Черный, блестящий – кажется обсидиан, а может, просто кусок черного гранита, если присмотреться, кажется, что изгибы-изломы камня складываются в лик… Повернешь – и нет его, еще раз повернешь – уже не лицо – глаз, впадина зрачка, черное на черном. Отверстие для шнурка не просверлено – выплавлено. Шнурок – короткий, чтобы оберег не висел – лежал на шее наростом.
Антон Стрельцов все решил. Все придумал. Надел оберег. Обертку спрятал в карман, если повезет, еще пригодится. Змея, словно читая его мысли, скрутилась снова вокруг шеи – тоже приготовилась. Антон отошел от дверей – недалеко, для разбега, с разбега проще не думать и не бояться.
Пулеметы закашляли в своем убийственном бронхите, снайперы тщетно пытались поймать размазавшийся силуэт в линзе прицела, Антон уже должен был умереть, снова оказавшись в одном месте и в одно время с предметами несовместимыми с жизнью.
Антон все еще двигался, кожаная куртка все еще оставалась целехонькой, Стрельцов сделал еще один шаг, когда круг диаметром в три метра расцвел уродливым цветком локального минного поля. Антон ждал чего-то такого, не ждал, что сможет это «что-то» пережить.
Наверное, это и есть худший кошмар убийцы – выстрелил, попал, а жертва даже не догадывается, что, по всем расчетам, просто обязана уже умереть, – и знай себе живет.
Наверное, не спас бы и оберег, если бы он попытался выйти за Периметр в сторону от Москвы, но Антон рвался обратно.
Даже «Крыло ангела» не спасло бы, если бы он рискнул преодолеть все два километра минных полей и автоматических орудий в сторону Кубинки.
Ворота задержали на секунду – перелез-перелетел, подставляя спину всему, что только может стрелять. Спрыгнул. Прислонился к стене Периметра, медленно сполз на мостовую.
Воздух звенел тяжелым эхом десятков выстрелов. Остывал. Таманцы не решались стрелять в человека, покинувшего пределы Периметра. Если бы он шел из Москвы – другое дело.
Куртку придется менять, потертость потертостью, дыры уже перебор. Еще было бы неплохо сменить тело. Тело было согласно для начала хотя бы перестать двигаться. Антон немеющими руками снял оберег, тщательно завернул в лоскут промасленной бумаги, спрятал в карман.
Стрельцов дышал. Жадно, не веря, что в его жизни еще остались вдохи и выдохи. Стрельцову хотелось себя ощупать, было страшно, потому что он знал: даже оберег девятого уровня не мог его спасти. По-настоящему страшно было не потому, что тело выпускало кровь, будто где-то в теле открыли кран. Кровопотеря была чем-то просто странным и будто бы не с ним. Было жутко, что он не чувствовал ничего, кроме усталости. И вся жизнь все никак не хотела пронестись перед внутренним взором. Ему хотелось бы понимать, кто, собственно, такой этот Антон Стрельцов? Кем надо быть, чтобы уцелеть в схватке с падшим, сминать металл и обгонять пулю? Кто на это способен?
Человек, который увидел бы в этот момент Стрельцова, лежавшего у стены Периметра, вряд ли пришел бы на помощь. Не потому, что Москва, и не потому, что люди такие. Нет смысла спасать человека с такой кровопотерей. По счастью, тот, кто увидел Антона, не был человеком.
Глава пятнадцатая
Казначейство Иоаннинского приюта
Инструкция – это попытка заставить многих повторить уже сделанное кем-то одним, причем не самым умным.
Монография «Человек как продукт массового производства»Расстояние в подземелье обманчиво. Кривому казалось, что до зеленой точки идти и идти, но через несколько десятков шагов точка превратилась в пятно, еще через десяток – в огромную палатку.
– Добро пожаловать в Иоаннинский приют.
Директор стоял перед дверьми совершенно человеческих размеров непонятно как сделанных. Если чертеж и был, то он легко мог быть заменен опытом и глазомером столяра средней руки.
За первыми дверями – вешалка, дальше полупрозрачные двери. За ними видны люди в комбинезонах, масках, перчатках. Камень закончился. На смену камню пришел пластик – внизу, вверху и по бокам.
– Одевайтесь, – Ефим Маркович уже натягивал комбез прямо на кофту, – увидишь много знакомого.
Николай в нерешительности застыл.
– Хочешь, подожди нас здесь.
Кривой догадался, что смутило Николая. Комбинезон давал, в определенном смысле, мало возможностей. Две кобуры хорошо помещались под пиджаком, как их разместить в комбинезоне, да еще так, чтобы в случае чего достать вовремя – оставалось для телохранителя загадкой. Повесить сверху?
