- Да ведь и я тоже знаю, не моложе вас и, может быть, поопытней, возразила Уситкова.
- У вас никто и не перебивает вашего права, - возразила Симановская.
- Она тут, у этого бедняка Савелия, и умерла? - перебила их хозяйка, обращаясь к Симановской.
- Тут и умерла, - отвечала та.
Предводительша вздохнула.
- Незадолго до моего отъезда из Петербурга одна девушка умерла решительно от любви, - произнесла она, и разговор на некоторое время прекратился.
- Про графа, кажется, тут пустяки говорили... - начал было хозяин.
- Неужели еще он думает нравиться женщинам? - перебила его стремительно и с некоторым негодованием предводительша.
- Как же, - отвечал старик, - он и за нашей Клеопашей ухаживал.
- Неужели? Ах, это мило! Что ж она?
- Конечно, мазала по губам.
- Ах да, она ужасная шалунья в этих случаях, не все имеют такие легкие характеры, - произнесла хозяйка и опять вздохнула.
- Клеопатра Николаевна, при всей своей веселости, женщина с правилами, - начала Уситкова, имевшая привычку и хвалить и бранить человечество резко, где, по ее расчетам, было это нужно. - Я недавно была у нее целый день и не могла налюбоваться, как она обращается с своей дочерью: что называется и строго и ласково, как следует матери, - прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на собственном имени остроту ее зубов.
- Меня все занимает это романическое приключение, - начала она. - Где ж этот Савелий? Я у тебя, Alexis, его не вижу, отчего он не ходит к тебе?
- В службу, милушка, ушел, на Кавказ, - отвечал предводитель, - едва и дворянство-то ему выхлопотали.
- Славный будет служака, - заметил Уситков.
- Малый здоровый, пешком ушел на Кавказ-то, - произнес Симановский, поежившись от беспрерывной ревматической ломоты в сухих своих ногах.
- Пешком? Ах, бедненький, ему, верно, не на что было ехать, произнесла предводительша и покачала головой.
ПРИМЕЧАНИЯ
БОЯРЩИНА
Впервые роман напечатан в "Библиотеке для чтения" за 1858 год (кн. I и II).
Это первое крупное произведение Писемского имеет сложную творческую историю. Но восстановить ее ввиду отсутствия рукописей можно лишь в самых общих чертах.
Замысел "Боярщины" сложился, по-видимому, еще в студенческие годы писателя. Работа над романом продолжалась примерно с 1844 по 1846 год. Косвенным свидетельством этого является то разноречие в датах окончания "Боярщины" которое допускал сам Писемский. В "Библиотеке для чтения" он пометил "Боярщину" датой: "1844, сентября 30. Москва"; в издании Стелловского - уже иная дата: "1845 года. Сентября 30. Москва", - а в письме к переводчику В.Дерели - третья: "первая повесть, мною написанная еще в 1846 году, была "Боярщина"[20]. В своей автобиографии Писемский также указывает на 1846 год как на год окончания "Боярщины".
Этот разнобой в датировке не является результатом ошибок памяти. Скорее всего в нем отразилось отношение Писемского к различным стадиям работы над романом. Его первый вариант был написан, вероятно, еще в 1844 году. Подтверждение этому можно видеть в том, что герой романа "Люди сороковых годов" Павел Вихров, образ которого, по свидетельству самого Писемского, во многом является автобиографичным, еще на студенческой скамье сочинил резко обличительную повесть, горячо одобренную его товарищами. Летом и осенью 1845 года Писемский был в Москве. Очевидно, работа над повестью за истекший год не останавливалась. И то, что Писемский прочел своим московским друзьям, теперь, по-видимому, отличалось от слышанного ими год назад. Отсюда датировка повести 1845 годом.
Во время пребывания Писемского в Москве с "Боярщиной" ознакомился С.П.Шевырев. На основании его замечаний она была еще раз переработана. "Повесть мою: "Виновата ли она?" - я, сообразно с вашими замечаниями, значительно изменил, - сообщал Писемский Шевыреву в письме от 13 марта 1847 года, - а именно: смягчил и облагородил, по возможности, многие сцены; а главное, обратил внимание на характер Ваньковского (мужа моей героини) и, если можно так выразиться, очеловечил его: Ваньковскому не удается уже произвести над женою следствия, повредить Шамилову; ему противодействует князь. Он бесится, страдает, пьет, вследствие последнего обстоятельства делается болен, и он уже жалок, хоть и ужасен"[21].
Сообщенные здесь подробности позволяют судить, каков был роман в том варианте, который посылался на отзыв Шевыреву, то есть в варианте 1845 года. В этой первой редакции роман - резко обличительное произведение в духе гоголевской реалистической школы. Не случайно Шевырев, ярый противник "натуральной" школы, потребовал "смягчения" обличительного пафоса романа, "очеловечения" главного персонажа - Ваньковского (в печатном варианте Задор-Мановский).
В письме к Шевыреву Писемский высказал желание напечатать свой роман в одном из петербургских журналов: "Отечественных записках", "Современнике" или "Библиотеке для чтения" - и просил Шевырева помочь ему осуществить это желание. Послать роман прямо в редакцию одного из этих журналов он не решился, боясь, что его "даже не прочтут". Лишь через год роман был послан московскому представителю редакции "Отечественных записок" А.Д.Галахову, который переслал его издателю журнала А.А.Краевскому. Но даже в переработанном, "облагороженном" виде он не был пропущен цензурой.
