– У вас нет никакого другого разумного выбора! – горячо сказал Оливер. – Мы не нашли никаких доказательств справедливости вашего обвинения. У нас на руках только предположения, которые, возможно, и справедливы, но мы не можем представить их в суд, а если б даже и смогли, то суд не примет их во внимание.
– Тогда я должна сделать неразумный выбор, – высокомерно отозвалась его клиентка. – И наверное, ваш совет дает вам возможность, соблюдая приличия, оставить мое дело?
Взгляд ее был горд и холоден, в нем сверкал вызов и ясно угадывалось острое разочарование.
Рэтбоун рассердился, хотя, честно говоря, он был несколько уязвлен.
– Если вы так полагаете, мадам, то вы не правы, – отрезал он. – Это моя обязанность – давать вам советы, касающиеся фактического состояния дела. И высказывать мнение относительно того, что эти факты могут означать. А затем вы дадите мне указания, как действовать дальше, при условии, что они ни в коем случае не идут вразрез с законом.
– Ох, как это ужасно по-английски!.. – Лицо графини выразило одновременно насмешку и презрение. – И до чего же вы невозможно самодовольны и уверены в своей безопасности и праве жить во всяческом удобстве и комфорте! Вы существуете в самом сердце империи, которая простирается по всему миру… – Она была уже сильно сердита. – Назовите мне любой континент, и окажется, что ваши красномундирники уже воюют там, доставленные туда вашим британским флотом, чтобы подчинить туземцев и преподать им христианские заповеди, желают они этого или нет, и научить туземных царьков вести себя по-английски, – добавила Зора.
Она говорила правду. Адвокат неожиданно удивился этому и почувствовал искусственность своего поведения и напыщенность манер.
От волнения голос у графини стал грудным и даже хриплым. Она стояла, повернувшись спиной к огню, и красные отблески пламени алели у нее на скулах и на шее.
– Вы забыли, что такое страх, – продолжала фон Рюстов, – забыли, что такое бояться нападения соседей и завоевания страны. Вы, конечно, читали об этом в учебниках по истории! Вы все знаете о Наполеоне и о том, как вам угрожал испанский король со своей Непобедимой армадой. Но ведь вы победили их, не правда ли? И вы всегда побеждаете.
Зора судорожно напряглась, чего не мог скрыть шелк ее платья. Лицо женщины исказилось от гнева.
– Ну а мы, сэр Оливер, мы не выиграем битву. Мы ее проиграем. Может быть, сразу, возможно, через десять, даже через двадцать лет, но мы обязательно проиграем. Однако мы сможем проиграть так, как того хотим, на собственный манер. Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, каково это нам, что мы при этом чувствуем? Думаю, что нет!
– Напротив, – ответил Рэтбоун. Он говорил насмешливо, хотя в душе и не чувствовал сарказма – просто это была защитная реакция. Юрист понимал, что неправильно судил об этой женщине раньше, и был уязвлен этим. – Я очень хорошо представляю себе, что значит поражение, и собираюсь испытать это в зале суда.
Он, конечно, понимал, что его собственное маленькое пораженьице не может идти ни в какое сравнение с поражением целой нации, с утратой многовековой самобытности и свободы, даже если она была вполне иллюзорна.
– Вы сдались! – сказала фон Рюстов слегка удивленно, однако в ее голосе было больше презрения, чем непонимания.
Оливер решил не поддаваться на провокацию, но не выдержал, хотя и попытался не дать ей это заметить:
– Так я представляю себе реальное положение вещей. У нас нет выбора. Мой долг – сказать вам, как все обстоит на самом деле, и дать наилучший совет из возможных. А вы сами должны выбрать образ действий.
Дама вскинула брови.
– Сдамся ли я до битвы или буду сражаться до последнего? Какая ирония судьбы! Это та самая дилемма, перед которой стоит моя страна. И ради моей страны я отказываюсь ассимилироваться, хотя мы не сможем победить в войне. Да, я выбираю войну.
– И в этой войне вы тоже проиграете, мадам, – сказал юрист, уступая. Ему очень не хотелось этого говорить. Графиня была упряма, неразумна, высокомерна и себялюбива, но обладала мужеством и своеобразным чувством чести. А главное, она так страстно любила свою страну… Но в конечном счете Зора пострадает, и Рэтбоуну больно было это сознавать.
– Значит, вы говорите, что я должна отозвать обвинение, сказать, что солгала, и попросить у этой твари прощения? – запальчиво спросила фон Рюстов.
– Вам придется. Вопрос в том, хотите ли вы сделать это в частном порядке теперь или с широкой оглаской в обществе, когда она докажет на суде, что ваши обвинения безосновательны.
