Постепенно дошло. Если раньше за моей спиной бастионом стоял «Бастион», то теперь никто – кроме мертвой с косой. «Бастион» стал вотчиной Ордена, он выполняет заветы и приказы таких, как Пустовой. А для пустовых я становлюсь занозой. Можно сколь угодно трещать о собственном могуществе, но опыт человечества неоспоримо свидетельствует: любое могущество ранимо. И если его носители делают «широко закрытые глаза», то они по меньшей мере дураки. В нашем случае дураков не будет. В стране еще немало сил, которым деятельность Ордена крайне не понравится. И если беглянка с ними споется, может произойти непредвиденный взрыв.
Так что с новой охотой тебя, дорогая. И не думай, что история повторяется в виде фарса. На последний она не похожа. Не те фигуры.
Утром я встала разбитая – что старый «ЗИС»-«полуторка». Полюбовалась на расплывшийся под щиколоткой отек и пошла дальше.
И уже где-то к обеду (очень уместное слово) вышла к полуразвалившемуся сооружению, похожему на заброшенную заимку.
Места, конечно, «урожайные». В реке рыба косяками, в лесу сохатый. Ягоды, грибы, прочие продукты. Можно пожить. Божок какой-то под боком – в качестве контролера. Замшелый столбик под оврагом, в верхней части вырезаны глаза и два горизонтальных углубления – рот и нос. Выраженьице как пить дать лукавое, глаза на разных уровнях – а оттого вроде как подмигивает. Сколько лет он тут стоит, чью встречу стережет? – ведь домиком давно не пользуются. На подсевшей крыше колосился чертополох, бревна догнивали, а посреди мостков из перевернутого горбыля зияла рваная пробоина – в нее хорошо просматривались сваи, покрытые тиной. Крыльцо и подходы к нему зарастали травой. Ни одной примятости – сплошной ковер нетронутой зелени, прореженный белыми шарами одуванчиков. Нетрудно догадаться – в эту избушку последний раз приходили еще до миллениума. Не пересекаются с ней люди, и зверей она не манит.
Только идол чего-то ждет.
Но какое ни есть, а человеческое жилище. Издали невидимо – укрыто сочной листвой, и само все в листве. Я замешкалась. Интересует ли меня раритетная древность? «Зайди, отдохни, – проснулся внутренний голос, – куда тебе спешить? Ты свое отспешила. Поспишь, ноги вытянешь. Признайся честно, когда ты в последний раз вытягивала ноги?»
Спешить действительно некуда. От «преисподней» я оторвалась километров на двадцать. Случайные патрули сюда не забредают, далековато. А искать меня, уж коли на то пошло, могут везде. Или вообще нигде.
Я поднялась на продавленное крыльцо, быстро глянула на идола (ты уж храни меня…) и потянула дверь. Ржавые петли ворчливо заскрипели. Я вошла в сени, окунулась в запах гниющей древесины и снайперски выявила среди груды бесполезных предметов архаичную тахту с остатками распавшегося одеяла.
Недаром говорят, что любое доброе дело претерпевает три стадии понимания: а) какая чушь! б) в этом что-то есть, в) боже, какой я была дурой, что не сделала этого раньше!
Запахи не шокировали. Не отвращало гнилое одеяло, не раздражали муравьи, ползающие по кровати. Не настораживал даже факт, что, когда я сплю, я себя не контролирую и могу проспать даже свою кончину. Бессонная ночь крепко дала по мозгам.
Очнулась я от мужского голоса – кто-то взбирался на крыльцо. Трещали просевшие доски. Идиотка! Кретинка! Сколько проспала? Невидимая пружина вышвырнула меня из тахты, удушливый страх вцепился в горло. В комнатушке полумрак, оконце выбито, но там рама прочная – не пролезть, а отрывать некогда. Сбитый из досок сундук, стол, стул, на крючке рваная кепка, которой в обед сто лет… Грязная известка на потолке. Я заметалась в четырех стенах. Второе окно на торце, но забито снаружи… Есть еще дверь в кладовку, но там тупик (я проверяла, прежде чем уснуть) – конура метр на метр. В ней ящик со ржавыми гвоздями, какие-то кривые трубы, шесты, сломанное удилище…
Дверь надрывно заскрипела. Умирая от страха, я влетела в кладовку, закрылась и без сил опустилась на ящик с гвоздями. Машинально потянулась к трубам. На вид стальные, на деле – пластмассовые и напрочь изъеденные. Больше ничего достойного. Пустой бамбук, сучковатая стена, просветы между досками в двери… Запоздало вспомнила, что оставила сумку под тахтой… Ну, оставила так оставила. Вдруг не увидят?.. Внезапное спокойствие снизошло на меня. Надоела бодяга. Хуже нет – постоянно дергаться, убегать, изнывать от каждого скрипа, чиха. Дайте мне спокойно пожить, нелюди. Или умереть.
