— Вы хотите этого, сэр?
Я улыбаюсь с отрешенным и слабым безразличием. Встаю с какой-то напыщенной шуткой, которую я теперь в жизни не вспомню. Она взрывается хохотом. Когда-то я мог заставить ее смеяться, как никто другой в этом мире. Я хотел, чтобы она умерила свое веселье, и напомнил ей о том, как однажды, на бульваре Святого Германа, она даже чуть-чуть описалась от смеха. Она икает и садится на меня. Гипнотическое тепло ее тела рядом со мной. А я все еще полностью одет.
Все эти теперь невыносимые воспоминания об отелях, шутках, которые когда-то были смешными…
Слишком много всего произошло с тех пор, когда мы были вместе и счастливы своим простым счастьем секса, и она захотела, чтобы мы оставались друзьями и больше не были любовниками. Потом был голландец, женатый, теперь уже разведенный, кореец с темной кожей и бог знает кто еще. И, в конце концов, я ревную. Как черт знает кто. Конечно, она убеждает меня, что мы сможем так же встречаться, просто будем друзьями, без секса, что так будет лучше. Как, спрашиваю я ее, но я ведь соглашусь и на это, ведь соглашусь же? Как можем мы проводить дни в других городах, делить номер в отеле и игнорировать тот факт, что ее тело, и ее глаза, и ее запах, и ее слова, и ее пизда просто умоляют меня о сексе?! И я понимаю, что не могу больше соблюдать эту нелепую сделку о дружбе.
Ты можешь встречаться с другими мужчинами, говорю я ей, и я не буду тебя осуждать, обвинять, я понимаю, что я не всегда в твоем распоряжении, и что ты молода, и у тебя есть собственные потребности. Но она знает, что втайне я лгу. Что я поклянусь в чем угодно, лишь бы она вернулась.
В комнаты отелей.
Показывающая мне стриптиз.
Смеющаяся со мной. Смеющаяся надо мной.
Она движется в темноте, а я глух, я не слышу музыки, под которую она так чувственно танцует. Может, это блюз, песня Кристин Маквай или Натали Мерчант. Или «Синг» Тревиса. Или, может, Сара Макларен «Tumbling Towards Ecstasy» (тот кореец, который потом бросил ее ради русской женщины, разбив ее хрупкое сердце, любил эту песню, он, кажется, был любителем музыки…). Или снова Песня Эйми Манна из «Магнолии» (мы смотрели этот фильм вместе, о, как ей нравилось смотреть со мной фильмы…). Я ничего не слышу. Могу только попытаться угадать мелодию по томным движениям ее тела, по тому, как сбрасывается каждая деталь одежды, обнажая сокровище ее плоти, ее интимности. Щель ее пупка, тёмные вершины сосков (напрочь лишенные чувствительности, она всегда мне об этом напоминала), ее горло, свечение ее тела, ее молодости, ее жизни.
Я открываю рот и даже не слышу, как говорю ей — пожалуйста, или — вернись, или — прости меня.
Она танцует, мой эротичный ангел, моя потерянная любовница.
Во мне все больше невысказанных слов, но она утонула в своей музыке и больше не видит аудитории. За ней — черные стены отеля, и она застыла, как фотография, ее бледность резко контрастирует с окружающей обстановкой. Стриптизерша в комнате отеля. Этюд средь тьмы и света.
Как в ночном кошмаре, мое горло сдавливается, и я не могу произнести ни слова. Я роняю одинокую слезу влажной нежности, слишком хорошо зная, что больше я никогда не смогу позволить себе личную стриптизершу. Так же, как и номер в отеле.
Сара Спаркс была крохотной. Глядя на нее, Корнелия, со своим ростом около шести футов, чувствовала себя нескладной великаншей. Сара согласилась позавтракать вместе в ресторане большого викторианского отеля, который возвышался, как спрут, над главными железнодорожными станциями Лондона. Ее несколько недель не было в офисе, и теперь у нее не нашлось другого времени для беседы.
Для Корнелии это не составляло никакой проблемы, у нее была привычка вставать рано.
Юная литературная агентша выглядела, как куколка, и Корнелия сразу же ее полюбила. У нее были длинные прямые золотисто-каштановые волосы, карие глаза и нежная кожа. И первое, о чем Корнелия подумала, — какой будет Сара в постели. И это удивило ее, фактически она никогда не бывала с другой женщиной, даже когда сгорала от любопытства или когда этого требовала легенда. Сара едва выросла до размера А, и эта особенность делала вид ее сосков каким-то образом неотразимым для мужчин и женщин, осознала Корнелия. Деловой костюм, одетый на ней, выглядел бесформенным, ее детские очертания скрывала ткань в тонкую полоску. На Саре были ботинки на плоской подошве.
— Керит сказал, что вы хотели поговорить со мной о Конраде?
— Все правильно, — сказала Корнелия. — Я его большая поклонница, и теперь, когда он умер, я подумала о возможности написать о нем статью.
— Для кого вы пишете, мисс Смит? — спросила Сара.
— О, просто для нескольких научных журналов в Штатах, — ответила Корнелия. — Но для этой статьи я думаю подыскать более широкий рынок сбыта. «Esquire» или «Atlantic Monthly». Кто знает?
— Если я могу сказать, мисс Смит…
— О, зовите меня Миранда.
— Я хотела сказать, Миранда, вы не производите на меня впечатления научного работника.
— Внешность часто бывает обманчивой, Сара, — сказала Корнелия.
Они обе заказали полный английский завтрак. Для этих крошечных форм у Сары Спаркс был хороший утренний аппетит.
Корнелия решила взять инициативу в свои руки.
— Он был любителем женщин, правда? — спросила она юную агентшу.
— Да, именно таким он и был, — ответила она.
— Вы спали с ним? — продолжала Корнелия.
— И что, если и спала? — отреагировала Сара. — Каким образом это имеет отношение к вашей будущей статье, Миранда? Не думаю, что вы подыщете ей подходящий рынок сбыта. В наши дни сексуальная жизнь незначительных писателей мало привлекает аудиторию. Публике нравятся певцы, актеры и герои мыльных опер.
— Просто личное любопытство. Вы вполне привлекательны.
— Спасибо. Вы тоже.
— Если бы я была с ним знакома, уверена, что позволила бы ему себя трахнуть, — заявила Корнелия. Подошедший официант, задев их столик, принял двойной заказ. — Но, к несчастью, я слишком поздно появилась на игровом поле.
— Очень даже вовремя.
— Ну так?
На мгновение Сара Спаркс, затаив дыхание, погрузилась в раздумья.
Затем выдала Корнелии свой ответ.
— Технически нет, — она криво улыбнулась
— Умоляю, объясните.
— Я не спала с ним, но один раз отсосала у него. Вы это хотели знать.
— Действительно технически.
— Да, Конрад был ужасно соблазнителен. Он был так не похож на тех людей, с которыми приходится встречаться в книжных кругах. Сдержанный, но он был настолько полон напряжения, сексуального напряжения. Часто очень забавный, остроумный, никогда не скрывал того факта, что каждая новая женщина может быть приключением, новым объектом страсти.
