"В старину ни одно дело не обходилось без обвинений в чародействе", - пишет исследователь русского фольклора А. Афанасьев[239]. "И до сих пор (работы Афанасьева выходили в 1860-х годах) простой народ думает, что все калеки, расслабленные и хворые изурочены колдунами и нечистой силой; всякое телесное страдание и всякое тревожное чувство приписываются порче "недобрых людей", их завистливой мысли, оговору и сглазу и называются напускной тоской; нервные болезни - кликушество, икота и падучая, а равно грыжа, сухотка и колотье признаются поселянами за действие злых духов, насланных на человека на срок или навсегда мстительным колдуном. Сами больные, разделяя то же убеждение, выкрикивают во время припадков имена своих врагов, подозреваемых в наслании болезни, и обвиняют их в этом мнимом преступлении"[240].
И даже прямое противодействие церковных проповедников этому верованию перетолковывалось в его же пользу. Так, когда в XIX столетии священник попытался разъяснить крестьянам, что подозреваемая ими женщина никак не виновата в "порче", то есть в том, что в деревне развелось множество истеричек-кликуш, крестьяне решили, что колдунья испортила и батюшку, который однажды зашел к ней в хату и пил у нее чай. "Пошли разные толки и рассказы о том, будто бы во время службы батюшка забывает выходить с Дарами, не может вынести креста, так как он сам "спорчен". Все это оказалось игрой воображения, лишенного всякого основания, и показывает, какой высокой степени нервного возбуждения достигло все население, едва не впавшее в массовые галлюцинации"[241].
Знаменитый исследователь русского языка и народной культуры В. Даль с горечью пишет о том же суеверии: "Нигде не услышите вы столько о порче... как на Севере нашем... Болезнь эта передается от одной бабы к другим, потому что им завидно смотреть на подобострастное участие и сожаление народа, окружающего кликушу и нередко снабжающего ее из сострадания деньгами... Покуда на селе только одна кликуша, можно смолчать, потому что это бывает баба с падучей болезнью, но как скоро появится другая и третья, то необходимо собрать их всех вместе в субботу перед праздником и высечь розгами. Двукратный опыт убедил меня в отличном действии этого средства: как рукой снимет"[242].
Официальное и церковное отношение к этим повериям было двояким. Безусловно, чародейство считалось грехом. Но признавалась ли действенность этих чар?
С одной стороны, даже в крестоцеловальных записях на верность царю Борису Годунову содержалось обещание "государю, царице и их детям зелья лихого и коренья не давати, и не испортити, да и людей своих с ведовством да со всяким лихим зельем и с кореньем не посылати и их, государей, на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не посылати и следу не выимати"[243]. Воеводу князя Михаила Воротынского обвиняли в связи с ведьмами. Когда связанного князя привели к Ивану Грозному, царь спросил его: "Се на тя свидетельствует слуга твой, иже мя еси хотел очаровать и добывал еси на меня баб шепчущих". - "Не научихся, царь, - отвечал знаменитый воин, - и не навыкох от прародителей своих чаровать и в бесовство верить, но Бога единого хвалити"[244].
С другой стороны, церковные кары для чародеев были слишком мягки. За те грехи, за которые в Европе в средние века сжигали, на Руси лишь налагали епитимьи. По наблюдению историка, к великой чести нашего духовенства надо сказать, что у него колдуны отделывались куда дешевле, чем у западного. В том самом XVI веке, когда в Европе пылали костры, на которых горели живьем сотни ведьм, наши пастыри заставляли своих грешников только бить покаянные поклоны... Для наших патриархов, митрополитов и прочих представителей высшего духовенства ведун, ведьма были люди заблуждающиеся, суеверы, которых надлежало вразумить и склонить к покаянию, а для западноевропейского папы, прелата, епископа они были прямо адовым исчадием, которое подлежало истреблению"[245]. Обращает на себя внимание мягкость этих епитимий. Так, в патриаршей грамоте на основание Львовского братства 1586 г. предписывается за чародейство "епитимья 40 дней поклонов по 100 на день"[246]. Если бы издатель этой грамоты полагал, что колдовство действенно и может по-настоящему навредить человеку и даже погубить его жизнь и здоровье или, что еще хуже, привести ко вселению беса в ни в чем не повинного человека, - то епитимья должна была бы быть значительно строже и, как минимум, приравниваться к епитимье за убийство.
В синодальную эпоху церковное и государственное отношение к верованиям в "порчу" становится более определенным.
Духовный Регламент обязывает епископов: "Спросит же епископ священства и прочих человек: "Не делаются ли где суеверия? Не обретаются ли кликуши?""[247].
