Сознание того, что источник доходов, обеспечивавших его существование, целиком зависит от этих людей, постоянно раздражало Николая, но выбора у него не было, и он жил с этим беспокойством в душе, стараясь просто его не замечать. И только в сыром и ветреном марте, на второй год своей жизни в Токио Николай понял, что, обедая с волками, никогда нельзя в точности знать, кем ты при этом являешься – гостем или закуской.
* * *
Несмотря на хмурую, печальную погоду, вечный, неунывающий и самовозрождающийся японский дух изливал себя в светлой, оптимистической песне “Рин-го-но Ута”, которая облетела всю страну; ее напевали вполголоса или чуть слышно мурлыкали тысячи людей, вновь возвращающихся к жизни. Жестокие голодные зимы миновали; весны гибельных наводнений и жалких, ничтожных урожаев остались позади; всюду царило ощущение, что мир снова оживает и жизнь постепенно идет на лад. Даже под сырыми и промозглыми мартовскими ветрами деревья окутывались тонкой, нежно-зеленой вуалью – предвестием пышного цветения и изобилия.
Когда в то утро Николай пришел на службу, на душе у него было светло, и он был настроен ко всему и всем так благожелательно, что ему показалась очаровательно забавной даже табличка на двери, воплощавшая присущую военным любовь ко всему загадочному и невразумительному. S CAP/COMCEN/ SPXIN X-FE.
Мысли его где-то витали, когда он начал работать с выданным машиной материалом – перехваченными сообщениями Советских оккупационных сил в Манчжурии, обычными деловыми, слабо зашифрованными донесениями. Поскольку его нимало не интересовали военно-политические игры русских и американцев, обычно он работал с такими сообщениями, не обращая внимания на их содержание, точно так же, как хорошая машинистка печатает рукопись, не вчитываясь в текст. Именно поэтому он уже взялся за решение следующей проблемы, когда значение того, что он только что раскодировал, внезапно вспыхнуло в его мозгу, дойдя до сознания. Николай вытащил лист из папки и еще раз перечитал его.
Генерал Кисикава Такаси переправлен русскими в Токио на самолете и должен предстать перед судом как военный преступник класса А.
ВАШИНГТОН
Четверо мужчин в сопровождении мисс Суиввен вошли в кабину лифта и молча остановились; секретарша мистера Даймонда просунула свою магнитную карту с шифром в щель с надписью “Этаж 1б”. Арабский стажер, известный под кодовым именем мистер Хаман, потерял равновесие, когда совершенно неожиданно лифт ухнул вниз, в потаенные глубины здания. Араб налетел на мисс Суиввен, и та издала легкий вскрик, когда он задел ее своим острым плечом.
– Простите, мадам. Я полагал, что лифт с первого этажа на шестнадцатый движется вверх. Так оно должно было произойти по моим расчетам, однако…
Увидев нахмуренную складку между бровями своего начальника из ОПЕК, араб мгновенно умолк и переключил свое внимание на другой предмет, уставившись на гибкую, упругую шею мисс Суиввен.
Уполномоченного по улаживанию конфликтов ОПЕК (получившего псевдоним мистер Able – Эйбл, поскольку он, как человек из высших инстанций, начинал алфавитный ряд: ас-булочник-волк-гусь и так далее в такой же последовательности) разгневали болтливость и нелепые, неуклюжие манеры соотечественника. Выпускник Оксфорда в третьем поколении, чья семья давно уже пользовалась благами европейской культуры, участвуя вместе с англичанами в эксплуатации и выжимании соков из собственного народа, мистер Эйбл испытывал презрение и брезгливость к этому выскочке, наверняка сынку какого-нибудь козопаса, который, вероятно, наткнулся на нефть совершенно случайно, слишком сильно воткнув в землю колышек своего драного шатра.
К тому же его раздосадовал этот вызов, оторвавший его от очень личного, душевного разговора только для того, чтобы разбираться с какой-то неизвестной, запутанной проблемой, возникшей, без сомнения, из-за некомпетентности его соотечественника и головотяпства этих разбойников из ЦРУ. Если бы за этим вызовом не стоял авторитет Председателя Компании, он бы просто не обратил на него внимания, так как именно в ту минуту, когда его прервали, он как раз наслаждался восхитительной, непринужденной, приятно возбуждающей беседой с очаровательным молодым человеком, чей отец входил в состав американского Сената.
Почувствовав волну холодного презрения, исходящего от сотрудника из ОПЕК, Заместитель отодвинулся от него в самую глубину лифта, изо всех сил стараясь показать, что он озабочен более важными проблемами, чем этот пустяковый случай.
Т. Даррил Старр, со своей стороны, сохранял на лице выражение отстраненности и полнейшего безразличия, позвякивая монетками в кармане и тихонько насвистывая сквозь зубы разухабистый мотивчик.
Лифт дернулся и остановился; мисс Суиввен вставила в щель еще одну магнитную карту, и двери разошлись. “Козопас” воспользовался этой возможностью, чтобы хлопнуть ее по заду. Дама вздрогнула и выскочила в коридор.
“Ах, – вздохнул мистер Хаман про себя. – Скромная женщина. Возможно, даже девственница. Что ж, тем лучше. Девственность – очень важное качество для нас, арабов, мы не любим, когда нас сравнивают с другими мужчинами”.
