Он протянул Томасу руку:
– Здравствуйте, меня зовут Дональд Хоук.
Крайтон ожидал, что за именем последует профессия, объясняющая цель его прихода, но мужчина улыбнулся и предложил сесть за стол.
Томас опустился на стул, не сводя с визитера настороженных глаз.
– Вас, наверное, интересует, кто я такой и чего от вас хочу, – прочитал его мысли Хоук. – Поверьте, вы все узнаете. Но сперва позвольте мне прояснить вашу ситуацию, если вы не возражаете.
Томас скрестил руки и откинулся на жесткую спинку, ощущая странную нервозность: что-то в незнакомце ему не нравилось. Что-то смутное, скользкое, прятавшееся под внешним лоском. От него веяло неясной угрозой.
– Вы обвиняетесь в вооруженном нападении и убийстве, за что вам светит от тридцати лет до пожизненного, в зависимости от того, будете ли вы сотрудничать со следствием и какую линию защиты выберет ваш адвокат. – Хоук сделал паузу, спрашивая взглядом, верны ли факты. – Впрочем, на профессионализм последнего я бы на вашем месте сильно не рассчитывал, вы и сами догадываетесь об уровне бесплатных правозащитников.
Он снова взглянул на Томаса, ожидая ответной реакции. Но Томас молчал, не понимая, к чему тот ведет.
– Далее. Завтра у вас назначено слушание в суде по поводу возможности выхода под залог, – продолжил Хоук. Он говорил неторопливо, готовый в любой момент прервать монолог и ответить на встречные вопросы. – Но в выходе под залог вам будет отказано, разумеется. Вы это знаете.
Крайтон не произносил ни слова, но Хоука, казалось, это совсем не смущало.
– Факты неутешительны: провести за решеткой вам предстоит если не всю оставшуюся, то большую часть жизни. На воле у вас наверняка остались близкие люди, о которых вы бы хотели позаботиться, подвернись такой шанс.
Томас еле заметно повел плечами, и это движение не укрылось от его собеседника.
– Я здесь для того, чтобы дать вам этот шанс, – многозначительно сказал он и умолк, выжидающе глядя на заключенного.
– Что от меня требуется? – после паузы спросил Томас. Что-то зашевелилось внутри, что-то невнятное, беспокойное волной ударило в плечи, прокатилось по рукам до самых кончиков пальцев.
Лицо Хоука осветилось улыбкой:
– Предположим, некий благотворительный фонд переведет тридцать тысяч долларов на счет вашей семьи, если вы окажете фонду небольшую услугу.
– Какого рода услугу?
– О, ничего запредельного, – Хоук задумался, пытаясь правильно сформулировать мысль. – Вы поучаствуете в закрытом театральном представлении.
Повисла тишина. Двое сидевших на противоположных концах стола мужчин прожигали друг друга взглядами. Один – с враждебным отчаянием, второй – с осторожным любопытством.
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – наконец произнес Томас. Этот разговор по непонятной причине тревожил его, вызывая противоречивые эмоции.
– Вы побудете в роли статиста. Наш актер убьет вас – понарошку, разумеется. От вас потребуется лишь достоверно изобразить смерть – зрители должны поверить, что вы умерли на самом деле, – беззаботно проговорил Хоук.
Томас понял, что его так раздражало в этом человеке – его покровительственный тон, который тот пытался выдать за благожелательность.
– Послушайте, я не знаю, за кого вы меня принимаете и что там у вас на уме, но кто в здравом уме поверит в эту муть? – Его голос звенел от злости. – Любой начинающий актеришка обойдется в сотню раз дешевле.
Хоук не питал иллюзий, что узник сиюминутно проглотит наживку. Томас Крайтон был кем угодно, но не глупцом. Потребуется некоторое время, чтобы его убедить. При подборе объектов у них иногда случались редкие сбои – такие как с Крайтоном, занесенным в список из-за небрежности сотрудника – но в конечном итоге клиента всегда удавалось убедить, подсунуть другую кандидатуру. Однако проклятый русский заартачился, подавайте ему только Томаса Крайтона, и никого другого. Долбаные русские всегда и всем усложняют жизнь, хотя и платят по двойному тарифу.
«Ладно, – мысленно одернул себя Хоук. – Желание клиента – закон, тем более такого платежеспособного клиента. Хочет Крайтона – будет ему Крайтон».
Он шумно вздохнул и поднялся, давая понять, что беседа окончена:
– Я понимаю ваше недоверие. Предложение и правда звучит… неправдоподобно привлекательным. Согласитесь, деньги неплохие и могут заметно скрасить ваше длительное тюремное заточение, если на воле вам порадовать некого и вы решите оставить всю сумму себе. Я дам время подумать и вскоре снова вас навещу.
