Что же касается их страсти к убийствам и крови, то, говорят, не могут они обойтись без нее; вместе с кровью пьют они жизненную энергию, которую отобрало у них проклятие их короля.
Потом все в мире пришло к равновесию, и морлоки были вынуждены скрываться, ибо зла в мире было не слишком много, а ровно столько, сколько бывает. Однако же пророчество говорит, что настанет день, когда мир придет к своему концу и в очистительном пламени падет. Тогда все поменяется местами и потеряет смысл; Зло, что питается страхами и сомнениями, снова войдет в силу, и тогда морлоки явятся на свет, дабы найти Гаронмана и получить прощение.
Все дело в цене, которую должен будет заплатить за это прощение их король… — Раурал захлопнул толстую книгу. — Вот, собственно, и все вразумительное, что мне удалось отыскать о морлоках. Ничего конкретного, заметь, так что проблема все равно остается твоей.
— Это не радует меня, дружище, — признался Рогмо. — Хочу надеяться, что справлюсь с ней.
— Да ну, брось хандрить. Чтобы ты и не справился… — В голосе гнома не слышалось особенной уверенности. — И все же я рад, что сказал тебе об этой напасти, словно камень с души снял. Я постараюсь пока на корню пресекать всякие слухи, потому что только войны между гномами и эльфами нам сейчас не хватает для полного счастья. Но и ты постарайся все решить в скором времени.
— Договорились, — сказал Рогмо. — Ты не волнуйся, я ведь прекрасно понимаю, что морлоки могли и дальше искать себе жертвы где угодно. Просто пришел их час, и они специально явились в Нордгард, чтобы наши народы рассорились в самый решительный момент. Все ясно — примитивно, зато действенно. И ведь если у них получится, то мы с тобой не сдержим праведного гнева наших подданных. Я потороплюсь. Где можно их найти вернее всего?
— У подножия Лунных гор, возле озера Эрен‑Хото.
* * *
… На рассвете эльфы двинулись в поход. Правда, рассветом это можно было назвать только условно, потому что под землей разница во времени ощущалась слабо, а после и вовсе исчезала.
Освещая себе дорогу сияющими жезлами и клинками, высокие и стройные воины длинными колоннами входили в тоннели, следуя за гномами‑проводниками. Видя эльфов и гномов вместе, легко можно было понять причины их всегдашней неприязни, ведь они являлись противоположностями буквально во всем. Гномы были приземистыми, кряжистыми, крепкими, словно вырезанными из своего любимого камня. Эльфы — тонкими, гибкими, стройными, почти прозрачными. Первые были суровы, неприхотливы и грубоваты; вторые — изысканны, изящны и аристократичны… Сравнение можно было продолжать до бесконечности, но факт оставался фактом: они были разными. При этом и те и другие тщательно, но безуспешно скрывали, что любят и восхищаются друг другом.
Вот так смешно и нелепо это выглядело.
Эльфы чувствовали себя в подземельях немного не в своей тарелке. Невозможность носиться верхом по обширным открытым пространствам, отсутствие деревьев и бездонного неба над головой угнетали их. Однако король приказал, и они были исполнены решимости выполнить приказ.
Веталы, чувствуя приближающееся воинство, старались забиться в самые дальние, самые глубокие и недоступные норы, шахты и провалы. Основной трудностью этого похода являлось то, что вампиры подземелий могли просачиваться в любую, даже самую тоненькую щель, откуда их почти невозможно было выгнать. Однако Древние народы издавна владели магией. И в бой с веталами вступали заклинатели: повинуясь их словам, горы расступались, трещины расширялись, над провалами повисали мосты, сложенные из камней, не имеющих под собой никакой опоры.
Вооруженные своими светящимися лунными мечами, эльфы безжалостно уничтожали врага. Отчаявшись, веталы, которым было уже негде прятаться, стали нападать; это жалкое сопротивление было моментально подавлено. Правда, чтобы добраться до самых окраин гномьего царства, потребовалась не одна неделя, зато можно было с уверенностью сказать, что злобные вампиры больше не станут беспокоить подземных жителей.
Нордгард был очищен от нечисти, и ничего особого эльфы в своем подвиге не видели, что отчасти было справедливо, потому что перед лицом мощной их армии разрозненные злобные веталы выглядели жалкими.
И вот наступил день, когда Рогмо прощался с Грэнджером и Рауралом недалеко от того места, где выходил на поверхность самый большой, парадный тоннель. Истосковавшиеся по солнцу, небу и звездам, эльфы с нетерпением ждали окончания церемонии, чтобы вернуться в привычный мир.
