не отвлекала от работы. Заказ сложный, дедлайн поджимает. Я волнуюсь, успею ли закончить программу в срок.
В комнату грубо стучат, это слышно даже сквозь наушники. Дёргаюсь от неожиданности, Алиса реагирует на стук громким плачем. Вскакиваю излишне резко и больно задеваю бедром угол стола. Нервы на пределе. Каждое мгновение я жду гонцов от Ковалёвых, расслабиться невозможно.
Злюсь! Сколько раз просила хозяйку не шуметь два часа после обеда, чтобы Алиса могла поспать. Дочка всю жизнь живёт в чужих домах среди людей, но никогда ещё её не окружало столько шума. Из-за этого она становится капризной и нервной, плохо спит по ночам, а я получаю дополнительный стресс и психую.
Дёргаю дверь на себя, готовая выдать гневную тираду бесцеремонной хозяйке. Я заплатила немалые деньги за комнату и прошу хоть немного считаться с режимом дня моей дочери!
Но не успеваю открыть рот и обмираю: на пороге стоит целая делегация: двое мужчин-полицейских в форме, грузная тётка не первой свежести в несуразном платье с причёской “прощай молодость” и какое-то существо неопределённого возраста и пола. По очень косвенным признакам предполагаю, что передо мной – несколько потасканная или сильно подуставшая женщина. Все с грозными лицами, будто я – отпетая преступница, и они пришли меня обезвредить. Неужели Ковалёв опустился настолько, что прислал за мной этот сброд?
Спросить, что им всем от меня надо, не успеваю. Офицер суёт в лицо какую-то бумагу, но в руки не даёт. Прочитать ничего не получается, документ сразу убирают в папку. Что это за писулька, я так и не знаю. Полицейский быстро заталкивает меня в комнату и входит следом. Остальные протискиваются за ним.
Тесное помещение наполняется запахом лука и какого-то отвратительного парфюма. Гости шаркают ногами, двигают стул, задевают коробку дочкиных карандашей, и они с грохотом падают на пол. Каждый звук иголкой вонзается в мозг.
- Ребёнок орёт как резаный. Небось, мамаша лупит его… – замечает дама со старомодной копной на голове.
- Это девочка. И она плачет, потому что вы её разбудили, – пытаюсь отбивать несправедливые обвинения.
Мне необходимо срочно придумать план действий. Я догадывалась, что меня найдут, но не предполагала, что это будет так грубо… А ещё – немного смешно, потому что толпа визитёров больше похожа на труппу погорелого театра, чем на сыщиков, нанятых миллионером. Всемогущий владелец заводов и пароходов решил на мне сэкономить?
Ступор не позволяет вступить с гостями в полноценный диалог, а полицейский, оглядываясь по сторонам, несёт какую-то ахинею об украденных драгоценностях и обыске. Я всё жду, когда в его словах мелькнёт фамилия Ковалёва, но он говорит о чём угодно, только не о нём. Наконец не выдерживаю.
- Вы не могли бы ещё раз назвать цель вашего визита?
Ответ звучит ещё более нелепо, чем гнездо на голове у грузной дамы:
- Вы подозреваетесь в краже у гражданки Смирновой украшений на сумму…
В голове шумит… Подонок! Я думала, что идея с психушкой – самое худшее, что может придумать его беспринципный мозг. Но нет, он решил меня устранить ещё более грязным способом.
- Деточка, пойдём с нами. У нас тебе будет хорошо, больше тебя никто не будет обижать, – неестественно приторным голосом заявляет дама с гнездом моей дочери.
Алиса смотрит на неё исподлобья. Дочка всё ещё плачет, но уже не так истерично.
- Никуда она с вами не пойдёт! – выныриваю наконец из анабиоза. – Что это всё такое? Что за бред вы несёте? По какому праву заявились ко мне и пугаете ребёнка?
- Вот постановление, – тётка тычет мне в лицо другую бумагу и точно так же не даёт её прочитать.
Они что-то хором говорят, показывают какие-то документы. Меня словно парализует. Я не понимаю смысла слов, но, кажется, начинаю осознавать масштабы катастрофы и низости моего бывшего парня и его отца.
Алиса кричит, зовёт меня, вырывается, но две особи, вероятно, считающие себя женщинами, подхватывают её как тряпичную куклу и уносят.
Пытаюсь им помешать, но меня крепко держит второй полицейский. Ору что есть мочи, хотя понимаю, что это бесполезно. Они даже не дают нам с дочерью попрощаться!
- Куда и зачем они её забрали? – спрашиваю сквозь слёзы.
- Откуда я знаю? – безэмоционально отвечает первый полицейский, который у них, видимо, за главного.
Ответ на вопрос у меня есть. Я только никак не пойму, почему Валера послал этих ужасных тёток и не пришёл за дочерью сам. Неужели мне в глаза стыдно посмотреть? Подонок!
Я в отчаянии! Всё это совершенно бесчеловечно, особенно по отношению к Алисе. Неужели Ковалёвы не могли действовать деликатнее, чтобы не травмировать ребёнка?
Офицер роется в наших немногочисленных вещах и что-то твердит об украшениях, которые я сама заинтересована вернуть, потому что должна подумать о дочери. Всё это кажется бессмысленным бредом. Какие украшения? Как я могу вернуть то, не знаю что?
Стою, скрученная его напарником, будто я особо опасная преступница.
После обыска мне сообщают, что я задержана, выводят из квартиры и куда-то везут. Воспринимаю происходящее сквозь плотную пелену… Мне даже интересно, как далеко зайдёт в своей мести Ковалёв…
Глава 17
В реальность поверить очень трудно. До последнего надеюсь, что это – всего лишь постановка, глупая шутка бывшего, с целью наказать меня за побег. Но когда за мной закрываются двери камеры и лязгает замок, приходит осознание, что игры закончились и что всё это всерьёз. И даже может быть очень надолго…
Присаживаюсь с краю на какую-то горизонтальную поверхность. Не хочу ни о чём думать. Боюсь смотреть по сторонам. Звуки, доносящиеся отовсюду, режут ножом барабанные перепонки и сводят с ума.
Какого чёрта у меня отобрали наушники?
Обхватываю голову руками, плотно прикрывая ушные раковины, и пытаюсь отгородиться от реальности.
По движению поверхности подо мной понимаю, что кто-то садится рядом. Женский голос начинает что-то говорить. Но я отключаюсь, не слушаю и не слышу. Мне нужна тишина! Хоть немного тишины, чтобы собрать разорвавшийся мир внутри в какое-то подобие лёгких и начать дышать.
Ужас и отчаяние невыносимы. Я не способна перенести эту боль! Предел достигнут, лимит исчерпан…
Громыхают двери. Или мне только кажется? Соседка по лавке толкает в плечо:
- Это ты – Павленко?
Голос доносится откуда-то издалека, с трудом воспринимаю речь и не сразу понимаю, о чём она спрашивает.
- Павленко! Ты оглохла? – орёт мужской голос, и я поднимаю