Тем вечером, впервые с момента ареста, Томас засыпал без ставшего уже привычным чувства безысходности. Завтра его вывезут за пределы тюрьмы, и он попытается что-нибудь предпринять. Способ обязательно найдется. Он убьет, если надо, терять ему нечего – но сбежит и отыщет ублюдка Джонни. Из-под земли достанет и вытрясет свою долю. А если завтрашний побег не удастся, Томас согласится на предложение Хоука – не ради денег – тридцать тысяч Тину не спасут, – а ради дополнительной возможности. Сбежать из-под непрофессионального конвоя будет даже легче. Особенно если ты готов на все. Абсолютно на все, чтобы спасти своего ребенка.
Глава 21
Лиля налила из турки кофе в маленькие кружки и подала Софочке, пришедшей навестить ее домой после выписки из клиники, и продолжила сетования:
– В общем, подружка, чувствительности у меня вокруг сосков никакой теперь. Доктор, правда, сказал, что она может вернуться через месяц-другой, но это не на сто процентов.
– Разве ты перед операцией не узнавала информацию о последствиях?
– Узнавала, но моего решения это не изменило. Чтобы получить ништяки, необходимо чем-то жертвовать. Зато Эдик доволен, как слон. Мы вчера ездили в автосалон, выбирали мне новую красотку. Когда ты увидишь мою новую тачку, обзавидуешься. – Лиля отлично знала, что Софья не обзавидуется – к машинам подруга проявляла немыслимое равнодушие и даже не хотела учиться вождению, что отдавало совсем уж дурным тоном, но кому еще было похвастаться? Из дома Лиля сейчас выходила нечасто, исполняя предписания врачей.
Софочка слушала подругу и не могла понять, что же на самом деле творится в ее душе. Действительно ли она довольна и счастлива или старательно скрывает переживания – не только перед приятельницей, но и перед самой собой? Видимо, вид у Софьи был неприкрыто сочувствующий, отчего Лиля разозлилась:
– Не смей меня жалеть! У меня все шикарно, поняла? Да, мне нравилась моя натуральная грудь, но дивидендов почти не приносила. Так что избавь меня, пожалуйста, от этой кислой мины и не порти мне настроение, хорошо?
– Хорошо, – согласилась Софа. – Извини.
Они помолчали, делая вид, что поглощены изучением содержимого кружек.
– Расскажи лучше, что у тебя? – примирительно спросила Лиля, вытянув из вазочки печенье и откусив уголок. – Ты в последнее время какая-то странная, а у меня даже не было возможности обо всем расспросить. Как твой Гивусик поживает?
– Нормально, – без энтузиазма отозвалась Софочка. – Что ему сделается? Через час подъедет сюда, заберет.
Лиля подозрительно сузила глаза:
– Нормально, говоришь? А почему у меня устойчивое ощущение, что ты чего-то недоговариваешь?
Софья вскинула брови, но ее притворное удивление подругу не обмануло. Лиля вернула в вазочку надкусанное печенье и поднялась. Достала из холодильника ликер, прихватила рюмочки и уселась обратно, водрузив бутылку на стол.
– Сейчас мы немножечко выпьем, и ты мне во всем признаешься.
Софочка для виду поколебалась и поведала и о знакомстве с Немовым, и о дизайнерском проекте, и о том, что всерьез подумывает о расставании с Гивой.
Закончив рассказывать, удивилась возникшей ясности в голове. Обрывки мыслей, которые она упорно гнала прочь, сформировались в одну предельно четкую, бескомпромиссную. Эта мысль и пугала, и притягивала. Софья страшилась произнести ее вслух, понимая, что тогда больше не сможет игнорировать.
– Так ты влюбилась? – Лилины зрачки расширились в неподдельном изумлении.
– Да. Я влюбилась, – медленно сказала Софья, словно пробуя фразу на вкус.
– А он в тебя – нет?
– А он в меня – нет.
– Не понимаю, – Лиля мотнула головой и налила себе новую порцию ликера. – Я не понимаю.
– Я тоже. – Новое чувство пугало Софочку до чертиков и вместе с тем дарило небывалую смелость.
– И что теперь?
– А теперь я буду учиться с этим жить.
Лиля эмоционально всплеснула руками:
– А зачем? Зачем учиться с этим жить? Мне, например, мужик нужен, чтобы радовал и любил, а не чтобы расстраивал. Расстраивает меня все и без мужика. А этот твой хмырь… Я вообще не понимаю, как он мог остаться к тебе равнодушным!
– Я же не золотой слиток, чтобы всем нравиться. Я на Андрея не обижаюсь. По крайней мере, стараюсь.
– Ага, никаких обид, никаких претензий. Просто пусть сдохнет, и все.
