А спустя неделю пацаны перестреляли командиров (которые пытались делать то, что надо) и сыпанули из Касивобары, как тараканы из горящего дома. Причем, сыпанули все: и те, у кого был иммунитет, и те, кто был уже сожран, да пока что не знал этого…
И вот тут выплывает под свет юпитеров баркентина «Тихая Сапа» с боцманом Ящицем на борту. Марсовый на баркентине был зорок до чрезвычайности, капитан (вопреки предписанию) милосерден, а боцман энергичен и деятелен. Девятнадцать красноярцев-первосрочников были выловлены из воды, подняты на борт, обсушены и накормлены макаронами с маргарином (семеро из них наверняка не стали есть!), и спустя четыре часа доставлены в Кихчик — базовый порт десанта. Там, прямо на берегу произошло неизбежное — именно то, что боцман счел и продолжает считать «бессмысленной жестокостью»: людей отделили от не людей и не людей сожгли. А «Тихая Сапа» в течение пятнадцати суток стояла на якоре в трех кабельтовых от берега, под прицелом береговых РТ порта. Когда карантин был наконец-то снят, баркентина развернула паруса и, выполняя новое предписание, легла на курс запад-тень-юг. Спустя неполные сутки она усилила собой блокаду Катангли, который не то вознамерился отделиться от Сахалинской Демократии и объявил себя вольным городом, не то просто отказался платить какой-то налог…
Вот, собственно, и все, что связывало мичмана с Парамуширом. И этого оказалось достаточно, чтобы личное дело Ящица заинтересовало ИХ?.. Я не понимал, почему. И дал себе слово: попытаться найти поручика Титова и послушать его. Полковника Тишину искать было незачем — о нем я знал все. Ну, во всяком случае, достаточно, чтобы не желать его видеть.
Слушая мичмана, я, разумеется, дополнял его рассказ фактами, известными мне. Мысленно — ни в коем случае не вслух. Ему нужно было выговориться, и я дал ему возможность выговориться… У него до сих пор перед глазами закипает и светится красным гранит на том месте, где только что стояли семеро из девятнадцати. Он все еще помнит, как до самого вечера над этим местом дрожал и струился нагретый воздух… Да, помнить такое тяжело. В особенности, если не знаешь, в чем тут дело, а самого себя считаешь соучастником. Необходимо выговориться и выплеснуть вон эмоции, прежде чем обретешь способность мыслить логически и сумеешь увидеть картину пережитого во всей ее полноте. Очень странно, что Якову до сих пор никто ничего не объяснил. Неужели я — первый парамуширец, которому он все это рассказывает?
Едва я успел об этом подумать, как выяснилось, что нет, не первый. Яков знает, что такое нежить — со слов. Знает, но продолжает считать тех семерых людьми.
— У вас на борту во время карантина проводились медицинские тесты? спросил я. — Слух, зрение, скорость реакции… Нет? Значит, за вами просто наблюдали с берега — и сожгли бы немедленно, если б над палубой взвилось хоть одно «волокно»! Потому что только на материке нам не хватало этой заразы!
— И это — по-людски? — спросил Яков.
— А как по-людски?
— Высадить их обратно на остров, и пусть бы дожили. Три дня, ну два, ну день, сколько им там оставалось…
— А если бы через пару часов те семеро вошли в активную фазу? Не меньше двух третей экипажа были бы уже не люди!.. В десанте иммунитет — у двадцати девяти процентов личного состава, и заранее нельзя сказать: есть он у человека или нет.
— Ладно, Виктор… — Яков махнул рукой и налил. — Все это я слышал и знаю. А пацанов жаль.
— Ты не парамуширец, — вздохнул я и поднял кружку.
— Да, — сказал он, капая в свою. — Я не парамуширец.
Глава 12. Субботняя проверка
Яков ушел за полночь, пообещав утром заскочить в штаб и забрать мой пуховик, а я остался у Хельги. Пешком через весь проспект, да еще ночью холодно… И Ника меня все равно не ждет… А завтра до обеда надо поискать Титова. Если он еще не ТАМ, я найду его в баре. По субботам поручик Титов торчит в баре. Полковник Тишина по субботам торчит в музее — в баре он появился только однажды, еще подполковником, и вот уже четвертый год как перестал появляться. При мне.
До Парамушира майор Тишина работал у НИХ и, по всей вероятности, чем-то ТАМ провинился. На Парамушире же он моментально окопался в штабе соседнего с нами ДД-5, так как ни на что иное был не способен. А спустя две недели пятый дивизион остался без штаба. Тишину мы отрывали от полевого разрядника по частям, и все это время он продолжал давить гашетку, хотя барабаны ПРТ-512 были давно пусты. Штабные фургоны, все три, майор сжег настолько основательно, что даже не удалось выяснить, был ли у кого-нибудь из штабистов иммунитет (и было ли вообще нападение). У Тишины иммунитет был — и после обязательного 15-суточного карантина он отбыл на материк. Не исключено, что внеочередную звезду он получил как раз за этот подвиг, а по срокам быть бы ему разве что подполковником…
Где сейчас работает полковник Тишина, я не знаю и знать не хочу, а в Клубе он является одним из трех сопредседателей Исторического Общества. Вот уже год, как он давит на все инстанции, тщась отобрать у нас пару «гостиничных номеров» для двух новых экспозиций: «Миротворческие традиции Запорожской Сечи (рейды на запад)» и «Ермак Тимофеевич — первый русский миротворец в Сибири».
Предупреждать этого «историка» о чем бы то ни было глупо и небезопасно. В особенности, об опасности ОТТУДА. Потому что либо ОНИ ему ничего не сделают — либо ТУДА ему и дорога. Такие спят спокойно, личные сны у таких приятны и в меру волнительны.
А что сегодня приснится мне? В ночь с пятницы на субботу мне, как правило, снится всякая ерунда, стыдно рассказывать. Белый слон хулиганит. А тут еще водка…
Хельга уже спала (не у меня на плече, как любит Ника, а так же, как я, на спине) и держала меня за руку. Плитку она усыпила на ночь, но я не мерз, наверное, потому, что Хельга держала меня за руку… И карниз, державший занавесочку, тоже спал, но у краски на потолке уже началась старческая бессонница, она продолжала слабо светиться. Еще месяц-другой, и она наконец-то уснет навсегда… Уже засыпая и сам, я вдруг подумал, что, кажется, я знаю, что ИМ нужно от парамуширцев. Это была настолько дикая мысль, что я поспешно отнес ее появление на счет водки и постарался прогнать. Это был типичный значок — его не было. И, чтобы прогнать значок, я стал снова думать о поручике Титове: увижу ли я его завтра в Клубе?
Если бы у Хельги был транслятор — все было бы просто. Я приснился бы Титову, не называя себя, и попросил бы его зайти утром в бар. И если бы он не пришел, я бы точно знал, что он уже ТАМ. Но транслятора у Хельги нет, только приемник, да и тот одноканальный. Хельга всегда спит одна… И сниться ей вот уже три года, как некому, значит, транслятор она продала. А пенсия… Вдовы, живущие на пенсию, рано или поздно продают все и приходят в Клуб. В номера…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