Они устали от нескончаемых подземелий.
— Прощай, Рогмо, — сказал Грэнджер, крепко обнимая рослого полуэльфа на уровне талии. — Спасибо тебе и твоим подданным, вы нам сильно помогли. Очередь за нами; зови не задумываясь. Мы всегда рады встрече.
— Прощай, — сказал король эльфов, недоумевая про себя, отчего избрал именно это, столь нелюбимое им слово.
— Помни, — сказал Раурал.
Все вокруг удивились. Рогмо протянул ему руку:
— Буду помнить, дружище.
Затем не выдержал и тоже обнял ворчливого советника. Тот ради такого дела даже трубку вынул изо рта.
И длинные колонны эльфов двинулись наконец в обратный путь. Но сначала — к озеру Эрен‑Хото.
* * *
Жрецов Ишбаала расспросить так и не пришлось.
Задыхаясь от волнения и плохо скрываемого изнеможения, маттей Пелентонг, посланный накануне с поручением в Бахр‑Бал и Аджа‑Бал, пытался объяснить своим повелителям, что же с ним случилось.
Меджадай и Рорайма слушали.
Когда Харманли Терджен отправился в Ятту (они не стали у него допытываться, каким образом он намеревался сократить время пути, считая, что магия не касается владык Эль‑Хассасина), оба короля занялись служителями Ишбаала. Поскольку переживший потерю двух сыновей граф Пелентонг горел жаждой мести, они сочли его лучшим из возможных посланцев. С одной стороны, не слишком долгое путешествие должно было развеять маттея и повернуть течение его мыслей в другую сторону; с другой, объяснив ему крайнюю важность его поручения, Рорайма и Меджадай надеялись на то, что он блестяще с ним справится. Ведь это было и его личным делом.
Тем страшнее было им, когда шатающийся, едва стоящий на ногах после многодневной сумасшедшей скачки граф Пелентонг явился в летнюю резиденцию. Он принес невероятные известия: все храмы Ишбаала, которые он посетил, были разгромлены, а их жрецы убиты жесточайшим способом. Все изображения Ишбаала осквернены. При этом преступники не оставили никаких следов.
Местные власти пребывали в полном замешательстве, что не помешало им казнить сотню‑другую ни в чем не повинных людей. Панику это только усилило, просто хассасины паниковали беззвучно, молча, чтобы не навлечь на себя еще большие неприятности. Совершенно очевидно, что истинных виновников этого страшного происшествия ни в Аджа‑Бале, ни в Бахр‑Бале не нашли, как ни пытались втолковать обратное аукары‑градоправители разъяренному маттею.
Храмы были выжжены изнутри, а потому не оставалось ни малейших надежд на то, что какие‑либо свитки, книги или записи могли сохраниться. Огонь был настолько силен, что Пелентонг обнаружил расплавленные золотые кляксы у закопченного и растрескавшегося алтаря. Очевидно, когда‑то это были золотые статуэтки, либо посуда, либо — вообще подсвечники. Маттей сделал на основании находок следующий вывод: храмы Ишбаала уничтожили не люди. Он не представлял себе, какой человек сможет пройти мимо храмовых сокровищ; какой человек сможет позволить золоту плавиться у него на глазах. Только существо не‑человечьей крови, презирающее золото, способно так поступить.
Граф Пелентонг не разочаровал своих владык. Он и впрямь был тем человеком, которого следовало послать с этим поручением, потому что, несмотря на охвативший его ужас, он не ринулся к своим королям, дабы переложить всю ответственность на их плечи, но остался там на некоторое время, чтобы провести расследование. К сожалению, аукары слишком запугали простой люд своими ненужными и поспешными казнями. Поэтому все боялись сказать лишнее, мялись и молчали. Угроза пыток не подействовала; да Пелентонг и не стал всерьез об этом думать — он ведь понятия не имел, кого конкретно нужно пытать. Ему были необходимы добровольные свидетели. Граф был уверен в том, что не мог никто ничего не видеть. Так не бывает в огромном городе, где на храмовой площади толпятся сотни нищих и бездомных.
Правда, почти всех их — распространявших слухи — и казнил в глупом рвении аукар Аджа‑Бала, а уж потом последовал его примеру и градоправитель Бахр‑Бала. Маттей не взял на себя смелость предать аукаров жестокой казни, но заключил обоих под стражу, чтобы владыки Эль‑Хассасина решали судьбу этих тупиц и трусов — ведь только тупостью и трусостью можно было объяснить их поведение. Закованных в железо градоправителей везли следом; они должны были достичь столицы к утру, если повелители возжелают их допросить лично.
