[1] Андрей Миронов. Куплеты Борменталя из спектакля «Интервенция».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. «Время собирать камни». I
«Фиат», пронзительно скрипнув тормозами, затормозил на площадке перед парадным входом. Дневальный, тринадцатилетний пацан из младшего, четвёртого отряда, ростом едва достававший до обреза ствола своей трёхлинейки, сделал попытку вытянуться по стойке смирно. Винтовку в положение «к ноге» он держал левой рукой, правую же вскинул в пионерском салюте – обычный в коммуне знак приветствия для любой, хотя бы и полуофициальной ситуации. И надо было видеть, как вытянулась его веснушчатая физиономия, когда из распахнувшейся задней дверки наружу вылезли мы с Марком, изрядно помятые после многочасового сначала воздушного, а потом и автомобильного путешествия.
Из затруднительной ситуации дневального выручил Тёмка – как обычно, босой и с сигнальной трубой под мышкой. Услыхав кваканье автомобильного клаксона, он выскочил из дверей - и, увидав гостей, сориентировался почти мгновенно.
- Так нет здесь сейчас никого! – крикнул он. - И дежурный командир, и Антоныч в лагере, а здесь только я да дневальный. Поехали туда, я покажу…
Действительно, а я и позабыл – вот и на скамейках и дорожках вокруг главного корпуса не было заметно обычной ребячьей суеты. С начала лета весь личный состав коммуны, включая часть педагогов, жили по случаю летнего времени в армейских шатрах, расставленных длинными рядами на поляне за кленовой рощей. Для начальства там был выделен отдельный шатёр – часть его, отгороженная брезентовой перегородкой, служила Антонычу квартирой, а остальное пространство, снабжённое вкопанными вдоль стенскамейками, предназначалось для ежедневных собраний Совета Командиров.
Туда-то и собирался проводить нас босоногий трубач. При этом он с вожделением поглядывал на автомобиль, рассчитывая, вероятно, прокатиться, стоя на подножке. Но не повезло - Гоппиус, сидевший рядом с шофёром, торопливо распрощался с нами и скомандовал ехать. Легковушка плюнула облачком газолиновой гари, развернулась и, разгоняя клаксоном голубей, покатилась по засыпанной песком дорожке. Мы знали, что Евгений Евгеньевич намерен был задержаться в коммуне - в первую очередь, для того, чтобы отладить пресловутый второй комплект нейроэнергетического оборудования, установленного в лаборатории особого корпуса. И нам с Марком, как ни крути, не избежать в самое ближайшее время знакомства с этим загадочным заведением.
- Ну что, пошли? – спросил Тёмка, провожая машину огорчённым взглядом. – Если поторопитесь, то успеете к обеду. Отряды, правда, уже поели, но у поваров наверняка что-нибудь да осталось…
- Мы на аэродроме перекусили, в буфете. – солидно ответил Марк. – Но от чаю, пожалуй, не откажемся.
- А дорогу сами найдём, небось не забыли. – добавил я.
Тёмка строго свёл брови.
- Не положено! Раз вы отсутствовали в коммуне без уважительной причины – я должен проводить вас к дежурному командиру, и пусть он решает, как с вами быть.
- А если с уважительной? – осведомился я с лёгкой ехидцей в голосе. – С причиной, в смысле, уважительной? Тогда как?
Тёмка на миг задумался, но быстро нашёл выход.
- А почём мне знать, уважительная она у вас или нет? Это пусть дежком решает, а то и сам Антоныч. И вообще, пошли, хватит болтать!
Я вздохнул и пошёл по дорожке вслед за трубачом. Мне вдруг остро захотелось снять башмаки и пройтись по нагретому на солнце песку босиком, как он.
…а почему бы, собственно, и нет? Имею полное право…
Я сел на корточки и, не обращая внимания на нетерпеливые жесты провожатого, стащил ботинки. За ними последовали носки; я затолкал их внутрь, связал шнурки и повесил получившуюся ношу на шею так, чтобы башмаки свешивались мне на грудь. Спутники смотрели на меня с удивлением, затем Марк понимающе улыбнулся, подмигнул – и последовал моему примеру.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как же приятно чувствовать усталыми ступнями тёплый, нагретый за день солнцем, крупный песок! Я с удовольствием переступил с ноги на ногу, наслаждаясь этим ощущением.
- Ну что, всё? – недовольно спросил Тёмка. – Можно уже идти? И поскорее, а то и без чая останетесь!