– Ничего в частном порядке быть не может, – заметила графиня. – Будьте уверены, Гизела сделает так, чтобы об этом узнали все, иначе в чем же тогда смысл ее оправдания?.. Ну и ладно. Я не отзову обвинение. Она его убила. А то, что вы не можете найти доказательств факта, самого факта не отменяет.
Оливер почувствовал горечь от того, что она как будто возлагает на него вину.
– Но для закона это меняет всю ситуацию, – едко возразил он. – Ну что мне сказать, чтобы вы наконец меня поняли? – Он услышал в своем голосе нотки отчаяния. – Создается впечатление, что мы располагаем вполне серьезными данными в поддержку теории убийства Фридриха. Симптомы агонии напоминают скорее отравление тисовым ядом, чем последствия внутреннего кровоизлияния. Мы даже можем настоять на эксгумации тела и на вскрытии.
Сказав это, Рэтбоун удовлетворенно отметил, как его собеседница сморгнула от отвращения.
– Но, если это даже и подтвердит нашу теорию, Гизела остается единственным человеком, который не имеет никакого отношения к отраве из тиса! – продолжил он. – Она ни разу за все время болезни Фридриха не покинула его комнату. И ради всего святого, мадам, если вы считаете, что он был убит в силу политических причин, так заявите же об этом во всеуслышание! Не жертвуйте своей репутацией, обвиняя в убийстве единственного человека, который не может быть в этом виноват, и действуйте во имя восстановления справедливости.
– Что же вы предлагаете? – спросила Зора голосом, слегка хриплым от усилия говорить беспечно. – Сказать, что я обвиняю Клауса фон Зейдлица? Но он невиновен!
Она все еще стояла перед камином. Огонь отбрасывал красные отблески на ее юбку. За окном начинало темнеть.
– Вы знаете, что это не Клаус, – сказал Оливер и внезапно ощутил прилив надежды. – Тогда возьмите назад обвинение, но мы будем продолжать расследование, чтобы найти доказательства для представления дела в полицию. Скажите правду! Скажите, что вы убеждены в факте убийства, но не знаете, кто убил. И что упомянули имя Гизелы с одной только целью: заставить прислушаться к вам и начать расследование. Извинитесь перед нею. Скажите, что теперь вы осознали, как были не правы, подозревая ее, и выразите надежду на то, что она простит вам ошибочное суждение и вместе с другими сделает все возможное для обнаружения истины. В этом она вряд ли сможет вам отказать! Иначе дело будет выглядеть так, словно она действительно соучастница в преступлении. Я напишу вам черновик заявления.
– Нет, не напишете! – яростно отрезала Зора, и глаза ее засверкали. – Мы пойдем в суд на прежних основаниях.
– Но мы не должны этого делать! – возмутился адвокат.
Почему эта женщина так тупа и несговорчива?! Она только причиняет себе лишнюю боль….
– Монк узнает все, что сможет, – добавил Оливер.
– Хорошо. – Фон Рюстов круто повернулась и стала смотреть в окно. – Тогда скажите, чтобы он узнал все к началу процесса – нам надо иметь свидетельства в мою пользу.
– Он может не успеть.
– Тогда скажите ему, чтобы поторопился.
– Возьмите назад обвинение против Гизелы! – настойчиво повторил Рэтбоун. – Тогда процесс не состоится. Она может потребовать возмещения за моральный ущерб, но я подам встречное заявление с вашей стороны, так что…
Женщина резко дернулась и сверкнула глазами в его сторону.
– Вы отказываетесь принять мои указания, сэр Оливер? Я употребила правильный термин? Указания!
– Но я пытаюсь дать вам совет, – сказал юрист в отчаянии.
– А я слышала ваш совет и отклонила его, – перебила графиня с ожесточением. – Я, очевидно, не в силах заставить вас понять следующее: я уверена, что это Гизела убила Фридриха, и не собираюсь обвинять еще кого-то в угоду вашему хитроумному плану. Между прочим, я не думаю, что такой план сработал бы.
– Но она его не убивала! – сказал Оливер громче и пронзительнее, чем желал бы. Однако Зора уже довела его до изнеможения. – Вы не можете доказать то, чего не было. И я не хочу быть с вами заодно и пытаться это сделать.
– Но я уверена, что это было, – твердо ответила фон Рюстов, выражая всем своим видом решительность и несгибаемость. – И ваша должность, по-моему, – быть не судьей, а консультантом. Не так ли?
Рэтбоун глубоко вздохнул.
– Мой долг – сказать вам правду, которая состоит в следующем: если Фридрих был действительно убит отравой из листьев тиса, тогда Гизела – единственный человек из всех, чьи поступки могут быть прослежены ежечасно, и поэтому с уверенностью можно утверждать, что убила не она.
