— Вы пугали меня.
— Да ладно. Ты считал нас клёвыми.
— Ужасно.
— Ты был в нас влюблён.
— Вы были абсолютно ненормальные.
— Ты считал нас красивыми.
Макс молчал.
— Ты считал нас красивыми!
— Да, чёрт возьми. Ну, и?
— Ну, ничего.
Мы красили дальше.
Через несколько минут справа раздался глухой голос Макса:
— Надпись на стене выполнена здесь вручную либо тем, кто не имел ни малейшего
понятия, о ком пишет, или тем, кто хорошо знал Хиннерка Люншена. Ведь в Боотсхавене нет
приличных событий. Здесь вообще нет событий. Если только ты подразумеваешь спектакль
"мойщик-автомашины"
или
"селекционер-поливающий-герань-в-бетонных-цветочных-
ящиках". Здесь происходит так мало, что иногда я сажусь на кладбище и пью вино, только
чтобы что-нибудь произошло. Я не интересный тип и как раз ещё достаточно умный для
того, чтобы всё понимать. Неудачно для меня.
Я молчала. У меня не было желания утешать его и я не думала, что Макс требует
утешения. Да, это тоже какое-то согласие. "Что я здесь вижу в спокойном молодом
адвокате?" Вероятно, прошлое. Понимая важность того, что я была у него перед глазами как
пухленькая белокурая девочка, которая судорожно пыталась перехватить внимание двух
старших девочек. Он знал меня как внучку Берты, кузину Розмари и как "любимую девушку"
Хиннерка. Когда Макс, как младший брат как-то растворился в воздухе между восемью и
тринадцатью, то он всё же нас видел. Временами Мира была вынуждена привозить его к нам,
тогда мы удостаивали парня взгляда, а он нас нет, но я замечала, как Макс нас воспринимал.
Я могла чувствовать потому, потому что днём мы оба проявляли такое безразличие, в
которое всегда примешивалась хорошая доля отчаяния.
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
Кроме моих родителей и тёть, я не знала никого, кто видел нас такими, какими мы
тогда были. Однако это не считалось, ведь они не переставали нас так видеть. Всё же Макс
меня сейчас видел. К счастью, что мужчина был такой милый. Вероятно, он должен быть
таким, да и Мира уже заняла все другие качества. Она была дикой — он послушным. Она
бросалась в глаза — он делался невидимым. Она уходила — он оставался. Мира хотела
драмы — он покоя. И так как Макс был милым, мы конечно никогда его не замечали. "Какая
девочка, которая держит что-то в себе, заметит такого славного парня?"
Но теперь я его заметила и спрашивала себя: "Почему я заметила Макса? Смерть и
эротика всегда идут вместе, но помимо этого? То, что прямо сейчас у нас обоих никого не
было?" Я оставила Джона потому, что хотела "домой", и каждый человек знает, что со
своими желаниями нужно быть осторожнее, потому что они могут исполниться. Макс явился
с домом. Дом. Разделённое забвение было точно такой же сильной связью, как общая память.
Пожалуй, ещё сильнее.
И вместе с тем ещё была раскрыта тайна мужчины с бутылкой на кладбище. Ничто не
остается тайным в деревне, во-первых не для меня. Наверное, это было также известно всем
— Макс жил здесь и красил курятник Берты.
"И что Макс тогда заметил?" День в шлюзе был одним из первых летних дней. Я
вспоминаю колоссальные зелёные рои мух, когда мы ехали на велосипедах через коровьи
пастбища к каналу. Розмари носила тонкую фиолетовую одежду, и встречный воздушный
поток задувал воздух в пышные рукава, сшитые из тонкого прозрачного материала. Её руки
мерцали белизной сквозь завесу ткани, и это выглядело так, словно из её плеч тянулись две
морские змеи. Чтобы можно было ехать, она натянула платье выше колен и прищемила его
бельевыми прищепками горизонтально воздушному потоку. Должно быть, я ехала позади
неё, так как видела веснушки на коленных впадинах Розмари. Но, вероятно, так было при
другой велосипедной прогулке.
Абсолютно уверена, что тогда я уже носила зелёный цвет от тёти Инги. Поэтому
чувствовала себя в поездке как речная нимфа и на обратном пути как вздутый утопленник.
Мира носила чёрное.
Мы взяли купальные принадлежности из багажников, бросили велосипеды выше берега
реки и помчались вниз по одной из узких тропинок рыбаков. Я положила свое гигантское
полотенце на плечи и попыталась так раздеваться. Кроме нас здесь никого не было. Мира и
Розмари засмеялись, когда увидели меня:
— Почему ты должна прятаться? Почему ты должна от кого-то отворачиваться?
Всё же я стыдилась своего тела только потому, что у меня не было ничего такого, чего
можно было бы стыдиться. У Розмари были маленькие твёрдые груди со строптивыми
розовыми сосками, а Мира имела удивительно большую грудь, которую не предполагали её
узкие плечи под чёрными джемперами. У меня не было ничего. Ничего правильного. Это
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
больше не было таким плоским, как год назад, когда я ещё совсем свободно плавала в
трусиках. Что-то там уже было, но было странно, неприятно и на ощупь казалось
фальшивым. Я не понимала, почему девочка в плавательном бассейне всегда должна
переодеваться в общей раздевалке, пока некоторые дамы делают это в отдельных кабинках.
Наоборот было бы рациональнее: несовершенство нуждается в утаивании. Такое отличие
было ничем иным, как колорадскими жуками в произведениях искусства. Мне было уже
понятно, к какой из двух групп я принадлежу.
Мы улеглись на деревянный мостик и сравнивали наши цвета кожи. Все были очень
бледные. Хотя у меня были светлые волосы, но из всех троих девочек моя кожа была темнее
и желтоватого оттенка, у Миры — алебастровой, а у Розмари — голубоватой с прожилками и
веснушками. В этом случае мы сравнивали наши тела. Розмари говорила о груди, что за это
время она стала, как правило, меньше. Я не понимала, почему сестра так говорила.
— По каким правилам, грудь становилась больше или меньше? И какое правило даёт
моей груди оставаться такой?
Мира и Розмари громко хохотали. Я краснела, волновалась и только понимала, что я