Получив в ноябре 1850 года от Галахова запрещенный цензурой роман, Писемский предпринял попытку напечатать его в Москве. 26 декабря 1850 года он писал А.Н.Островскому: "Вот еще к вам одна моя просьба: вы, может быть, помните мою повесть: "Виновата ли она?" - Ее не пропустила петербургская цензура; но я отчасти переделаю ее, т.е. переменю заглавие, уничтожу резкие сцены; не пропустят ли ее в Москве. Я готов ее напечатать, где вам угодно, в вашем альманахе, в Москвитянине, но только бы она не валялась; мне ее жаль, хотя я немного из нее и вырос"[22]. Однако роман и на этот раз не увидел света. Вероятнее всего, Писемский отказался от нового уничтожения "резких сцен", в результате которого роман утратил бы всякий смысл.
Писемский, отказавшись от мысли опубликовать роман, широко использовал его материалы в последующих своих произведениях. Причем использование зачастую носило характер простого перенесения целых эпизодов. Это и побудило Писемского при опубликовании "Боярщины" в "Библиотеке для чтения" дать следующее примечание: "Роман этот был мною написан десять лет тому назад. Не печатая его тогда, я смотрел на него как на материал и заимствовал из него для другого моего романа - "Богатый жених" одну или две сцены, которые в настоящем случае изменять и вообще маскировать это дело я не считаю себя вправе"[23]. Однако журнальный текст "Богатого жениха" свидетельствует о том, что дело не ограничилось несколькими эпизодами. Один из центральных персонажей "Богатого жениха", Шамилов, был взят из романа "Боярщина", и даже в сильно переработанном для издания Стелловского тексте "Богатого жениха" Шамилов имеет много общего с Эльчаниновым. Другие персонажи "Богатого жениха" в журнальном тексте также непосредственно связаны с сюжетной схемой "Боярщины". Князь Сецкий в журнальном тексте не ревизующий сенатор, каким он показан в тексте издания Стелловского, а, подобно графу Сапеге, приехавший на отдых богатый помещик. В журнальном тексте "Богатого жениха" был племянник князя - Иван Александрыч, характеристика которого целиком совпадает с характеристикой Ивана Александрыча Гуликова из "Боярщины". Эти совпадения в тексте двух произведений вызвали позднее, при подготовке издания Стелловского, необходимость переработки "Богатого жениха".
Что касается романа "Боярщина" ("Виновата ли она?"), то он, как это можно судить на основании признаний Писемского, перед печатанием в "Библиотеке для чтения" был еще раз переработан. "Денежная необходимость, писал он Островскому, - заставила меня вспомнить мой первый роман "Виновата ли она?" Я прочитал его совершенно, как чужое произведение - и он мне понравился: мне уже теперь с таким запалом не написать - много, конечно, в нем совершенно драло мои уши, как, например, вся похабщина, которую я где совсем вырвал, где смягчил, не веря, впрочем себе, стал читать редакторству и критикам - все хвалят и "Библиотека для чтения", если только Фрейганг пропустит... дает мне за него 3000 рублей сереб. - сумма, которая меня обеспечит более, чем на год, и даст мне хоть некоторое время не думать о проклятых деньгах"[24].
То, что в этой оценке своего первого крупного произведения Писемский отметил прежде всего молодой "запал", позволяет предполагать, что он теперь, в 1857 году, обратился не к той редакции "Боярщины", которая сложилась в 1846 году в результате переработки по советам и замечаниям Шевырева, а к более ранней - 1844-1845 годов. Этим, на наш взгляд, и объясняется дата окончания повести; 30 сентября 1844 года, - которая поставлена под текстом первой публикации "Боярщины" в "Библиотеке для чтения". На самом деле, если сравнить печатную редакцию повести с той редакцией, которая охарактеризована и отчасти изложена в цитированном выше письме к Шевыреву, то нетрудно заметить разницу между ними. В письме говорится о том, что "очеловеченному" Ваньковскому (в печатном тексте - Задор-Мановский) не удается уже произвести над женою следствие; ему противодействует князь". В печатном тексте "Боярщины" (глава V, часть вторая) описывается как раз следствие, производимое исправником по прошению Задор-Мановского. От личной встречи со следователем Анну Павловну спасает не князь, а Савелий. Задор-Мановскому не удается вследствие противодействия графа Сапеги добиться лишь врачебного освидетельствования якобы забеременевшей Анны Павловны. Далее. В письме к Шевыреву сообщается, что Ваньковский "бесится, страдает, пьет, вследствие последнего обстоятельства делается болен, и он уже жалок, хоть и ужасен". В печатной редакции Задор-Мановский вовсе не впадает в запой. В десятой главе второй части, как бы специально в опровержение редакции 1846 года, рассказывается, что после неудачного визита к губернатору Задор-Мановский "ничего почти не ел, а все пил воду". Заболевает он не от запоя, как это было в редакции 1846 года: в результате сильного раздражения его разбил паралич. Все это не имеет ничего общего с тем "очеловечением" мужа Анны Павловны, о котором читаем в письме к Шевыреву. В печатной редакции перед нами не обиженный муж, впавший в запой от тоски по жене, а деспот, обдуманно преследующий "распутную" жену, решивший (если уже нельзя сделать с ней ничего более жестокого) развестись с ней. "Человечность" же разбитого параличом Задор-Мановского только еще более подчеркивает его бесчеловечность в "нормальном" состоянии. Это как раз такой образ, который не мог не вызвать осуждения Шевырева, то есть образ, еще не подвергнутый переделке по советам закоренелого противника гоголевской реалистической школы.
