новое произведение? Такое переписывание характеризует несколько трактатов Ибн Сины.
Люди, которые должны были разобраться в этом беспорядке, сделать копии работ Ибн Сины и разыскать утерянные произведения, были его учениками. В своей автобиографии Ибн Сина рассказывает о вечерах, проведенных в беседах с целой группой учеников, попивая вино (видимо, считавшееся совместимым с исламом). Но он упоминает там только одного по имени, аль-Джузджани, на которого выпала основная тяжесть сбора и копирования работ мастера. С ростом славы Ибн Сины возникла новая проблема: некоторые тексты стали ошибочно приписываться ему. Это означало, что аль-Джузджани часто приходилось подтверждать подлинность работ, которые на самом деле были написаны или переписаны Ибн Синой. Наконец, аль-Джузджани взял на себя обязанность поощрять Ибн Сину к написанию новых или воссозданию утраченных работ, часто сам брал диктовку.
Благодаря усилиям аль-Джузджани некоторые работы сохранились, а другие известны нам по именам благодаря более поздним библиографам. (Золотой век арабского письма породил обширные библиографии - еще одну попытку собрать и каталогизировать различные формы знаний). Другие ученики работали в основном путем написания собственных комментариев и кратких изложений работ Ибн Сины, включая Бахманьяра, возможно, зороастрийца, Ибн Зайла, который комментировал более труднодоступные работы Аристотеля, и аль-Лаукари, чьи собственные "Суммы" во многом способствовали распространению метода, лежащего в основе работ Ибн Сины, - метода рационального аргумента. Таким образом, мысль Ибн Сины сохранилась в том же виде, что и работа, которая культивировалась в багдадском проекте перевода - через усилия по обобщению и синтезу.
Средневековый Багдад, центр золотого века аравийской письменности, с его бумажной промышленностью, хранилищем мудрости, сосредоточением переводчиков, комментаторов и ученых, не пережил разрушительного воздействия времени. Виной тому, опять же, строительный материал - глиняные кирпичи, которые были в изобилии и дали начало самым первым городским пространствам, но которые просуществовали не более нескольких поколений. В отличие, скажем, от заброшенного Ахетатена Нефертити, Багдад имел несчастье - с точки зрения сохранности - быть постоянно занятым с момента его основания предками аль-Мамуна, что означало, что город постоянно перестраивался. В процессе этого все следы первоначальной архитектуры были безвозвратно уничтожены, в результате чего мы не знаем, как выглядело Хранилище мудрости и существовало ли оно вообще как отдельное здание.
К счастью, мы можем увидеть это хранилище через отпечаток, который оно оставило. Этот отпечаток был огромен, превратив не только Багдад, но и всю арабскую империю в центр обучения, место, где разрабатывались новые формы сохранения и производства знаний. Возможно, речь шла не о едином хранилище, а об идее сбора, передачи и синтеза знаний, что в конечном итоге зависело не от одного места, а от отношения к прошлому и продуктам других культур. Ибн Сина не имел возможности работать в одном месте или оставаться владельцем даже своих собственных работ, однако его работа оказалась крайне важной.
Благодаря Арабской империи проект перевода, начатый в Багдаде и доведенный до конца Ибн Синой, распространился за ее пределы, в отдаленные уголки все более огромной территории. В Дели, где вскоре установили контроль исламские династии, один султан услышал о самой влиятельной сумме Ибн Сины под названием "Исцеление" и заказал для себя элегантную копию. Султаном был Мухаммад ибн Туглак, чей сын проявил такой интерес к столпу Ашоки: возможно, копия Ибн Сины его отца пробудила интерес султана Фироза к далекому прошлому.
В то же время Хранилище мудрости распространило свое влияние на запад, вплоть до Пиренейского полуострова, где арабские войска основали крупнейшую исламскую провинцию в Европе. Это стало тем путем, по которому работа Ибн Сины и другие результаты багдадского переводческого проекта достигли Западной Европы. В результате произошел акт культурного заимствования, который ошибочно назвали возрождением, или ренессансом.
ГЛАВА 8
.
ЦАРИЦА ЭФИОПИИ ПРИВЕТСТВУЕТ РАСХИТИТЕЛЕЙ КОВЧЕГА
Старая церковь Богоматери Марии Сионской в Аксуме, Эфиопия. (ФОТО: SAILKO)
В городе Аксум, расположенном на плато Тиграй в Эфиопии, находится церковь Марьям Сьон, или Богоматери Марии Сионской. Являясь центром эфиопского христианства, церковь много раз перестраивалась. Ее последняя версия датируется 1965 годом, когда император Хайле Селассие построил воздушное современное куполообразное сооружение, поддерживаемое большими арками и окнами. Это здание расположено рядом с более старым, в котором также есть арочные окна, но в более темном, маленьком, прямоугольном здании, датируемом семнадцатым веком. Но даже эта церковь заняла место нескольких более древних, восходящих, в конечном итоге, к четвертому веку, когда христианство впервые пришло в Эфиопию.
На протяжении всей изменчивой истории разрушения и восстановления этой церкви в разных стилях и из разных материалов, одно оставалось неизменным: в церкви находится табот, который относится как к каменным скрижалям, на которых были написаны десять заповедей, так и к Ковчегу Завета, то есть ящику, в котором они хранились. На самом деле, церковь названа в честь этого табота, поскольку Сион (или Сион) здесь означает Ковчег, а не гору Сион в Иерусалиме. Каждая эфиопская церковь содержит символический табот, но тот, что находится в церкви Мариам Сион, предположительно был оригинальным Ковчегом, содержащим подлинные десять заповедей. Как этот священный предмет еврейского народа оказался в эфиопской церкви?
Согласно еврейской Библии, Моисей построил Ковчег Завета в соответствии со спецификациями, данными ему Богом у горы Синай. Ковчег представлял собой покрытый золотом деревянный ларец, предназначенный для хранения двух каменных скрижалей, на которых Моисей записал десять заповедей, продиктованных ему Богом. Ковчег переносили на двух длинных шестах, куда бы израильтяне ни отправились, скрытый от глаз толстыми завесами из шкур животных и ткани, образующими шатер, или скинию. Это было самое близкое к идолу сооружение израильтян, и его бдительно охраняли. Однажды ковчег захватили филистимляне, но он навлек на них такие бедствия, что они быстро вернули его, радуясь избавлению от этого загадочного предмета. Царь Давид перевез его в Иерусалим, где царь Соломон построил храм, чтобы дать ему постоянное пристанище.
Ковчег надежно хранился в храме, пока город не был разрушен Навуходоносором в 587 году до н.э., после чего еврейская Библия потеряла след этого драгоценного ящика. Он не упоминается среди предметов, привезенных, когда еврейский народ вернулся из вавилонского изгнания, чтобы восстановить свой город и храм. В других источниках также неясно, что с ним произошло. Когда Тит Веспасиан, римский полководец, разграбил Иерусалим в 70 году н.э., он разрушил храм и забрал с собой в Рим самые ценные предметы, включая золотой канделябр, но ковчега среди награбленного не было. Где-то между первым и вторым разрушением храма Ковчег Завета между Богом и еврейским народом, это святейшее из святых,
