сардиной, тунцом, скумбрией, фруктами, шёлком, который поступал из глубин Азии по караванным дорогам. Но Олег, глядя на величественные суда, не мог забыть, что на одном из них привезли сюда, захватив привычным для ромеев способом – обманом – его самого, подобно товару в сложной запутанной политической игре, и спрятали, сокрыли от всего мира. С горькой усмешкой вспоминал теперь князь случавшиеся с ним первое время приступы ярости, когда хотелось крушить всё, что попадало под руку, и мстить за свой позор, своё унижение и бесчестье. Ярость сменило отчаяние, горькое осознание безысходности положения, но и оно прошло со временем, уступив место тупому равнодушию. Олег уже смирился и не верил, что сможет покинуть этот зелёный цветущий остров, эту красивую золотую клетку. Два года – немалый срок для того, чтобы осмыслить прожитую жизнь, но Олег старался не думать о прошлом, оно представало перед ним как нечто давно и безвозвратно потерянное, как золотая номисма, упавшая в морские волны. Тихо, неприметно для других и бесславно придётся доживать ему свой век на унылом каменистом берегу, в одиночестве и тоске. Не знал Олег, что готовит ему Провидение…
Однажды после обеда, в жаркий солнечный день базилевс Алексей Комнин решил просмотреть старые грамоты, те, что принадлежали ещё его предшественникам – Михаилу Дуке и Никифору Вотаниату. Уже прошло около двух месяцев с того дня, когда Алексей вступил на престол, но никак не доходили у него руки до этих грамот – жизнь заставляла его непрестанно пребывать в трудах и суете.
В прохладе тенистой беседки император принялся со тщанием изучать полувыцветшие буквы на красном пергаменте. Какая-то грамота выпала из стопки и с лёгким шелестом, будто опадающий осенний лист, упала у его ног. Базилевс не поленился, поднял её и с любопытством вчитался в уставные строки.
«А этого Олега, который сидит в Таматархе и плетёт нити заговора против друзей и союзников наших, просим взять в Ваши, автократор, руки».
Комнин нахмурил тонкие брови и в задумчивости откинулся на спинку кресла.
«Грамота русского архонта Всеволода базилевсу Никифору. Что за этим кроется? Олег. Я, кажется, слышал такое имя. Таматарха, по-русски Тмутаракань… А, вспомнил. Люди Вотаниата захватили русского архонта и выслали на Родос. Тогда многие в империи терялись в догадках, почему в этом деле нужна была такая спешка. И вот ответ. Олег чем-то мешал Всеволоду. Но чем? Наверное, в Киеве испугались его возможного усиления в Тмутаракани. Этого же боялся и Вотаниат. Что же? О будущем пленника следует позаботиться».
Базилевс велел немедля вызвать к себе главного примикария Татикия.
Статный, наголо бритый вельможа с продолговатой яйцевидной головой и золотым протезом вместо носа упал ниц перед императором. Алексей повелительным жестом поднял его и, указывая на грамоту, спросил:
– Не получал ли ты вестей из Херсонеса[149] о руссах, имеющих колонии по соседству с моей Тавридой?
– Великий базилевс, я получаю такие вести. Наместник в Херсонесе очень обеспокоен появлением в Таматархе братьев-князей Володаря и Давида, сына Игоря. Первый из них – сын доставившего нам много хлопот архонта Ростислава, от которого лет пятнадцать назад Господь Промыслом Своим избавил наши смиренные головы. Наместник писал мне, что, по некоторым сведениям, Володарь и Давид посылают гонцов к куманам[150] и касогам[151] и подговаривают их напасть на Херсонес и Каффу.
– Так. Довольно! – Раздражённо взмахнув десницей, император прервал витиеватую речь Татикия. – Эти братья опасны для империи. Сегодня же ты поплывёшь на Родос, там уже два года томится русский архонт, некто Олег. Привезёшь его в Константинополь. Надо будет помочь ему собрать сильное войско. Пусть потом плывёт в свою Таматарху, и чем скорее, тем лучше. Только ни в коем случае нам самим нельзя ввязываться в войну с руссами. Ни один гоплит[152], ни один стратиот[153] не должен воевать на стороне Олега. В противном случае…Ты станешь меньше ростом, мой дорогой Татикий. Ровно на одну голову. И вершить это дело надо втайне, без лишних разговоров и всякого шума. Так, чтобы никто ничего не знал. Ясно ли? Выполняй моё повеление!
…Быстроходный дромон с ромейским императорским флагом, повинуясь взмахам вёсел обнажённых по пояс гребцов, вплыл в гавань Родоса. Олег равнодушно наблюдал из окна своего дома за тем, как гребцы устало валятся на дно судна и тотчас впадают в глубокий сон, а дромон слегка покачивается на волнах и, привязанный канатами к берегу, замирает у причала. Сколько раз доводилось видеть подобную картину несчастному полонянику! Князь отодвинулся от окна и, обхватив голову руками, тупо уставился в дощатый пол. Внезапно за дверью послышался шум. В горницу вошли незнакомые Олегу оружные люди. Они почтительно посторонились, пропуская вперёд высокорослого лысого человека в синем платье из лёгкого серского шёлка. Вместо носа на лице его красовался золотой протез. Вельможа с хрустом развернул свёрнутый в трубочку лист пергамента с золотой императорской печатью-хрисовулом.
– По повелению базилевса Алексея, – не выражающим никаких чувств голосом загнусавил он, – тебе, архонт Олег-Михаил, надлежит покинуть остров Родос и в сопровождении стражи отправиться в Константинополь. Пресветлый базилевс, светоч православия, сказал: ты будешь освобождён, архонт.
– Что?! – Олег, не веря услышанному, вскочил со скамьи. В глазах его, до того тусклых, заблестела, заиграла, будто переливаясь серебряным сиянием, надежда, а в груди заклокотало, забилось радостным стуком сердце. Неужели, воистину, он не ослышался?! Свобода! Свобода ждёт его впереди! Настал конец проклятой ссылке! Константинополь – уж оттуда он как-нибудь сумеет добраться до Тмутаракани!
…Ввысь взвились паруса дромона. Подгоняемый ветром корабль вспенил солёные волны. Олег с упоением вдыхал свежий морской воздух, он уже ощущал свободу каждой частицей своего тела и смотрел, как чайки, кружась над водой, хватают острыми клювами рыбу, а затем, насытив чрево, с радостными криками взлетают над синей волной и скрываются за резко очерченным окоёмом.
Позади, в прошлом оставался ненавистный Родос, Олег в нетерпении кусал усы и взглядывал вперёд: не видны ли ещё на берегу мощные серые стены Константинополя?
Татикий с любезной улыбкой на устах отозвал Олега с палубы и, уединившись с ним на корме дромона, неожиданно спросил:
– Есть ли у вас, архонт, свои люди в Таматархе? Те, на которых вы могли бы положиться? Вам, возможно, известно, что в Таматархе сейчас находятся Давид, сын Игоря, ваш двоюродный брат, и сын князя Ростислава Володарь.
– Что?! Володарь?! Игоревич?! В моей Тмутаракани?! Послушай, ромей! – задыхаясь от гнева, Олег схватил Татикия за руку. – Дай мне добрых ратников. Пойду прогоню сих кознодеев, до чужого добра охотников!
– Не кипятитесь, архонт! Прошу вас, наберитесь терпения! – умоляюще выговорил Татикий. –
