За его спиной Мандала постепенно возвращалась к измерению настоящего.
— Ты ни в чем не виноват, — повторил монах.
Лю-Цзе сбросил с плеча его руку и повернулся к настоятелю, сидевшему на плечах главного прислужника.
— Ваше просветлейшество, я прошу разрешить мне расследовать происшествие и определить причину! — Он постучал себя по носу. — Я чувствую запах! Я ждал такой возможности все эти годы! На сей раз я тебя не подведу!
Воцарилась тишина. Настоятель выдул пузырь.
— Это случится опять в Убервальде, — промолвил Лю-Цзе с нотками мольбы в голосе. — Именно там любят играть с электричеством. Я знаю эту страну как свои пять пальцев! Дай мне пару толковых людей, и мы раздавим беду еще в зародыше!
— Бабабабаба… Это нужно обсудить, Йю-Цзе, но мы бйагодайны тебе за пйедьожение, — ответил настоятель. — Йинпо, всех бдумбдумбдум стайших пойевых монахов собьять в зайе Мойчания чейез пять бабаба минут! Сейчас маховики йаботают бдумбдум гаймонично?
Один из монахов оторвался от изучения свитка, который ему передали.
— Судя по всему, да, ваше просветлейшество.
— Мои поздйавйения упьявьяющему панейю ИКИК!
— Но Шобланг умер, — пробормотал Лю-Цзе.
Настоятель разом перестал выдувать пузыри.
— Печайные новости. Наскойко я знаю, он бый твоим дьугом.
— Этого не должно было случиться, — покачал головой метельщик. — Не должно было.
— Собейись, Лю-Цзе. Мы еще поговойим. Икик! — Ударом резиновой обезьяной по уху настоятель направил главного прислужника к выходу.
Остальные монахи тоже начали расходиться по своим делам. Лю-Цзе и Лобсанг остались на балконе, стали наблюдать за пульсирующей Мандалой.
Лю-Цзе откашлялся.
— Видишь маховики в конце зала? — спросил он. — Маленькие записывают узоры за день, из них отбираются самые интересные, и уже они сохраняются на больших.
— Я только что предвспомнил, что ты это скажешь.
— Ну и ну, ну и ну. Какой одаренный отрок. — Лю-Цзе перешел на шепот. — За нами кто-нибудь следит?
Лобсанг огляделся.
— Здесь еще остались люди.
Лю-Цзе снова заговорил громко:
— Ты что-нибудь слышал о Великом Крахе?
— Только слухи, метельщик.
— Да, слухов было предостаточно. «День, когда остановилось время» и прочая ерунда. — Лю-Цзе вздохнул. — Знаешь, почти все, чему тебя учили, ложь. Иначе и быть не могло. Есть такая правда, которую сразу и не осознаешь. Ее надо подавать порциями. Ты ведь хорошо ориентируешься в Анк-Морпорке? В Опере приходилось бывать?
— Только оттачивая мастерство карманника, о метельщик.
— А ты когда-нибудь обращал внимание на крошечный театр на другой стороне улицы? Кажется, он называется «Дискум».
— Ну конечно! Помню, как-то раз мы ходили туда. Купили самые дешевые билеты, сидели на земле и кидались орехами на сцену.
— А ты когда-нибудь думал о том несоответствии? Огромный оперный театр весь в бархате и золоте, с огромным оркестром и крошечный театрик под соломенной крышей, с деревянными декорациями, без кресел, с одним музыкантом, играющем на крамбоне?
— Никогда, — пожал плечами Лобсанг — Такова жизнь.
Лю-Цзе почти улыбнулся.
— Человеческий разум — очень гибкая штука, — сказал он. — Просто поразительно, насколько он способен растягиваться, вбирая в себя нужное ему объяснение. Мы неплохо там потрудились…
— Лю-Цзе?
Сбоку от них возник один из младших прислужников.
— Настоятель желает видеть тебя немедленно. — Он почтительно склонил голову.
— Хорошо, — ответил метельщик и толкнул Лобсанга в бок. — Мы едем в Анк-Морпорк, парень.
— Что? Но ты же просил, чтобы тебя послали в…
Лю-Цзе подмигнул ему.
— Ибо начертано: «Никогда не получишь то, что просишь», понятно? Знай, отрок: кроме плинга есть и другие способы заставить дангданга подавиться.
— Правда?
— Да. Очень много плинга. А теперь идем к настоятелю. Сейчас его будут кормить. Хвала богам, твердой пищей. По крайней мере, в кормилице больше нет необходимости. Он стеснялся, девушка стеснялась, ты не знал, куда девать глаза… Ему ведь, с точки зрения умственного развития, девятьсот стукнуло…
— Вероятно, он очень мудр.
— Достаточно мудр, вполне достаточно. Но как я не раз убеждался, возраст и мудрость не всегда находятся в прямой зависимости друг от друга, — промолвил Лю-Цзе, когда они подходили к покоям настоятеля. — Некоторые люди, получив власть, глупеют. Хотя, конечно, к нашему настоятелю это не относится.
* * *
Настоятель сидел на высоком стуле. Он только что облил питательной кашей главного прислужника, который улыбался так, как может улыбаться только человек, чья будущая работа напрямую зависит от того, насколько довольным он будет выглядеть, когда у него со лба стекает пюре из пастернака и крыжовника.
Лобсангу показалось, причем не впервые, что атаки настоятеля на этого человека вовсе не случайны. Главный прислужник был весьма неприятной личностью. При встрече с ним у любого нормального человека появлялось непреодолимое стремление вылить ему на голову что-нибудь липкое или треснуть его резиновым яком, а настоятель был уже в том возрасте, когда человек начинает прислушиваться к сидящему внутри ребенку.
— Ты за мной посылал, ваше просветлейшество, — поклонился Лю-Цзе.
Настоятель перевернул миску на грудь главного прислужника.
— Уахахахаха да, Йю-цзе. Скойко тебе сейчас йет?
— Восемьсот, ваше просветлейшество. Но разве это возраст!
— Тем не менее ты пьовел очень много вьемени, путешествуя по мийу. Наскойко я понимаю, ты собийялся уйти на покой и заняться уходом за садом?
— Да, но…
— Но, — настоятель ангельски улыбнулся, — как стаый боевой конь, ты воскьицаешь «ха-ха!», засйышав звук тьюб, да?
— Не думаю, — ответил Лю-Цзе. — Лично я ничего смешного в трубах не вижу.
— Я имею в виду, что тебе не тейпится снова бьоситься в бой. Ты помогай обучать наших агентов в течение дойгих йет, не так йи? Этих вот господ?
Несколько плотных и мускулистых монахов сидели у стены. Они явно готовились к длительному путешествию — облачились в просторную черную одежду, повесили на спины свернутые циновки. Монахи робко поклонились Лю-Цзе, и взгляд их поверх черных полумасок был смущенным.
— Сделал все, что от меня зависело, — подтвердил Лю-Цзе. — Учили их другие люди, я лишь пытался возместить нанесенный ущерб. Лично я никогда не учил их быть ниндзями. — Он толкнул Лобсанга в бок. — Это, ученик, на агатском языке означает «внезапные ветры», — добавил он сценическим шепотом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
