В тройственном союзе центром притяжения была Татьяна. В детстве ее бабушка их нянчила. В юности у Соколовых собирались, потому что была квартира. Татьяна не работала, могла попутно заботиться о подругах, не требуя ответных жертв. У нее гостеприимный дом, полная чаша. Развелась с мужем — уравнялись в статусе одиночек. Построила в глубинке особняк — они желанные гости. Лахудра собирала их в кучку. Дылда командовала.» Киргизуха гасила ненужные страсти.
* * *
В ожидании мужа, нелепо заболевшего какой-то детской болезнью и сгинувшего вместе с дочерью почти на месяц, Галина мысленно продумала несколько сценариев их встречи. Но того, по которому стали развиваться события, она не ожидала.
Борис приехал усталый, со следами ранок на лице и… абсолютно равнодушный! Он не злился (а ведь чуть не прибил тогда), не пытался выяснить отношения, не обвинял — он смотрел сквозь нее. Такое равнодушие нельзя сыграть, потому что в нем чувствуется не затаенная жажда мести, наказания, а полнейшее презрение.
— Тоська, ты перебираешься в гостиную, — велел Борис, — я занимаю твою комнату. Нет, не голоден, спасибо. Буду отдыхать.
И ушел. Закрыл дверь. Будет отдыхать. В самом деле неважно выглядит. Лезть к нему сейчас с разговорами — глупо.
Тоське, предупрежденной отцом — не болтай лишнего, и самой интуиция подсказывала — о тете Тане распространяться не следует. На расспросы мамы она живописала папину болезнь, взахлеб рассказывала о каком-то теленке и корове, о мальчишке Димке, пропела частушки, которые выучила. Поскольку речь шла и о дяде Васе — опять выпивает и рисует, о тете Любе, то Галина поняла, что Борис хворал под крылом у родственников, в соседнем доме остановился.
— Мама? — спросила Тоська. — А тот дяденька… голый… он…
— Что? — встрепенулась Галина. — Тебе папа что-то говорил?
— Ничего он мне не говорил.
— Тот дяденька не имеет к нам никакого отношения. Я его впервые видела. Сумасшедший. Надо было милицию вызвать.
Тоська уткнулась в тарелку. Она любит свою маму, у нее хорошая мама. Но тетя Таня никогда бы не стала врать и поговорила бы по-человечески.
* * *
Галина впервые изменила мужу. В реальной жизни. В мечтах она делала это десятки раз. Удерживала абсолютная Борина верность. Он ей не изменял. Куда ему!
Жизнь жестоко обошлась с Галиной. Она грезила о блестящем артистическом будущем. Вместо этого — ребенок, замужество, хозяйство, травма — и крест на карьере пианистки. Она нажимает кнопки на пульте, двигает ползунками микшеров, уговаривает певичку на двадцатую попытку взять верхнее «ля». Она — обслуга, технический работник. А вокруг люди, живущие той жизнью, о которой она мечтала. Свет рампы, колыхание голов в зрительном зале, секундная тишина вздоха изумления — и взрыв аплодисментов. Самый замечательный муж (а Борис хороший муж, чего Бога гневить) не сумеет дать тебе головокружительное чувство страха, восторга, вдохновения, которое испытываешь на сцене.
Простившись с грезами о творческом триумфе, Галина стала задумываться о триумфе другого рода — о женском. Тоже упоение властью. Пусть эта власть не над массами, а над отдельно взятыми представителями, но она по-своему притягательна. Вскружить голову, заставить мучиться, страдать, добиваться. Наконец, уступить и слиться в безумном экстазе. Подобные картинки она мысленно прикладывала к каждому новому мужскому лицу в студии. Засыпая вечером, мысленно писала «роман» с новым претендентом. В объятиях мужа представляла на его месте очередного героя.
Она постоянно, тайно и ненадолго влюблялась. Но если предмет ее грез проявлял к ней внимание, Галина не спешила распахивать объятия. Требовалось, чтобы избранник томился и страдал, совершал рыцарские подвиги и красивые безумства. Он же хотел быстренько и без хлопот: два притопа, три прихлопа — и в койку.
Когда Галина училась в консерватории, из всех общественных предметов более всего она не любила философию. Но именно из философии ей запомнился диалектический закон — переход количества в качество. В справедливости этого закона убедилась на собственном примере. Иначе как объяснить, что Галина, утомившись от многолетних платонических воздыханий, решилась на серьезный роман, пусть и по упрощенной схеме.