В избушку вошел человек. Несколько минут бродил по углам, потом неторопливо вышел. Я продолжала хранить спокойствие. Интуитивно я знала, что человек должен вернуться. Откуда такая странная уверенность?
Он вернулся. В третий раз заскрипела дверь. Пол прогнулся под тяжестью ног. Он подошел к моей кладовке и остановился. Видимость через щель пропала. Широкая тень загородила серый свет, льющийся в оконце, и я угодила в зону мрака…
Туманов П.И.
Ничего себе тренажерчик…
– Алиса?
Тишина.
– Алиса?..
Тишина. Слабое эхо – помещение сжатое. Звук уходит. Значит, вытянутое. Где Алиса? Он точно помнил, как она визжала, летя следом за ним. Смешно, но в сказке Кэрролла Алиса тоже куда-то летела… Почему остановились? Что за мощный удар, от которого он разбился песчинками по галактикам? И где этот глупый «матросов», которому жить надоело? А еще шлангом прикидывался: мол, очко не железное, пощади, командир…
– Господи, да где мы?
Что за странная манера выражать свои мысли вслух? Никогда за ним такое не водилось.
В лопатки уперлось что-то острое и закряхтело.
– В сказке о мертвой царевне мы, Туманов…
– Алиса!
Тишина.
– Ты зачем прыгнула за мной, Алиса?
Тишина.
Алиса?..
– Ну чего заладил, Алиса, Алиса… Ты мне тулуп деревянный чуть не приделал. Алиса… Отгадай-ка лучше загадку, Туманов. Психологический практикум. Вопрос простой для малышей – чего боится кот?..
– Мышей.
– Я так и думала. А почему у ежа колючки?
– Чтобы люди знали, что это еж. Послушай, Алиса…
– Не-е, Туманов, ты точно бабахнулся. С тебя шифер сыплется. Крыша твоя в пути. Ну скажи, я говорила, что у парня глазки бегают? Почему не послушался?
– А хвост голове не указка. Молчи, Алиса…
– Так я и молчала. А ты заладил: Алиса, Алиса…
– Ладно, заткнись. – Туманов вытянул руки и стал ощупывать стены. Весьма странная позиция. Он лежал в глухой металлической трубе под каким-то неестественным углом градусов в семьдесят. По идее должен бы двигаться дальше (в смысле, падать), но почему-то не двигался.
– Не командуй, воспитательница, – высказалась Алиса и замолчала.
Автомата под рукой не оказалось. Печально. Итак, попробуем еще раз. Труба. Запах металла (если есть такой). Сзади в лопатки упирается «мертвая царевна», а сам он возлежит на чем-то костлявом, жив, здоров и почему-то не падает. Теряется в догадках.
– Алиса, ты что-нибудь слышишь?
– Скрипки пиликают, – проворчала девочка. – Бетховен Людвиг Иванович…
Туманов вздохнул. Стал ощупывать карманы. Фонарик и дэта[2] должны лежать в правом – на бедре. Там они, собственно, и лежали. Стекло фонаря подозрительно похрустывало, а дэту в процессе падения смяло в лепешку, оторвало колпачок и всю размазало по карману.
– Грим потек, – вздохнул Туманов.
Алиса привычно фыркнула.
– Я тебе не удивляюсь. Все беды в голове. Почему у тебя лопатки такие острые?
Когда-нибудь он выпорет этого «анфан терибля». Дайте ему только выбраться. Боясь чего-то страшного, Туманов включил фонарик.
Молодец, загорелся. Правда, обстановочка… хоть свет туши. Так и есть – они лежали в глухой трубе диаметром около метра. Сверху квадратными глазами смотрела Алиса. Внизу, на площадке, похожей на сведенные вместе лепестки фотодиафрагмы, лежали два автомата. И скрюченное тело, в ноги которому он врезался, но самортизировал.
А вот и наши люди в Голливуде… «Леопольд из Черемхово» умудрился пасть в колодец вниз головой. А хотел как лучше. Вообще не падать. Парня можно понять. Проворонь он Туманова – начальство бы его искромсало. А так рассчитывал на фактор внезапности: спихнуть «гостя»… и к награде. Но что-то не подфартило. Диафрагма закрылась (может быть, сработал датчик «больше двух не прыгать» или время для «тренинга» выдалось неурочное?), он расшиб физиономию в лепешку и прикрыл собой обоих. Герой.
– Это что, Туманов? – прошептала Алиса. – Он мертв?
– Сейчас поглядим… держись. И глазки закрой, – он чуть скатился вниз и, пристроившись рядом с охранником, перевернул его на бок.
Зрелище, конечно, не для девочек. Да, собственно, и не для мальчиков. Головой тормозил боец. От лица ничего не осталось. А руками помогал. Расквашенные конечности напоминали чулки, набитые бисером. Если бы не кожа, стягивающая их, они бы рассыпались.
– Чичу протаранило, – пробормотал он со знанием дела, повернул покойника затылком вверх и распрямился. Алиса заворочалась.