И, не оборачиваясь, поскакал к роще. Мы с Марком поторопились за ним следом, и я на ходу мурлыкал под нос куплеты, прилипшие ко мне ещё в харьковском аэропорту:
…В общем, так мы докатались,
Что пешком сюда добрались...
Здравствуйте, здравствуйте,
Здравствуйте вам!..
Нашего побега словно никто и не заметил. Будто не побег это был вовсе – так, ребята отлучились на пару дней по каким-то своим делам, было бы, о чём говорить! Дежурный командир, Володька Харченко из седьмого отряда, встретил нас неприветливо – вместо обещанного Тёмкой чая посадил на скамейку возле «командирской» палатки и отправился за Олейником. Пока мы дожидались его, в поле зрения появился Погожаев; на наше бодрое «здражлаю, тащ завкомунны!» он ничего не ответил, только покачал головой и скрылся внутри. Мы поняли, что «проработка» как минимум, откладывается, и воспряли духом. Вскоре появился и Олейник в сопровождении Харченко; он смерил нас взглядом, в котором жизнерадостности было не больше, чем в дохлой лошади, буркнул «явились, не запылились…» и препроводил в отрядную палатку. Здесь было пусто – правило, запрещающее сидеть на постелях до отбоя, распространялось и на «летние лагеря», так что коммунары предпочитали проводить свободные часы перед ужином кто где – на стадионе, возле озера, а кое-кто и в главном корпусе, где работала библиотека и продолжались репетиции театрального кружка под бессменным руководством Тяпко.
Мы переоделись, с облегчением сменив надоевшие «парадки» на голошейки и шаровары. Тут-то и выяснилось, что забывать о заслуженном наказании никто не собирался. Правда, выглядело оно не слишком серьёзно – провинность, за которую в иное время пришлось бы отдуваться в общем кругу или хотя бы на СК, Олейник назначил нам по три наряда на кухне – и первый следовало отрабатывать прямо сейчас. Мы отсалютовали, хором гаркнули «есть!» и бегом припустились к полевым кухням, где нас приняли в свои объятия дежурные коммунары. Пяти минут не прошло, как я уже махал колуном, расправляясь с грудой берёзовых чурок, а Марк вёдрами таскал воду из большой деревянной, на колёсном ходу, бочки, приткнувшейся у края поляны. На моё робкое предложение подогнать водовозку поближе, старший по кухне резонно возразил, что лошадь тоже человек, и ей надо отдохнуть – и вообще, работайте, воды нужно много, вам ещё котлы после ужина мыть!.. Я, осознав беспочвенность претензий, прикусил язык.
Примерно полчаса я старательно орудовал колуном и изрядно вспотел. Коммунары, что дежурные по кухне, что те, кто пробегал мимо, с любопытством косились на меня, но никто так и не задал вполне естественного вопроса – «а где это, собственно, вас носило?» Подобная нелюбознательность начинала напрягать, как вдруг…
- А, Давыдов? Привет!
Татьяна, похож, только что пришла с купания. Волосы были ещё мокрые, и от неё пахло особой водной свежестью и немножко тиной – запах, который бывает только на маленьких лесных озёрах. Как от русалки, подумал я, но не сказал – вместо этого опустил колун и радостно улыбнулся.
- Где это вас носило? – продолжала девушка. Она поправила спадающие на лоб мокрые прядки, и я увидел застрявшие в ней чешуйки зелёной ряски и тёмные нитки водорослей.
…русалка и есть…
На плече у Татьяны висело полотенце, а вот предмет, который она держала, в левой руке, меня заинтриговал. Несложная конструкция из медной проволоки в виде г-образной загогулины с небольшой спиралькой на длинном конце. Мне приходилось видеть такие – с их помощью в наше время экстрасенсы и мастера биолокации искали спрятанные предметы, подземные родники, подполы на месте заброшенные деревень, а иногда и штучки поинтереснее. Например, такими «биолокаторами» вовсю пользовались фанаты Космопоиска и подобных псевдонаучных организаций для поисков «источников силы Земли», мест приземления «тарелочек» и порталов, ведущих в параллельные пространства. В Москве первой четверти двадцать первого века подобные приспособления, как и руководства по их использованию, можно было приобрести в магазинах, специализирующихся на «эзотерических» товарах, а то и просто заказать через Интернет. Но чтобы встретить такую хреновину в двадцать девятом году? А с другой стороны – есть же здесь «нейроэнергетическая лаборатория нашего доброго друга Евгения Гоппиуса с его замечательным креслом?
