Конец второй мили
МИЛЯ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Пятница, 1 августа
В которой один из главных героев этого мрачного дела пытается избавиться от своего груза.Через два дня после событий, описанных в предыдущей главе, к черному ходу дома на Кембридж-Вей подошел мужчина. Он подозрительно огляделся по сторонам и, только убедившись, что его никто не видит, вставил ключ в замочную скважину. Теперь он знал, что, кроме полицейского констебля в форме, стоящего со стороны парадного входа, за домом нет никакого наблюдения. Он тихо поднялся по лестнице, покрытой ковром, и вошел в дверь, что была расположена напротив лестницы на втором этаже. Войдя в квартиру, он тут же укрепил на правом ухе слуховой аппарат (точно так же, как он сделал это два дня назад), поставил замок на предохранитель (предосторожность, которой он пренебрег в прошлый раз) и вынул из кармана новую, только что купленную отвертку — блестящую и побольше размером. Она казалась более надежным инструментом, чем та, которая пробила позвоночник Гилберта.
Он, конечно, понял все еще в прошлый раз, когда только переступил порог гостиной комнаты, потому что, хотя все ящики на первый взгляд были по-прежнему закрыты, он заметил, что с каминной полки на него осуждающе смотрит голова Меркатора.
Сделав свое жуткое дело, которое заняло у него всего несколько минут, он снова вышел через черный ход на улицу, залитую дневным солнечным светом, и тут же остановил такси. Водитель мельком взглянул на него, когда его слуховой аппарат начал вибрировать. Он поймал этот взгляд и тут же убрал звук, а потом и вовсе выключил его. Маленькая машинка сослужила ему хорошую службу сегодня, и теперь ее можно было даже снять совсем. Пассажир такси попытался расслабиться, пока машина прокладывала свой путь по проезжей части, запруженной транспортом. Но его мысли не давали ему покоя... Если бы только в тот ужасный день... Но нет! С Гилбертом нельзя было иначе. Он получил свое. Это было как возмездие. Единственное, чего он хотел, так это денег! Как можно больше денег, потом еще и еще. Такая озабоченность казалась странной пассажиру такси, особенно когда он сравнивал ее с той мотивацией, которая доминировала в его собственной жизни. На мгновение он вспомнил, как лелеял свою глубоко укоренившуюся ненависть и почти маниакальную амбициозность, которую ему часто удавалось скрывать. И за всем этим стояла одна цель — достигнуть некоторого уровня мировой славы.
— Приехали, сэр: Паддингтон.
Ну, почему Паддингтон? Почему не Эйстоп, или Виктория, или Ливерпуль-Стрит? Почему не любой другой вокзал? Возможно, так было нужно, потому что именно здесь он мог незаметно оставить в каком-нибудь укромном уголке свою греховную ношу. Она тяжелым грузом лежала в хозяйственной сумке, которую он плотно прижимал к себе, когда прошел через вращающиеся двери и завернул в мужской туалет. Там никого не было, и он заперся в самой дальней кабинке, что находилась напротив открытого писсуара. Здесь он поднял пластмассовое сиденье, встал на унитаз и поднял крышку фарфорового сливного бачка. Однако, заполненное водой пространство бачка показалось ему довольно мелким, и он стал думать, что же ему теперь делать, как вдруг застыл в ужасе, услышав, как в соседней кабинке кто-то закрыл дверь на защелку. Нужно было на что-то решаться. Он опустил руку в хозяйственную сумку и вытащил оттуда плоский пакет, завернутый в газету. Судя по размерам, пакет мог содержать в себе пару бутербродов. Не мешкая больше ни минуты, мужчина быстро засунул пакет в воду, и тот тут же опустился на дно бачка.
Когда он вышел, его тяжелая ноша почти не стала легче. Он прошел на платформу главной железнодорожной линии и бесцельно брел вдоль нее до тех пор, пока не увидел в дальнем конце платформы доски и строительные леса. Тогда он медленно, но целеустремленно направился туда, время от времени поднимая глаза к великолепному арочному металлическому своду, который простирался над его головой.
Подойдя ближе, он сразу заметил яму, наполовину заполненную строительным мусором и прочим хламом... Поблизости никого не было, кроме одинокого рабочего в оранжевой одежде, который был довольно далеко. Сделав неожиданное, резкое движение, он бросил сумку в яму, а потом не спеша пошел по направлению к турникету, где обычно проверяли билеты, и где сейчас абсолютно никого не было.
