- Не говори мне больше о Париже, - добавил Эктор уже спокойнее, - клянусь, ноги моей там больше не будет.
- Ладно, будь по-твоему, оставайся с нами, я буду только рад, и жена тоже, а со временем женим тебя здесь на какой-нибудь богатой наследнице.
Берта, не поднимая глаз, согласно кивнула.
- Ну что ж, - продолжал Соврези, - мне пора, если я не хочу опоздать на поезд.
- Я провожу тебя на станцию, - поспешно предложил Треморель.
С его стороны здесь была не только дружеская предупредительность. Он хотел попросить Соврези навести справки о его вещах, оставшихся в ломбарде, на улице Конде, а также заглянуть к мисс Фэнси.
Берта из окна своей спальни проводила взглядом обоих друзей, которые рука об руку шагали по Орсивальской дороге.
«Какая между ними разница! - думала она. - Мой муж только что говорил, что станет у своего друга управляющим. И впрямь он точь-в-точь похож на графского управляющего. А какое благородство сквозит в облике графа, сколько в нем изящной непринужденности, сколько истинной утонченности! А ведь муж его презирает, я в этом убеждена, презирает за то, что безрассудство довело его до разорения. Ах, сам-то он на это не способен! В его обхождении с другом сквозила даже, по-моему, некоторая покровительственность. Бедняга! А в господине де Тремореле все свидетельствует о его врожденном или приобретенном превосходстве над окружающими, все вплоть до имени: Эктор! Как оно звучит!»
Ей доставляло удовольствие повторять с разной интонацией: «Эктор! Эктор! Ну почему моего мужа зовут Клеманом?…»
Г-н де Треморель вернулся со станции один, веселый, словно выздоравливающий, который первый раз вышел на прогулку.
Как только Берта его заметила, она поспешно отошла от окна. Ей хотелось остаться в одиночестве, обдумать событие, внезапно всколыхнувшее ее жизнь, разобраться в своих ощущениях, прислушаться к голосу предчувствий, чтобы понять, как вести себя дальше.
Она вышла только к столу, когда приехал муж, которого они заждались: он вернулся в двенадцатом часу.
Соврези умирал от голода и жажды, падал с ног от усталости, но его славное лицо сияло.
- Победа, друг мой Эктор! - говорил он, глотая чересчур горячий суп. - Мы вырвем тебя из рук филистимлян. Самые роскошные перышки из твоих крыльев останутся, черт побери, у них, но мы спасем от грабителей достаточно пуха, чтобы ты мог устроить себе премилое гнездышко.
Берта бросила на мужа признательный взгляд.
- Как же ты этого добился? - спросила она.
- Да очень просто. Я сразу разгадал игру, которую затеяли заимодавцы нашего друга. Они рассчитывали добиться продажи его имений с торгов - тогда бы они скупили все разом за бесценок, как всегда бывает в таких случаях, потом постепенно распродали бы, а барыши поделили между собой.
- А ты в силах этому помешать? - недоверчиво спросил Треморель.
- Разумеется. Я разрушил все планы этих господ. Мне удалось - что само по себе удача, но мне всегда везет - нынче же вечером собрать их всех. «Вы, - сказал я им, - дадите нам время распродать имущество по собственному усмотрению, а иначе я сам вступлю в игру и смешаю вам все карты». Они смотрели на меня с насмешкой. Но тут мой нотариус, которого я привел с собой, добавил: «Это господин Соврези, и если ему понадобится два миллиона, Земельный банк завтра же их ему ссудит». Они вытаращили глаза и мигом согласились на все мои требования.
Как ни бравировал Эктор своей неосведомленностью, он все же знал свои дела достаточно, чтобы понимать, что благодаря такой операции у него останется состояние, небольшое в сравнении с тем, что было раньше, но все же состояние.
Эта уверенность привела его в восторг, и в порыве искренней признательности он вскричал, сжимая руки Соврези.
- Ах, друг мой! Ты возвращаешь мне не только жизнь, но и честь! Как мне отблагодарить тебя?
- Совершать отныне только разумные безумства. Да вот, бери пример хоть с меня, - добавил он, склоняясь к жене и целуя ее.
- И можно больше ничего не опасаться?
- Ничего! Мне ведь не стоило бы никакого труда, черт побери, взять ссуду в два миллиона, и они это знают. Но это не все. Судебный иск приостановлен. Я наведался в твой особняк, рассчитал всех слуг, кроме лакея и конюха. Если ты согласен положиться на меня, завтра же мы отошлем всех твоих лошадей Тэттерсолу*, где они пойдут по хорошей цене. Что до твоей лошади, на которой ты обычно ездишь верхом, завтра она будет здесь.
[* Английское конезаводское общество, названное так по имени основателя. В 1855 году по его образцу основан французский Тэттерсол.]
Эти подробности уязвили Берту. Она сочла, что предупредительность мужа изрядно преувеличена и доходит до угодливости.
