Однако же и чего стоит та армия, тыл которой можно разорять? И велел разослать на остальные фронты без Кавказского свою телеграмму Эверту о революционных шайках.
Но что же с совещанием Главнокомандующих? Вот пришёл и ожидаемый ответ от Рузского. Однако по форме и тону – как методическая нотация, будто Рузский был старше должностью. Да, объявить Манифест необходимо. А Главнокомандующие на местах – это единственно авторитетная власть, и сбор их не может состояться, во всяком случае до вступления Верховного в должность.
То есть заявлял, что под Алексеевым собираться не даст. Ну, на такие золкости Алексеев никогда не обижался.
А Николай Николаевич – молчал, ни слова не ронил о совещании.
А Брусилов вдруг прислал ещё отдельный отказ от совещания – и совершенно словами Рузского (снеслись ли они?): надо быть на местах, на постах.
Да и правда надо. Но не давали слить Главнокомандующих в единую силу.
А тут ещё донесли телеграфы копию непенинской телеграммы Родзянке, ещё два часа тому назад: в Ревеле, где утром объявили отречение, не успели порадоваться, что положение успокоилось, как войска вышли из повиновения, не слушали уже и приехавших членов Думы; и едва были прекращены безпорядки в Гельсингфорсе.
И решил Алексеев, это было уже около 6 часов вечера, в который раз обратиться в Петроград. Вызвать Родзянку, конечно, не удалось и в этот раз. Львова – и не пытался, не видя смысла. Зато Гучков оказался в довмине и подошёл к аппарату.
Всё ещё понимая Родзянку как самого там главного, Алексеев собственно не к Гучкову обращался, и не к Совету министров, но – передать Родзянке. Что скрывать, как просил Родзянко, такой великой важности Манифест немыслимо, слух уже просочился в войсковую среду, могут быть грозные последствия. Манифест должен быть безотлагательно обнародован в установленном порядке.
Кажется, так было ясно! – почему это нужно было петроградским доказывать? Как же можно устраивать игру из такого величайшего документа? Сам ли Михаил не хочет почему-то объявлять? Или снова заколебались – вернуть престол Алексею? Или даже вернуть Николаю?
…Пусть детали государственного устройства будут выработаны потом, после успокоения страны. Но сейчас – опубликовать Манифест! Пять миллионов вооружённых ждут объяснения совершившегося!
Завладев наконец линией, дорвавшись до слушающего петроградского уха, Алексеев теперь уже и не давал ответить, он спешил выговорить, пока слушают.
Второе. Желательно, чтобы новое правительство обратилось к Действующей армии с горячим воззванием выполнять свой святой долг. И в-третьих, настоятельно прошу, чтобы все сношения правительства с армиями велись только через вверенный мне штаб.
Когда же наконец Алексеев всё наболевшее высказал и дал отвечать Гучкову, то в первых же фразах ответа прочёл непостижимое: Михаил Александрович тоже решил отказаться от престола! Оба Манифеста и будут обнародованы в предстоящую ночь.
Алексеев был – сотрясён. Он – не мог этого охватить! Зачем же тогда всё делалось? В чём же был смысл вчерашнего отречения? И – кто же останется?.. Кто же?..
У власти остаётся Временное правительство во главе с князем Львовым. До Учредительного Собрания, которое и решит государственное устройство. Срок его не определён.
То есть на троне – никого?
Косой хваткой защемило Алексеева, до задыха, обидное унизительное сознание – обмана! Его обманули – как дурака, провели за нос!
А между тем лента бодро подавала ответы на другие важные вопросы. Воззвание к армии? Безотлагательно будет. Сношения с армией? – да, через Ставку и Главнокомандующих. Не имеет ли генерал Алексеев ещё что-нибудь сказать?
О, ещё бы! О да! Несчастная, слабая голова раскалывалась, так много сразу нужно было сказать. Ничто ни с чем не вязалось, всё куда-то летело, крушилось, вообще не оставалось ничего твёрдого! Вместо небольшой перестановки на престоле – падал сам престол?
Но нашёлся Алексеев только жалко пожаловаться:
– …Неужели нельзя было убедить великого князя принять власть хоть до Собрания?.. А как теперь этот новый Манифест примет армия? А не признает ли она его вынужденным со стороны?.. Теперешнюю армию надо беречь и беречь от всяких страстей в вопросах внутренних. Слишком тяжёлая задача лежит на армии, и надо облегчать её, а не…
Но – зачем это всё он печатал? И – кому были теперь эти опоздавшие доводы? В нужный момент с ним не посоветовались, ему только затыкали рот: не объявлять!..