Гитарист Миша из популярной рок-группы был, конечно, не лучшим представителем из вереницы прежних избранников. Но Миша хотя бы проявил некоторое постоянство и настойчивость в ухаживаниях. Он недавно переехал в Москву из провинции, жил в общежитии, друзьями не обзавелся, пока не разбогател — словом, встречаться им было негде. Вот она и привела Мишу домой. На свою беду. Романтическое свидание обернулось постыдным кошмаром.
Теперь Миша чурался ее как прокаженной. Но хоть не проболтался, и сплетни не загуляли. А муж смотрел на нее как на пустое место.
Разлука, перенесенная мужем болезнь, отсутствие с его стороны упреков, желание зализать раны, которые она ему нанесла, — все это сделало Галину доброй и покладистой. Борис ее усилий по наведению мостов не замечал. А когда неожиданно приехали и поселились у них его друзья, Олег и Сергей, разместил всех унизительным для нее образом: она с дочерью на диване в гостиной, сам Борис в детской, а гости на супружеской кровати в спальне. Галина обиду сдержала, а ребятам взглядами и жестами пояснила: у нас маленькая война, сами знаете, чего только не бывает в семье.
Она старалась казаться доброй веселой женой, заботливой матерью и гостеприимной хозяйкой.
Это была своего рода епитимья, которую она наложила на себя за грех прелюбодеяния. Галина обнаружила, что искупление грехов — занятие, не лишенное приятности, оно приближает тебя к жертвенной святости. И если бы кто-нибудь сказал ей, что подобные игры отдают ханжеством и лицемерием, она бы искренне возмутилась.
Борис, конечно, замечал ее старания быть идеальной женой. Но и избавиться от внутреннего раздражения и неприязни не мог. Чем более Галина лебезила, тем больше крепло в нем брезгливое отвращение. Как грибы, которые вырастают из спор, мирно проспавших много лет, в его голове зарождались и множились горькие заключения. Его жена — недалекий, невежественный и, в сущности, бескультурный человек. Для нее «культурность» — это назойливые «спасибо» и «пожалуйста», вставляемые в речь через слово. А то, что воспитанные люди не перебивают в разговоре других, не спешат по каждому поводу высказать свое, далекое от оригинальности, мнение или привести пример из собственной серенькой жизни, Галина и не постигла. Запомнила, что нельзя говорить «ложить», а разницу между «одела» и «надела» так и не усвоила. У нее отлично развиты задатки пролетарского хамства и беспардонной нахрапистости. Она не способна к внутреннему развитию — ни к духовному, ни к интеллектуальному, ни к чувственному.
Борис пытался не распалять себя, думая о негативных сторонах характера и поведения матери единственной дочери. Но каждое слово Галины, ее жесты, смех, ужимки, ее покашливание и чихание, манера облизывать губы, закатывать кокетливо глаза и поводить плечами; то, как она встает, садится, причесывается и даже дышит одним с ним воздухом — все против его воли укладывалось кирпичами в стену между ним и женой. Из-за стены уже была видна только макушка Галины, а кирпичики все падали.
О том, чтобы остаться пленником внешности, женской красоты Галины, не могло быть и речи. Как большинство женатых мужчин, Борис относился к облику жены по анекдоту: то ли противогаз надела, то ли брови выщипала.
* * *
Павлик приехал предварительно не позвонив. Татьяна испугалась:
— Сыночек, что-то случилось? Дома? С дедушкой?
— Дома все в порядке. Дедушку видел на прошлой неделе, там без изменений. В телефоне батарейки сдохли. А Маришка не позвонила? Я просил ее. Забыла, наверное. Мама, у нас проблемы возникли.
В окрестностях появилась банда. Подростки. Несколько лет промышляли, грабя дачи зимой. Повзрослели, машину приобрели, красная «Нива», рэкетом занялись. Бригаду молдавских строителей, что работает в двадцати километрах отсюда, пытались взять на испуг, но Павлик все проблемы с регистрацией уже давно уладил, потом побили ребят от злости — у тех денег не было. Выпытали про дом в Смятинове. Могут приехать. Поэтому маме надо собираться в Москву, он за ней приехал. Папа улетел в срочную командировку в Австрию. Когда вернется, служба безопасности его фирмы займется подонками. А сейчас, и папа согласен, ей нужно немедленно уехать.
Татьяна не могла уехать. Борис не знает ни ее адреса, ни домашнего телефона. Они могут общаться только через этот дом. Как Дубровский с Машей посредством дупла.
— Сыночка, ты представляешь себе, что значит законсервировать эту громадину? Отключить все системы? Мы целый день провозимся. А потом два дня понадобится, чтобы запустить отопление и прогреть дом. И моя рассада… А сколько здесь ценных вещей!
