Он не ожидал легкости, с которой плита отошла в сторону. Ни скрипа, ни шума, — будто дверь смазана маслом. Хорошо умели шлифовать камень в древности, одобряет Ромен, но эта мысль тает, как прикосновение ветра к воде, перед тем, что сейчас произошло.
Ромен делает шаг. Нога по щиколотку зарывается в пыль: пять тысяч лет никто не входил в галерею. Сердце колотится бешено, толкая человека вперед: он первый! Подняв фонарь, Ромен вглядывается вперед. Он ожидал, что сразу окажется в усыпальнице, но перед ним проход. Это действует на исследователя неприятно. Таких проходов надо бояться: в них могут быть ямы, провалы, ложные стены. Фонарь светит тускло, конца тоннелю не видно. Ромен делает еще шаг, десяток шагов, видит стену и поворот направо. «Направо, — отмечает, он, — первый поворот направо…» — по опыту чувствуя, что повороты будут еще и стараясь запомнить их. Так и есть. Впереди светлеет стена, открывается еще один поворот направо. Это удивляет Ромена: два поворота направо — получалось колено, он огибал параллелепипед, и если пройдет этот отрезок тоннеля, то параллелепипед будет у него за спиной. В груди защемило в предчувствии ловушки. Но ловушки не было. Впереди был проход, Ромен пошел и достиг нового поворота, — теперь налево. Параллелепипед, как Ромен и предполагал, остался позади него. Новый тоннель короче и кончается вторым поворотом налево. Это тревожно. Система тупиков и тоннелей могла быть качающейся, подвижной, как теперь говорят — «плавающей». Хотелось постучать по стене, нет ли пустот, но из практики Ромен знает, как не любят такие системы стука. В голову лезут страхи; каждую секунду глыбы могут сдвинуться, раздавить… Зря он пошел один. Но тут же Ромен успокаивает себя: в каждом исследовании есть степень риска.
Он идет до поворота и сворачивает налево. «Два поворота вправо, два поворота влево…» — повторяет он, медленно ведя лучом по стенам. И вдруг ясно чувствует, что он у цели и дальше поворотов не будет. В глубине, во тьме, что-то блестит. Ромен останавливается, переводя дыхание, — сердце готово выскочить из груди. Поднимает фонарь. Сияние впереди не исчезает.
Ромен делает несколько быстрых шагов. Ему кажется, что тоннель расширяется, впереди открывается черная пустота. Но взор его прикован к чему-то блестящему, которое становится все ярче под лучом фонаря.
Что это? Лунный блеск на воде? Отсвет зари?.. Шаг, еще шаг. Темнота впереди раздвигается, — это Ромен дошел до конца тоннеля. Впереди огромный зал, в углах которого свет фонаря бессильно теряется. Сияние близко. В вышине над ним засветились две красные искры; Но они где-то на краю зрения, глаза Ромена тянутся к желтому пламени, горящему перед ним. И тут он понял: перед ним мраморный саркофаг с золотой крышкой. Сияние фонаря отражается на золоте и кажется в темноте сполохом пламени. Ромен вздыхает, левой рукой отирает пот со лба. Наконец-то, говорит он себе. Ведет фонарем вправо и влево — темнота. Саркофаг стоит в центре зала. А что за искры блестят вверху? Медленно Ромен поднимает луч к потолку. Сначала он видит колонны и тут же вздрагивает. Это не колонны, а ноги статуи. Потом показался торс, грудь. Ромен выше поднимает фонарь. Так вот почему зал кажется таким необъятным!.. Красные искры превращаются в угли. Угли горят над ним. Ромен тянет фонарь, чтобы увидеть лицо статуи и рассмотреть, что за красные угли тлеют во тьме.
Как бывает в электрических фонарях, батарейка от резкого движения шевельнулась в футляре, и свет прибавился. Луч ударяет в лицо статуи. Угли, которые тлели во тьме, оказались не углями, а глазами, отшлифованными рубинами. Они смотрят сверху красным огнем. Ромен видит наконец лицо фараона. Костлявое, вытянутое вниз, жесткое и жестокое, оно стынет в зловещей ухмылке, кровавый взгляд жжет человека, испепеляет душу, Ромена от макушки до пят пронизывает дрожью, волосы шевелятся на голове.
— Ты?.. — вырывается у него хрипло — от ужаса, произвольно, как если бы он вскинул в защите руку.
И тут, словно отвечая ему, статуя открывает рот; нижняя челюсть ее опускается, обнажая ряд белых зубов. Одновременно откуда-то сверху и издали слышится скрежет.
Ромен отступает назад, и это спасает его. Там, где он только что стоял, в полу открывается щель, сверху, бесшумно рубанув воздух, скользит плита и становится на место той, которая ушла в глубину, А скрежет усиливается, нарастает, фараон продолжает улыбаться зубастым ртом. Ромен не может оторвать взгляда от его длинного худого, как у Фариза, лица, холодный пот обливает исследователя. «Так вот какой… вот ты какой… — повторяет Ромен, пятясь в тоннель. — Ты — Фариз, ха-ха-ха! Ты мой помощник Фариз! — кричит он. — Ты и здесь со мной! Мой верный Фариз, мой египтянин!..» Багровая пелена застилает глаза Ромену, острая боль пронзает мозг. Это на миг приводит его в себя. Он стоит с поднятой вверх рукой, освещая фонарем лицо фараона. Оно все так же, с открытым ртом, смотрит на него рубиновыми глазами.
А грохот растет, накатывается как буря. Он идет из глубины зала, от статуи, пол и стены дрожат. Кажется дрожат ноги статуи, сейчас они двинутся на Ромена, растопчут!.. Ромен отворачивается от статуи и бежит.
Чем быстрей он бежит, тем сильнее его охватывает страх, яростнее настигает грохот из усыпальницы фараона. Бой барабанов, свист бичей, вопли рабов, избиваемых на постройке, голос Амона и боевой клич Хеопса перед сражением — все смешивается в этом грохоте, преследующем Ромена, Тщетно он пытается успокоить себя: это сработала подвижная система усыпальницы фараона. Может быть, она сработала на его голос, или на луч фонаря, как сработала бы на факел грабителей, страх заглушает мысль, человек уже не может остановиться. Пол ходуном ходит у него под ногами, Ромен перескакивает через трещины, с разбега ударяется в тупики, бросается в возникающие справа и слева проходы. Иногда скалы отбрасывают его назад, как крокетный шар. Ромен мечется в незнакомых переходах, опять вырывается к статуе, шарахается назад, уже не рассуждая, не чувствуя, как паника овладевает им всем. Где-то, споткнувшись, роняет фонарь — гаснет свет. Ромен кричит, теряя остатки разума и, вытянув руки, кидается в темноту, цепляясь плечами и головой за шероховатости камня. Несколько раз его швыряет из стороны в сторону, ударяет о стены, и наконец тьма смыкается над ним навсегда.
Когда ночью спасательная группа спустилась в галерею, Фариз знал, где искать господина, — штольня была совсем другой. Там, где прежде белела дверь с именем фараона, теперь было продолжение галереи. Фариз остановился здесь на минуту, стараясь понять, в чем дело, и снова повел отряд в глубь прохода. Здесь, ярдах в тридцати от прежней двери, они наткнулись на другую стену, без двери и без надписи. На полу лежал господин — Жан Ромен. Он уже успел застыть — с нелепо подвернутой рукой и лицом, уткнувшимся в пыль. Люди заметили, что это была не простая пыль; ноги по щиколотку тонули в ней. Холод и страх коснулись сердца каждого из спасателей: по этой пыли никто из людей не ходил пятьдесят веков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
