На следующий день, как только Платон открыл дверь из своего кабинета в цех, заждавшийся голубь впорхнул в его помещение и сел на его стол, совершенно не боясь его. Чуть поворачивая голову, он ходил по столу, искоса поглядывая на хозяина, словно что-то прося у него.
Поздно пришедшая на работу Надежда, бесцеремонно рассыпала немного семян непосредственно и на обеденный стол Платона. Голубь принялся клевать, не забыв и несколько раз опорожниться на стол и бумаги хозяина, чем вызвал очередное его возмущение неотёсанной деревенщиной.
Чуть позже ему пришлось салфеткой подтереть за настырным гостем, и выпроводить того в цех, закрыв за ним дверь.
Следующее посещение голубя бывшим ветеринаром закончилось обнаружением на лапке птицы обрывка толстой нитки. Надежда чуть ли не расплакалась, несколько раз при Платоне злостно обругав неизвестного злоумышленника, словно это был сам Платон.
Тогда тот предложил немедленно сделать операцию несчастному, сразу включив весь яркий свет в тёмном цехе:
– «А-а! Вот что он нас просил! Теперь понятно! Всё сходится!».
– «Да, точно! Давай сделаем!» – сразу согласилась биолог по образованию, проследовав к себе в кабинет за ножницами и салфетками.
Платон свободно взял бедолагу руками в хлопчатобумажных перчатках, ладонями зажав его крылья, и немного перевернув голубя кверху брюхом, стал держать того над высокой и потому удобной для операции тумбой.
Надежда очень точно нашла нужное место на лапке голубя, быстро надрезав толстую нитку на ней. Та сразу и отвалилась с остатками кожного покрова лапки.
Об этой истории Платон вечером рассказал жене, но тут же был Ксенией напуган:
– «Да Вы что? А вдруг он болен орнитозом? В этом году из-за жары много глубей заболело и поумирало! Неужто Надька об этом не знает? Они ведь человеку эту болезнь могут даже на лету передать! А когда её симптомы проявляются, то, оказывается, что лечить-то уже поздно, и летальный исход неизбежен! Ну, Надька Ваша и дура!».
– «Да! Летательный исход нам не нужен! Завтра её обрадую!» – внутренне содрогнувшись, вслух отшутился Платон.
На следующий день он довёл информацию жены до своей начальницы.
Та тоже испугалась, но больше всех не хотел умирать Гудин. Когда Надежда отъехала, он с криком ужаса чуть ли не влетел к Платону:
– «Да ну её на фиг, эту нашу Надьку с её голубями! Выбрасывай его скорее на улицу! Пусть собаки съедят! И чтобы духу его тут больше не было! Попроси уборщицу здесь всё помыть и продезинфицировать! И больше сам не корми голубей! Ещё из-за них и Надьки тут подыхать!».
– «Да я уж его выбросил! А ты сам ей об этом скажи, когда придёт!».
Платон сразу утром, после доклада начальнице получив от неё карт-бланш, посадил бедолагу через решётку на форточку, с которой тот, к счастью, сам спрыгнул на улицу.
Он тут же доложил об этом Надежде, которая с возгласом облегчения пыталась очистить и свою совесть:
– «Ну, слава Богу! Мы его и так спасли и вылечили!» – начала она было оправдывать своё предательство.
– «Как говориться, подобрали, обогрели и… обобрали!» – пытался Платон шуткой сначала не дать ей этого почувствовать.
– «Да ну, тебя! Скажешь тоже! Ведь голуби не могут жить без стаи! Ему с ними будет лучше!» – продолжала очищать свою совесть Надежда.
– «Так он же летать не может?!» – удивился такой логике Алексей.
– «Может! Ещё как может! Вон он как запрыгивал к Платону на стол!» – попыталась оправдаться начальница, будто бы уличённая подчинёнными в чёрствости.
– «Да, да! Он даже через форточку сам с радостью сиганул!» – попытался выручить Надежду Платон, заодно пытаясь оправдать и себя.
– «Да отмучится он быстрее! Собаки съедят!» – выдал сокровенное, и добавил перца во всеобщее обсуждение, Иван Гаврилович.
И уже к концу дня их опасения в принципе подтвердились. Переходя двор, голубь погиб под колёсами отъезжающей машины.
От такой новости от Алексея Надежда Сергеевна не выдержала, и убежала на второй этаж поплакать.
– «Да-а! А курицы тоже бывают кандидатами наук!?» – сокрушённо бросил вслед скрывшейся Иван Гаврилович.
– «Да, ладно!» – оборвал того Алексей.
Но жизнь шла своим чередом.
В метро периодически молодые нищие козлики перескакивали через турникеты, а состоявшиеся по жизни и успешные в жизни самодовольные пожилые, даже старые, козлы своим самолюбованием иногда тормозили толпу при входе на эскалатор.
Да! У каждого в жизни своё место, свой черёд! – сам себе мудро заметил писатель.
Но Платон был оптимистом и никогда не унывал. А жизнь брала своё!
Заканчивался золотой октябрь – середина золотой осени!
Ну, как можно унывать, даже осенью, когда кругом такая красота?! – рассуждал поэт, тут же записывая:
Прохладный солнечный октябрь.Шуршит опавшая листва.И с голубого небосводаСветило смотрит на меня.
От Солнца я, невольно жмурясь,Вокруг себя бросаю взгляд.И, красотой вокруг любуясь,Пишу я строчки невпопад.
Прошёл Покровским вот бульваром.Дошёл до Чистых я прудов.Здесь хлопоты людей недаром:Мой город и к зиме готов.
В пруду ещё ночуют утки.Фонтаны (там, где аист) бьют.Пройдут всего возможно сутки,И их к зиме уже запрут.
С газонов всех листву убрали.И на скамьях уж не сидят.Но ходят по бульвару пары.Прохожие на них глядят.
И вспоминают здесь былое,Как сами были молоды.Да! Было время! И какое?!Вдвоём гуляли у воды.
Стихи друг другу тут читали,И целовались до утра.С компанией своей гуляли,Но только редко, иногда.
Проходят дни, проходят годы,Проходят целые века.Но, презирая все невзгоды,Любовь здесь будет навсегда!
И «Чистые пруды» навекиПребудут символом любви!За чистоту люблю я… реки!Люблю златые октябри!
Да! Платон любил их, впрочем, как и многое другое! Он вообще ко всем людям, их словам, делам и поступкам всегда относился с теоретическим пониманием; ко всему в жизни происходящему относился сугубо практически, с аналитически философским спокойствием; в общем, всегда был добрым и любвеобильным человеком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