Со ссылкой на Регламент Императрица Анна Иоанновна дала соответствующий указ Синоду: "Сего ноября 15 дня (1737 г.) в полученном Ея Императорского Величества за подписанием собственныя ея Императорского величества руки Святейшему Синоду в указе, сего же ноября 14 дня состоявшемся, объявлено: может-де памятно быть не токмо суду, но и прочим духовным и мирского чина подданным Ея Императорского Величества, тщательным к твердому содержанию веры и Закона Божия и догматом церковным людям, какия в прошедших летах явились в Российской Империи от некоторых не знающих совершенно закона и правил и истинного ко спасению души пути самовымышленныя к поколебанию и сумлительствам простого народа разные суеверия, между которыми находились инде кликуши; но все такие бездельные суеверцы тогда же, по взятии их к следствию, в тех противных закону и совести продерзостях признались и за то жестоко наказаны, и впредь того во всей Ея Императорского Величества Империи не токмо указами предецессоров Ея И. В. прилежно предостерегать и таких суеверцев, где б иногда кто явился, хватать и наказывать повелено... и каждому архиерею в своей епархии тщательно наблюдать и смотреть о кликушах, чтоб оных до суеверных шалостей не допускать; и для лучшего того смотрения указано епископам по всем городам учредить из духовного чина нарочных благочинных, которые б, сколь скоро где что в народе к суеверию подлежащее появилось, тотчас объявляли о том им"[248].
13 мая 1773 г. последовал указ Синода о воспрещении духовенству петь молебны и читать слово Божие над кликушами и прочими порчеными людьми, о которых "не иное должно иметь рассуждение, как о прямом притворстве и обмане и суеверии"[249].
Ст. 937 Уложения о наказаниях Российской Империи гласила: "Так называемые кликуши, которые делают на кого-либо наветы, утверждая, что он причинил им зло будто бы посредством чародейства, подвергаются за сей злостный обман: заключению в тюрьме на время от 4-х до 8-ми месяцев"[250]. Эта норма закона не была вполне бездейственной. Так, в 1861 г. Екатеринославская уголовная палата признала священника Донцова виновным в распространении суеверных представлении о "порче" и кликушестве[251].
Впрочем, не только некоторые представители духовенства продолжали рассказывать о "порчах". Было бы странно, если бы это общенародное убеждение вовсе не просочилось на страницы церковных книг.
Второе пришествие апокрифов 4
В требниках печатались молитвы, неотличимо похожие на заклинания. "Заклинаю вас, червие, гусеницы, мыши, мухи, мравие, Богом Отцом Безначальным и Сыном Его Собезначальным и Единосущным и Духом Его Пресвятым. Заклинаю Вас вочеловечением Единородного Сына Божия, еще страстию же Его спасительною..." (Чин, бываемый на нивах, или винограде, или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов). Почему бы прямо и просто не обратиться к Творцу всяческих? Почему не сказать просто: "Господи, по беззакониям нашим и по воле Твоей святой нашли на нас сии бедствия, но не воздаждь нам по грехом и, аще возможно, минуй нас Твоей праведной и любящей карой"? Зачем еще обращаться к бездушным и примитивнейшим тварям, делая при этом вид, будто они разбираются в тонкостях церковного учения и знают, что такое "вочеловечение Единородного Сына"?
Сверх того, - это заклинание сопровождалось еще более странным: "Аще же преслушаете мене и преступите клятву, еюже заклинах вас, не имате ко мне, смиренному и малейшему Трифону, но к Богу Авраама и Исаака и Иакова, Грядущему судити живым и мертвым. Тем же, якоже предрех вам, идите на дивыя горы, на бесплодныя древа. Аще не послушаете мене, молити имам Человеколюбца Бога, еже послати Ангела Своего, иже над зверьми, и железом и свинцом свяжет вас и убиет, зане клятв и молитв мене, смиренного, отверюстеся Трифона; но и птицы, посылаемые моею молитвою, да снедят вас. Еще заклинаю вас великим именем, на камне написанном и не носившем, но расшедшемся, яко воск от лица огня, изыдите от мест наших" (Чин, бываемый на нивах, или винограде, или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов. Заклинание святого мученика Трифона)[252]. Что это за "Ангел, иже над зверьми"? Почему Ангел действует "железом и свинцом"? Зачем упоминать о неких таинственно-неизреченных именах, если Христос уже открыл имя Божие человекам (см.: Ин. 17,6) и если уже нет иного спасительного имени под небесами, кроме имени Иисуса Христа (см.: Деян. 4,12)?
