотя это, наверное, тоже глупо — какое тебе дело, сожрут тебя или нет, если ты все равно мертвая? С другой стороны, а вдруг они сообразят, что ты решила утопиться, и вздумают съесть тебя, пока ты еще жива?
Девушка передернулась — но вовсе не от холода — и чуть ли не бегом припустила в сарай под зеленой крышей.
Профессор Кукси был там, он потирал подбородок и смотрел в землю. Дженни от встречи с ним никакой радости не испытала: когда все на нее насели, он ей ничем не помог, а смотрел на нее в своей обычной невозмутимой манере, как на одно из своих насекомых. Однако ее глаза машинально последовали за его взглядом, а поскольку на земле ничего не оказалось, она спросила:
— Что там такое?
— Хм? О, ничего. Но присмотрись к этому отпечатку. Он не кажется тебе странным?
Она посмотрела. Полом в сарае служила мягкая, не утрамбованная почва, на которой прекрасно отпечатывались следы. Теперь и Дженни увидела отчетливый след маленькой босой ступни. Такой след был единственный — остальные были оставлены обувью: рифлеными подошвами туфель Скотти, ее собственными дешевыми шлепанцами или кожаными сандалиями Кукси.
— Наверное, это след Мойе, — сказала она. — А что с ним не так?
Профессор посмотрел на нее и, опустившись на колени, показал:
— Эй, неужели ты не видишь? Отпечаток слишком глубокий. Глубже, чем след Скотти, и гораздо глубже, чем твой или мой, хотя я бы сказал, что у вас с Мойе один размер. Сколько ты весишь?
— Не знаю. Примерно один двадцать, один двадцать пять.
— Хм, вот это, как я понимаю, твой след, он как раз рядом. Очень удобно сравнивать: давай посмотрим, какой вывод можно из этого сделать.
Кукси вынул из кармана рубашки маленькую латунную линейку, измерил глубину обоих отпечатков, встал, вынул из кармана блокнот в кожаном переплете и произвел подсчет.
Потом он нахмурился и проворчал:
— Что за бред собачий, этого же быть не может! — и снова принялся за подсчеты. Через несколько минут профессор обреченно вздохнул и сказал: — Этого не может быть, но это так и есть. Судя по имеющимся цифрам, наш малыш Мойе весит двести шесть килограммов.
— А это много?
— Я бы сказал, очень много! Это более четырехсот пятидесяти фунтов.
— Но может быть, он нес что-то тяжелое. Разве тогда след не был бы более глубоким? — предположила Дженни.
Кукси посмотрел на нее с таким выражением, которого она никогда не замечала по отношению к себе: это было выражение восторга, не имевшего отношения к ее внешним данным.
— Господи, конечно! Какой же я идиот! А все потому, что занимаюсь одними животными, которые редко таскают поклажу. Что ж, моя дорогая, ты только что сделала вывод, исходя из научных рассуждений. Молодец!
Дженни почувствовала, что от груди до линии волос заливается краской, и ее рот невольно расплылся в дурацкой, довольной улыбке.
