Несомненно, труд академика требует соответствующей оплаты, но меня доводы Несмеянова не убеждают. Найдется еще немало профессий, где приходится рисковать и побольше, чем в академической лаборатории. С другой стороны, я понимаю Александра Николаевича, никому не хочется терять ни удлиненный отпуск, ни доплаты за академический титул. Будучи кандидатом, а затем доктором наук, я очень болезненно воспринимал разговоры о возможности лишения нас, пусть и не академических, но тоже весьма приятных привилегий. Такие разговоры периодически возникали вплоть до самого конца советской власти.
Отец все больше разочаровывался в Несмеянове. Он по-прежнему уважал его как ученого, но уважал абстрактно. В отличие от академиков, известных ему конкретными делами, о Несмеянове отец говорил в общих словах. Так он и остался для него расплывчатым «хорошим коммунистом и хорошим ученым». Отец не мог понять, почему «рядовые» академики Капица, Курчатов, Семенов, Лаврентьев, Христианович идут к нему с вопросами общегосударственного значения, болеют за дело, а глава Академии…
Тому имелись свои причины. С упомянутыми академиками Несмеянов не ладил. Он вообще не жаловал «нарушителей спокойствия», а Лаврентьева и Семенова откровенно не любил именно за то, что они постоянно лезли «не в свое дело», да еще через его голову. Лаврентьев без его ведома «пробил» создание Сибирского отделения. Семенов, вопреки воле Несмеянова, организовал в подмосковной Черноголовке испытательный центр, где занимался теорией взрыва. За счет личных связей и своей энергии он привел в Черноголовку со стороны военных строителей, ежегодно неведомым для президента Академии образом «осваивал» львиную долю выделяемых АН СССР ресурсов. В результате Черноголовка существенно обгоняла Пущино, где Несмеянов создавал свой собственный научный центр, куст химических и биохимических институтов.
Отношения в Академии складывались очень непростые, и симпатии отца оказывались на стороне людей динамичных, инициативных. Несмеянов обижался, но выводов не делал, он более всего чтил спокойствие.
В такой обстановке в мае 1959 года проходило заседание Президиума ЦК, положившее начало реформированию Академии. Докладывал, по всей видимости, Мухитдинов. Потом выступил Несмеянов, после него — Косыгин и Брежнев, заключал обсуждение отец. Все согласились, что Академия наук разбухла, погрязла в несвойственных ей разработках, стала трудно управляемой.
Решать с ходу ничего не стали, реорганизация науки дело неспешное и деликатное, поручили Несмеянову и ученому секретарю Академии Александру Васильевичу Топчиеву подготовить предложения.
Александр Николаевич поначалу рассчитывал, как и в 1955–1956 годах, «спустить дело на тормозах», отделаться малой кровью, предложил пожертвовать лабораторией двигателей академика Стечкина, она по направлению прикладная, и передать в совнархозы, расположенные на их территории, филиалы кое-каких институтов.[56]
С этими предложениями Несмеянов выступил в июне 1959 года на уже упомянутом Пленуме ЦК. Отвечая ему, Хрущев продолжил дискуссию, начатую на майском заседании Президиума ЦК, напомнил, что основные достижения академика Ивана Павловича Бардина относятся к периоду, когда он работал на Кузнецком металлургическом комбинате в Сибири. «Примерно то же получилось с крупным специалистом по углю академиком Львом Дмитриевичем Шевяковым, — я его хорошо знаю, он читал нам лекции на рабфаке в Юзовке, потом работал в Днепропетровске, а теперь осел в Москве. Что же, товарищи, разве наука хуже может развиваться в Свердловске, Сталино или Днепропетровске, чем в Москве? Там, где жизнь, там и наука!»
Однако и тут обострять вопрос отец не стал, миролюбиво отметил, что «переселение — это как перенос старого дома, что нередко трудно сделать. Кроме того, опыт показывает: переселение ученых связано с разного рода проблемами. Лучше создавать новые лаборатории при заводах, научные институты — при совнархозах, куда наряду с опытными известными учеными выдвигать больше молодежи. Подумайте, товарищи, и вносите предложения».
Ничего угрожающего не прозвучало, более того, вместо передачи в совнархозы уже существующих филиалов академических институтов, с чем смирился Несмеянов, Хрущев предложил создавать на стыке практики с теорией новые исследовательские организации так, чтобы они бы не порывали связи с большой московской наукой и одновременно увязывали бы эту большую науку с интересами производства. Идея ученым понравилась. Московские институты один за другим учреждали свои филиалы в промышленных центрах. Со временем они набирали сил, отпочковывались, превращались в самостоятельные научные центры. Предложенная отцом стратегия оказалась жизнеспособной и намного пережила его самого.
— Со мной отдельные ученые могут не согласиться, но неразумно включать в Академию наук вопросы металлургии или угольной промышленности, — продолжал отец.
И теперь требовалось или его опровергнуть, или согласиться. Согласиться Несмеянов не мог, в этом случае Академия лишалась доброй половины институтов, работавших в сфере прикладных исследований, но и серьезных доводов «против» — не находил.
И тут, не ко времени, в самой Академии снова «забузили» Семенов с Капицей, к ним присоединились и другие весьма авторитетные академики, физики Алиханов и Тамм, химики Кабачник и Шемякин, за «очищение» Академии высказался математик, «теоретик космонавтики» академик Келдыш.
Несмеянов растерялся и попросился к Хрущеву на разговор. Отец принял Александра Николаевича без задержки, буквально на следующее утро, 3 июля 1959 года. И на сей раз Несмеянов не решился идти один, позвал с собой Топчиева.
Беседовали они около получаса, говорил и отвечал на вопросы Хрущева главным образом Топчиев. Несмеянов изредка уточнял детали. Топчиев сетовал на сложность управления наукой, чуть ли не каждый год в самых различных областях возникают новые направления исследований, а все нужно держать в одном кулаке. Отец поинтересовался у Топчиева, не разумнее ли в таких условиях разделить Академию по интересам, учредить несколько специализированных академий. Времена поменялись, а мы продолжаем жить по старинке, как в петровские времена. Тогда в Россию пригласили с Запада первых ученых, они создали свое сообщество, Академию наук, где занимались всем: и физикой, и химией, и стихи сочиняли.
— Теперь же каждый ученый разрабатывает свою тему, а что делает сосед, его не интересует. Более того, они уже не очень-то и понимают друг друга, рассуждал отец. — Есть же у нас медицинская академия, педагогическая, сельскохозяйственная и даже артиллерийская? Почему бы не разделить естественников и гуманитариев? Выделить экономистов? Тогда и управлять ими станет легче, и сами исследования выстроятся в логическую цепочку. Тем более, — напомнил отец, — такие специализированные академии-клубы уже существуют во Франции и в других странах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
