эту фразу просто так. Но для меня эти слова почему-то стали пророчеством. Из той поездки мы привезли тебя…
– Мам, а это страшно? Становиться мамой?
– Не буду тебе врать. Очень! Я боялась рожать. Боялась брать тебя на руки. Мне некому было объяснить, что мама ребенку навредить не может. Если она… мама… Я поняла это сама. Пусть и не сразу, но поняла. А еще поняла, что если уж ты стал родителем, то обратного пути нет. Есть только дорога вперед. И тебе придется пройти по этой дороге. Неся на руках своего ребенка…
– Не всегда же на руках, мам! Я, вон, уже какой! На ручки не возьмешь!
– Всегда, сынок… Всегда! Ты потом это поймешь. Когда вырастешь и станешь отцом.
Василий прислушался к грому, где-то далеко начинавшему играть на своих барабанах, и подставил лицо первым каплям идущей на город грозы. Теперь стало легче. И слезы, которые смешались с дождем, больше никому не могли рассказать о том, что творится у него на душе.
За его спиной, в гостиной, что-то разбилось, и Василий вздрогнул.
«Достаточно, да, мам? Хватит! Пора паковать чемоданы и дальше, дальше по дороге… Как ты хотела…»
Ирина подняла тонкие, тщательно выщипанные брови, когда Василий аккуратно отодвинул белые занавески, тщательно отглаженные всего несколько недель назад матерью, и прикрыл балконную дверь.
– Вася, налить тебе? Или поешь чего-нибудь?
– Нет. Спасибо, Ирина Михайловна. Я думаю, что пора и честь знать. Мама не хотела бы всего этого.
– Васенька, что ты! Как же так?! – Ирина засуетилась, выразительно поглядывая на людей, сидевших за столом. – Мама…
– Мама сказала бы то же самое. Спасибо вам! И до свидания!
Спорить с ним не стали. Все-таки хозяин. Потянулись к выходу, прихватывая со стола початые бутылки.
– Не дело это, Васенька! Нельзя так с людьми! Один останешься!
– Да.
Ирина Михайловна в сердцах грохнула стопкой тарелок о стол и удалилась вслед за своими приятелями.
А Василий прошел на кухню, выпил залпом два стакана воды, поправил кусочек хлеба на стакане, стоявшем перед маминой фотографией, и прошептал:
– Прости, мам. Что-то я совсем чемоданы перепутал…
Он успел собрать со стола тарелки с остатками закуски и сложить их в раковину, когда в дверь позвонили.
Открывать не хотелось.
Это могла быть и Ирина, которая вернулась, чтобы высказать ему все, что думает. И вздорная соседка, которая почему-то кричала на него, прекрасно зная, что он никогда не пил и не водил в дом компании.
Василий решил было сделать вид, что не слышал звонка, но стоявший за дверью был удивительно настойчив. Он нажимал кнопку снова и снова до тех пор, пока у Василия все-таки не кончилось терпение. Он бросил-таки уборку и распахнул дверь.
– Лена…
Кого-кого, а детскую свою подругу Василий увидеть никак не ожидал.
Дачка, как и квартира Василия, все-таки купленная для него матерью, давно были проданы. На лечение мамы нужно было все больше и больше средств. Но Василий не жалел об этом. Благодаря тому, что этих денег хватило на хорошую клинику, мама была с ним не полгода, как обещали врачи, а еще целых пять лет.
С Леной же Василий не виделся уже больше десяти.
– Вася, привет… Ты извини, что я вот так, без предупреждения. Мама сказала мне… Васенька, что ты?
Гроза за окном ругнулась особенно громко, а потом подобрала юбки.
Хватит! Побуянила, и будет! Пора!
Ведь тем, кто стоит в этот момент в обнимку в тесном коридоре небольшой квартиры на пятом этаже старой «панельки», выкрашенной веселенькой зеленой краской, теперь совершенно все равно, кто и что бурчит недовольно где-то в небе.
Они точно знают, что той, кого они вспоминают сейчас, нет ни среди этих туч, ни дальше, в белом кружеве облаков, пронизанных солнцем.
Она вздохнула, наконец, свободно и вольно, благословив напоследок сына, и простилась с ним.
Не навсегда, конечно, а лишь на время.
И этого времени хватит на то, чтобы Василий собрал свой багаж и разложил его по чемоданам, тщательно рассортировав и не перепутав ничего.
И в этом багаже будет так много всего…
Любовь… Надежда… Вера…
Радость и печаль, заботы и тревоги…
Будут маленькие розовые бантики, которые он купит для своей дочки, и первый футбольный мяч для сына.
Будет дом – большой и светлый, в котором хватит места всем – детям, котам и собакам, друзьям, близким, и большой Лениной родне, которая примет Васю как своего, доказав ему, что хороших людей на свете все-таки больше.
Все будет. Пусть и не сразу.
И Вася не раз еще вспомнит мамину присказку, тщательно укладывая в чемоданы своей памяти хорошее и плохое:
– Не путай чемоданы, Васенька! И береги свой багаж!
Ну, Дед Мороз, погоди!
– Ну, Дедушка Мороз, ты и фрукт!
Юлька ласково огладила промокшими варежками увесистый снежок и залепила им точно в центр рекламного плаката с безмятежно лыбящимся виновником ее плохого настроения.
– Я тебя о чем просила?! Помочь мне! А ты?! Такого я от тебя никак не ожидала! И вот не надо! Мой возраст тут вовсе ни при чем! Я девочка хоть и взрослая, но в чудеса до сегодняшнего дня верила! И в тебя тоже верила! И письма тебе писала! Да-да, с тех самых пор, как мне исполнилось пять и бабушка научила меня выводить первые буквы! Двадцать лет! Двадцать лет веры и надежды! А ты?! Что тебе, сложно было, что ли? Всего-то чуточку помочь!
– Формулировать надо правильно! Мама не учила?
Голос, раздавшийся за спиной, заставил Юльку подпрыгнуть. Она живо обернулась, чуть не грохнувшись на скользком тротуаре у городской елки, который никто даже и не думал посыпать песком, несмотря на праздники.
Дед Мороз, стоявший посреди площади и поигрывающий посохом, вполне мог сойти за настоящего.
Роскошная шуба, длинная борода, мешок с подарками у ног и искрящиеся неподдельным весельем глаза.
– Что ж ты так испугалась, девочка?
– Ой…
– Вот тебе и ой! Я, конечно, Дед добрый, но, знаешь, как-то вот обидно стало! Что за претензии? Кричишь, хулиганишь… Такую картинку красивую испортила! – Дед Мороз протопал к рекламному щиту и расшитой рукавицей вытер остатки Юлькиного снежка с носа нарисованного двойника. – Почто ругаешься?
Юлька, немного придя в себя, проворчала:
– Есть причины! Вот где ты шатался, когда так нужен был?!
– Как где? – немного опешил от упрека Дед. – Ребятишек радовал! Подарки им раздавал. Хоровод возле елочки водил. Или ты думаешь, что это так легко? Дедом-то работать? Я бы на тебя посмотрел, если бы пришлось