У него было огромное желание выпить теперь обжигающего горячего чаю и съесть намазанную маслом лепешку в прохладной комнате отдыха привокзальной гостиницы, но он не решился, боясь выдать себя. Его всего трясло, на лбу выступил холодный пот. Лучше было вернуться к себе и затаиться, вот тогда можно будет сказать себе, что то самое дело, которого он так страшился, теперь выполнено и что, возможно, он справился со своей задачей блестяще.
Перейдя через Пред-Стрит, он направился вниз, до конца Спринг-Стрит, и вскоре уже оказался в маленькой гостинице. Место за конторкой было пустым, он подошел к доске, снял с крючка свой ключ от комнаты номер 16 и поднялся по лестнице. Несмотря на то, что он жил в этой гостинице уже много дней, ему, как всегда, не сразу удалось открыть дверь. Он долго орудовал ключом в замочной скважине, наконец тот повернулся, и он вошел в маленькую, но аккуратно обставленную комнатку. Тут он снял свой пиджак, повесил его на спинку единственной кровати, вытер лоб чистым белым платком, который достал из старинного гардероба, и почувствовал огромное облегчение от того, что теперь ему уже ничто не угрожает в этом временном убежище. Библия Гедеона в темном переплете по-прежнему лежала на столике около кровати; окно, как он и оставил его, было слегка приоткрыто. За ним виднелась пожарная лестница, которая вела вниз, во двор гостиницы. Вэстерби с удовлетворением посмотрел на нее, как на возможный путь к отступлению. Обернувшись, он увидел, что дверь ванной комнаты тоже открыта, и он с удовольствием подумал о том, что чуть позже пойдет и примет холодный, освежающий душ.
Он прилег ненадолго на кровать, прямо поверх покрывала, пребывая в каком-то удивительном, приподнятом настроении. Он был горд тем, что не спасовал перед лицом опасности, и радовался тому, что все уже позади. Такое же состояние он испытывал когда-то в детстве, и ему было странно и жалко, что он смог пережить его снова только теперь, когда жизнь его была уже на исходе... Он закрыл глаза, и ему почти удалось направить свои мысли в нейтральное, безопасное русло...
Но не прошло и минуты, как он в панике подскочил на кровати. Прямо над ним кто-то стоял, и этот кто-то произнес: «Добрый день», — и ничего больше.
— Вы! Вы!
Не веря своим глазам, он смотрел перед собой в ужасе и изумлении, и если бы кто-то попытался определить, чего было больше, какая из этих эмоций преобладала, то, скорее, это было изумление. И в ту же минуту, несмотря на то, что он прямо-таки вжался в покрывало, упаковочный шпагат глубоко врезался в его шею, и вскоре его бессвязная речь и хрип начали становиться все тише и тише, пока не затихли совсем. Так умер Джордж Вэстерби, который еще недавно был ученым и старшим преподавателем Лонсдейл-колледжа Оксфордского университета.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Суббота, 2 августа
Британцам свойственно жаловаться на работу железных дорог. В данном случае для таких жалоб есть некоторое основание.На следующий день без десяти десять утра хорошенькая служащая за конторкой привокзальной гостиницы подняла голову, чтобы взять ключ от комнаты.
— Доброе утро, мистер Смит!
Он кивнул и ответил своей особой кривоватой улыбкой. С тех пор как он поселился здесь, она почти всегда дежурила по утрам и приветствовала его, сидя на своем месте. Часто она дежурила и в вечерние часы, и тогда именно она принимала его заказ на ранний утренний чай и на газету «Таймс».
— Сегодня я уезжаю и хотел бы заплатить по счету. Пожалуйста, приготовьте мне его, если вам нетрудно.
Он сел в одно из кресел прямо напротив конторки и глубоко вздохнул. Сегодня он провел еще одну ужасную ночь, проваливаясь временами в забытье. Но спустя какое-то время он снова просыпался, поднимался и искал свою голубую пижаму, поскольку весь был в холодном поту. Всю ночь его терзала мучительная головная боль, словно какой-то дьявол заколачивал гвозди в его череп. Заснул он только после того, как выпил около семи часов чаю, да и то ненадолго. Он проснулся в начале десятого, голова у него болела тупой, но этот раз вполне терпимой болью. Несколько минут он лежал почти счастливый на синей смятой, влажной от пота подушке. Но вскоре новый поток мыслей хлынул в его голову, и его глазные яблоки нервно задвигались под закрытыми веками. Наконец одна мысль возобладала над всеми остальными, и он принял решение.
— Мистер Смит! Мистер Смит! — донесся до него голос служащей, и он поднялся, чтобы оплатить счет. Иногда (и он хорошо это знал) его сознание могло сыграть с ним злую шутку, поэтому он решил подстраховаться и теперь отсчитал заранее приготовленную сумму крупными купюрами.