А Гучков – и соглашался, оказывается: он-то сам, и с ним Милюков так и считали, что престол непременно должен быть кем-то замещён. Но эти доводы никого не убедили. А решение великого князя было свободно и безповоротно. Приходится подчиниться и попытаться добросовестно упрочить новый строй – и не допустить ущерба для армии. С этим намерением Гучков и принял пост военного министра.
Алексеев шёл от аппарата к себе в кабинет как ослепши, неуверенно ногами.
Лукомский встревожился, приблизился:
– Что с вами, Михал Васильич, опять плохо?
Алексеев и рад был остановиться. Смотрел на Лукомского, больше обычного сощуренный, нахмуренный. И всегда как будто недовольно-недоверчивое, его дремучее унтерское лицо ещё урезчилось. Он и сам как будто искал, что с ним?
– Никогда не прощу себе, – ответил медленно, глухо-скрипуче, – что поверил в искренность некоторых людей. Что вчера послал этот несчастный запрос Главнокомандующим.
394
Милюков раздумал уходить с министерского поста. – И уговаривает Гучкова остаться.Тряпка безвольная! Шляпа! Как мог Михаил отречься?
И вот таковы законы демократии! Если твоя точка зрения расходится с точкой зрения большинства – надо подавать в отставку.
Чудовищно! Всею своей жизнью восходил Павел Николаевич к этому посту, все его способности вели сюда! Этот пост давно намечался для него и общественным мнением России, и мнением всех товарищей по партии, и даже мнением союзных стран. И кто же был готов к нему более, чем Милюков, с его исторической образованностью, с его даже личным знанием и Европы, и Америки, и особенно Балкан, самого запутанного места. По любому вопросу – финляндскому, польскому, сербскому, болгарскому, или о проливах, или о целях войны – Милюков уже заранее имел проработанное мнение. Изо всех нынешних членов Временного правительства Милюков единственный приходил на министерское место не как новичок, а как хозяин дела.
И это было настолько всем ясно, что ещё три дня назад, до всякого правительства, звонил в Таврический директор канцелярии министерства иностранных дел и звал не кого другого, а именно Милюкова к телефону: просил прислать караул для защиты секретных архивов. И Милюков послал, спасая преемственность государственной тайны.
А теперь, из-за того что не удалось убедить Михаила, – всё это рушилось? И надо подавать в отставку? Из-за ночного запальчивого условия между министрами (сам же и предложил): чьё мнение будет отвергнуто – тот должен уйти и не быть помехой?
Но разве Милюков – помеха действиям правительства? Он – основа его, он – дух его, он и собирал весь костяк. И он провёл труднейшие переговоры с Советом. Он сейчас, минуя невыразительного Львова, – фактический лидер. И – кому же теперь это место уступится?
Представил себе, как обрадуются Керенский, Некрасов. И уже предчувствовал: по вьющейся жилке, по напору, по нахвату – на первое место в правительстве попрёт Керенский, мальчишка!
Немыслимо это допустить!
А больше – кому ж? Такое составилось правительство.
Второй настоящий лидер – Гучков, но он тоже должен уйти теперь, по тому же закону.
Уезжая из квартиры Путятиной, Милюков ещё раз объявил остававшимся коллегам, что теперь по их уговору и по смыслу дела он – выходит из правительства.
Никто его за язык не дёргал, никто не напоминал, он просто честно действовал по правилам демократии.
Но едва севши в автомобиль – уже жалел: зачем этот-то раз ещё повторил?
И что же наделал Николай! Какой дрянной человек! Из-за своих личных привязанностей – сотряс всю монархию! В такой момент!
Уже записали Учредительное Собрание. Монархия, по всему видно, имеет слабый шанс.
Да обидно! Горько! Кто же подготовил и всю революцию, если не Милюков с Прогрессивным блоком?! Если не его первоноябрьская речь?!
И теперь, в первый день победы, – уйти?..
Горько.
Сказал шофёру – Бассейная: от четырёх безсонных ночей, от пережитого крушения – лечь да спать. Всё потеряно.
Но подъехали к Летнему саду – сообразил: опять ошибся – был же рядом с Певческим мостом! Почему ж в эти последние часы, пока он ещё министр, – не войти единственный раз хозяином в здание министерства?.. Сколько раз он мысленно входил так в это здание – и вот сейчас первый раз может войти реально.