Т. Даррил Старр (совершенно открыто, не таясь) и Заместитель (осторожно, исподтишка) огляделись, ибо ни один из них еще ни разу не удостоился чести быть принятым на “Шестнадцатом этаже” этого здания, в то время как мистер Эйбл, коротко пожав руку мистеру Даймонду, спросил резко и недовольно:
– Что все это значит? Мне вообще-то не нравится, когда меня сюда вызывают, особенно вечером, когда у меня есть масса других, более важных дел.
– Вам понравится это еще меньше, когда я вам все объясню, – ответил Даймонд. Он повернулся к Старру: – Садитесь. Я хочу, чтобы вы уяснили истинные размеры вашего провала в Риме.
Старр пожал плечами с показным безразличием и медленно опустился на стул с гнутой спинкой из белого пластика, стоящий у стола для совещаний с крышкой-экраном из гравированного стекла, специально приспособленной для проецирования изображения с дисплея. Козопас самозабвенно созерцал вид памятника Вашингтону за импровизированным окном.
– Мистер Хаман? – окликнул Даймонд. Араб, прижавшись носом к стеклу, с упоением разглядывал огоньки фар автомобилей, медленно продвигавшихся мимо памятника.
– Мистер Хаман! – повторил Даймонд чуть громче.
– Что? Ах, да! Я все еще не привык к этому псевдониму, который мне тут присвоили. Надо же, как забавно, бывает же такое!
– Сядьте, – холодно и невыразительно произнес Даймонд.
– Простите, что вы сказали?
– Сядьте!
Неловко улыбаясь, араб присел на стул рядом со Старром. Даймонд усадил представителя ОПЕК во главе стола, а сам удобно устроился в своем специально изготовленном вертящемся кресле, стоящем на возвышении.
– Скажите мне, мистер Эйбл, что вам известно об упреждающем ударе в Римском международном аэропорту, произведенном сегодня утром?
– Почти ничего. Я не обременяю свой мозг мелкими тактическими деталями. Мое дело – экономическая стратегия. – Он смахнул воображаемую пылинку с острой, как лезвие, складки своих брюк.
Даймонд коротко кивнул.
– Никому из нас не пришлось бы возиться с такого рода подробностями, однако тупость ваших людей и некомпетентность моих обусловили необходимость…
– Минуточку… – запротестовал было Заместитель.
– …обусловили необходимость нашего личного вмешательства в это дело. Я хочу коротко ввести вас в курс событий. Мисс Суиввен, возьмите блокнот, пожалуйста.
Даймонд остро глянул на Заместителя из ЦРУ:
– Что это вы болтаетесь вокруг стола, как неприкаянный?
Сжав губы и раздувая ноздри, Заместитель произнес:
– Сказать по правде, я жду, пока вы не предложите мне сесть, как предложили остальным.
– Отлично, – взгляд Даймонда стал равнодушным и усталым. – Садитесь.
С видом победителя, только что выигравшего важную дипломатическую битву, Заместитель занял свое место около Старра.
За все время этого совещания Даймонд ни разу не обратился к мистеру Эйблу ехидным и язвительным тоном; они работали вместе со многими проектами и проблемами и относились друг к другу с определенным уважением, основанным, разумеется, не на дружеских чувствах, а на признании друг за другом качеств, свойственных обоим: административной ловкости, блестящего умения анализировать и способности принимать решения вне рамок романтических понятий этики и нравственности. Задачей обоих было представлять свои державы во всем, что находилось за пределами дипломатии и касалось неофициальных и негласных отношений между нефтедобывающими странами арабского мира и Компанией, интересы которых были неразрывно связаны между собой, при том, что обе стороны ни в чем не доверяли друг другу, если, конечно, речь не шла о взаимной выгоде. Государства, которые представлял мистер Эйбл, имели влияние на международной арене, невзирая на слабое развитие людей, их населяющих. Ради того, чтобы выжить, промышленный мир Запада беспечно позволил себе попасть в полную зависимость от арабской нефти, хотя все прекрасно знали, что запасы ее не бесконечны, точнее говоря, резко ограничены. Целью слаборазвитых стран, ясно отдававших себе отчет в том, что они нужны миру машин и технологии лишь постольку, поскольку он нуждается в нефти, волею судьбы оказавшейся под их скалами и песками, было превратить эту нефть и сопутствующую ей политическую власть в более надежные и долговременные источники богатства, прежде чем земля их окончательно истощится в результате медленного, но губительного выкачивания ее ресурсов. Предвидя неминуемое истощение своих недр, они энергично скупали землю по всему миру, приобретали компании, проникали в банковские системы и осуществляли финансовый контроль над важными политическими фигурами мира. Для реализации этих планов у них имелись на руках все козыри, Во-первых, они имели возможность быстро маневрировать, поскольку не были опутаны липкой паутиной демократических ограничений власти. Во-вторых, многие политики Запада были продажны и ради денег шли на все. И, наконец, в-третьих, в массе своей жители Запада, инертные и ленивые, были лишены какого-либо ощущения истории, сознавая только, что они живут в атомную эру, то есть в канун конца света, а потому их заботило исключительно собственное процветание в краткий миг их существования.