– Даже не думай, – ответил директор на незаданный вопрос.
С трудно скрываемым сожалением Николай аккуратно повесил кобуру на вешалку, поправил, будто боялся, что пистолеты могут помяться. И натянул комбинезон.
Директор остановился у дверей:
– Вы оба люди взрослые, и все-таки. Ничего не трогать, держаться за мной, смотреть можно, но тоже осторожно!
– Все так опасно?
– Опасны вы, Мишенька. Пойдем…
Чудны дела твои. Мише Кривому показалось, что он попал в детство, на один из уроков труда: тот же запах разогретого металла, свежей деревянной стружки и правильный звук резца, крепко взявшегося за деталь. Мешали маски и комбинезоны, белые тонкие перчатки и свет – слишком яркий для мастерской.
Когда-то Миша Кривой заночевал в музее. Получилось это неожиданно – Кривому было двенадцать, с одеждой у него, как и все годы до приюта, дело обстояло плохо, а с постоянным местом для ночевки – еще хуже. Той ночью Миша выбрал первое же окно, которое ему удалось открыть. Внутри он на ощупь добрался до комнаты, в которой было тепло. Ему даже удалось нащупать нечто напоминавшее кровать. Утром он обнаружил, что заночевал в музее Арктики и Антарктики, прямо посреди экспозиции, демонстрирующей быт народов Севера. Несмотря на то что желудок просто умолял его выбираться из заброшенного здания, он еще долго бродил по залам и читал таблички.
Сейчас он увидел нечто похожее. Станки, заготовки из дерева разных пород и металлов и… экспонаты – ведь только экспонаты снабжают табличками. И только экспонаты имеет смысл хранить так бережно, зашив каждый в кокон из прозрачного пластика.
– Это музей или…
– Это мастерская, Миша.
– А там?
Там была еще одна дверь, на этот раз совершенно непрозрачная и по внешнему виду настолько непроходимая, насколько вообще может быть непроходимой дверь. Утопленная в стене с двумя замочными скважинами, прорезанными на одном уровне – ближе к левой и правой стороне полотна.
Кривой давно не нарушал закон, но замочные скважины привлекали его внимание всегда.
– Два замка?
– Да. Это, в каком-то смысле, наше казначейство, а заодно и крыша.
– За двумя замками.
– Там и глазок есть.
Кривой подошел ближе. Глазок был не в дверях, а в стене и на самом деле представлял собой небольшой монитор. Понятнее не стало. Штука, которую он рассматривал, действительно выглядела знакомо. Около двух метров в высоту, из золотистого металла, чуть больше метра в диаметре – урезанный конус, по внешней грани которого проходит спираль под небольшим углом к основанию… Конус медленно поворачивался и странно рябил… Михаил сосредоточился, как учили в приюте, – отбросить все раздражающее – он мысленно стал менять цвет, размер…
– Узнал?
– Я такого точно не видел, но почему-то узнаю…
– Представь себе картинку.
– То есть?
– Не объем – фотографию и рисунок. Живьем ты точно такого не видел…
Нужные слова были сказаны, Кривой вспомнил:
– Вавилонская башня.
– Точно.
– И зачем она здесь?
– Что ты помнишь, Миша, про Вавилонскую башню?
Михаил, наконец, приспособился к специфическому освещению картинки на мониторе и стал различать не только конус, но и несколько короткостриженых ребят рядом с ним.
– Что с этим монитором?
– Монитор нормальный, башня искажает любой сигнал. Ничего не поделаешь.
– Поэтому рябит? И что там ребята наши делают?
– Работают. Ты не задавался вопросом, откуда у меня деньги? Эта штуковина тоже стоила немало.
– Спонсоры.
– Ага. Десять тысяч рублей в год и пара тонн круп. Если бы я надеялся на спонсоров и благотворительность…
– У вас богатые родственники, и все вовремя умерли.
– Это ближе. А кроме денег, у меня еще полковник Матушкин на побегушках, а это стоит либо очень больших денег, либо чего-то, что за деньги не купишь.
– Я догадливый, ловлю с полуслова: все это благодаря этой дуре. Вы превращаете свинец в золото.
– Практически.
– А если без шуток?
– Вообще без шуток.
– Ее вы тоже по чертежам делали, как Лифт?
– По формулам.
– И что она умеет? Кроме превращения одной чушки в другую?
– Рябит башня, потому что сверху на нее постоянно льется, скажем так, очень хорошо очищенная вода. При желании ее можно назвать святой.
– С чего бы это?
– Сырье – вода из реки Иордан. Потом обработка строго по инструкциям. Я тебе говорил, мы выполняем все буквально.