«Решительно, - думала она, - он рожден быть управляющим».
Соврези продолжал:
- Угадай, что я еще сделал? Вспомнив, что ты приехал в чем был, я велел сложить твои вещи в несколько сундуков, их отправили на вокзал, и сейчас я уже послал за ними слуг.
Эктору услуги Соврези тоже показались чрезмерными; ему было обидно, что с ним обращаются, как с легкомысленным ребенком, который неспособен сам о себе позаботиться. Раздосадовало и упоминание при Берте о его лишениях. Он уже забыл, что утром не постеснялся попросить у друга белье.
Чтобы выйти из затруднительного положения, он стал придумывать какую-нибудь тонкую остроту, но тут в вестибюле послышался грохот. Это, несомненно, прибыли сундуки. Берта пошла распорядиться.
- Пока мы одни, возьми скорее свои драгоценности, - сказал Соврези. - Ох, нелегко они мне достались! В ломбарде народ такой недоверчивый. По-моему, меня приняли за представителя банды мошенников.
- Ты хотя бы не назвал моего имени?
- Это и не понадобилось. К счастью, со мной был мой нотариус. Нет, невозможно себе вообразить, какие только услуги может оказать нотариус. Не кажется ли тебе, что общество несправедливо к нотариусам?
Треморель подумал, что его друг слишком легкомыс ленно рассуждает о серьезных и даже печальных вещах, и этот беззаботный тон его задел.
- И наконец, - продолжал Соврези, - я нанес визит мисс Фэнси. Она со вчерашнего дня лежит в постели, ее перенесли туда сразу после твоего ухода, и горничная сказала, что все это время она плачет, не осушая глаз.
- Она ни с кем не виделась?
- Ни с одной живой душой. Она была уверена, что ты умер, и когда услышала, что ты у меня, живой и здоровый, я думал, она сойдет с ума от радости. А знаешь, она и впрямь прехорошенькая.
- Да, недурна.
- И сердце у нее, по-моему, доброе. Она наговорила мне необычайно трогательных вещей. Я почти готов побиться об заклад, мой милый, что она дорожит не только твоими деньгами. Она искренне к тебе привязана.
Эктор самодовольно улыбнулся. Привязана! Нет, тут больше, чем просто привязанность…
- Короче, - добавил Соврези, - она во что бы то ни стало желала ехать вместе со мною, чтобы встретиться и поговорить с тобой. Чтобы она меня отпустила, мне пришлось поклясться, что завтра она тебя увидит, но не в Париже, - ты ведь говорил мне, что ноги твоей там не будет, - а в Корбейле.
- Ах, вот как!
- Итак, завтра в полдень она будет на вокзале. Мы выйдем из дому вместе; я сяду в парижский поезд, а ты поедешь в Корбейль. Если исхитришься уклониться от завтрака дома, то сможешь пригласить мисс Фэнси позавтракать вместе в гостинице «Бель имаж».
- В этом не будет никакого нарушения приличий?
- Ни малейшего. «Бель имаж» - большая гостиница, а поскольку она расположена на краю города, метрах в пятистах от вокзала, тебе не грозит наткнуться на любопытных и нескромных соглядатаев. Отсюда к ней можно пройти, не привлекая ничьего внимания, сперва но берегу реки, а потом свернув на дорогу, которая ведет к мельнице Дарбле.
Эктор хотел что-то ответить, но Соврези жестом велел ему молчать.
- Ни слова больше, - сказал он, - идет жена.
XV
Вечером, отправляясь спать, граф де Треморель был уже далеко не в таком восторге от преданности своего друга Соврези, как раньше. В любом бриллианте, если посмотреть на него сквозь лупу, отыщется изъян.
«Он уже начинает злоупотреблять своей ролью спасителя, - думал граф. - Изрекает менторским тоном пышные фразы. Неужели нельзя оказывать другу любезность, не давая ему это почувствовать? Можно подумать, что теперь, когда он помешал мне пустить себе пулю в лоб, я превратился в его собственность! Сегодня он уже едва не попрекал меня роскошью, в которой живет Фэнси. Где же пределы его рвению?»
Это не помешало ему наутро под предлогом недомогания уклониться от трапезы и выразить Соврези опасение, как бы он не опоздал на поезд.
Берта, как и накануне, следила за ними, облокотись на окно. Она провела последние два дня в такой растерянности, что сама себя не узнавала. Теперь она даже не смела задуматься о том, что творится в глубине ее сердца. Какой же, стало быть, таинственной силой обладал этот человек, так властно ворвавшийся в ее жизнь! Она хотела бы, чтобы он уехал и никогда больше не возвращался, и в то же время ей было ясно, что, случись так, мысли ее все равно полетят вслед за ним. Она боролась с чарами, не зная, радоваться ей или печалиться об этих необъяснимых чувствах, которые волновали ее и сердили, потому что были сильнее ее.
