Несмотря на приложение рук, его лингвистический помощник в шляпе сбоил крепко. От близости к серебросодержащим водам, что ли?
– Маешься, бедненький? – прозвучал вдруг над головой выдающегося дружбанолога голосок, от которого Геннадию сразу будто бы чуточку полегчало.
Рептилоид вместо ответа тихонько всхлипнул.
– Эх, экзотика, молодо-зелено! Никогда-то вы пить не умели, ящерки.
– Разве вы с нами ознакомлены, незримая барышница… барышня? Не есть ли вы мой милый сыщик и найденыш Чебурашка, любимый друг, товарищ и брак? – полюбопытствовал профессор, не забывший о долге даже в столь тяжелый час. – Я тускло-блекло наблюдаю вас в рейгановском… рентгеновском спектре, но это, будьте любезны, трудоемко.
– Ну какой я Чебурашка? – с явно различимой усмешкой ответила незримая барышня. – Я Феня. А с вами, хвостатыми, мы, домовые да берегини, встречались в былинные времена. Это исторический факт. Я-то не помню, конечно, а бабушка рассказывала. Добрые вы, но больно доверчивые. Чем разные негодяи и пользовались. Поэтому мой тебе совет – держись возле парней, что соком тебя поили. Они ребята бесшабашные, но славные. Друга, даже хвостатого, в обиду не дадут. Кстати, – предложила Феня, – сходил бы ты, ящерка, по бережку в левую сторону. До того вон пляжа. Ребята там сейчас хороводятся. У них найдется чем здоровьишко твое поправить. Я так соображаю: если алкогольное похмелье рассолом врачуют, то рассольное похмелье, по логике, водочкой излечится.
– А вы не имеете перспективы шагнуть в белый свет, как в копеечку, ящерка Феня? – галантно спросил Геннадий. – Чтобы выпроводить меня к хороводу моих дружков? Я негожий путеукладчик по бережку. Заблужусь.
– Соболезную, – сказала Фенюшка, вздохнув, – но проводить не могу. Машину надо стеречь и охламона сушеного. Да и твое блюдце, между прочим. Народишко у нас разный бывает. А ты иди смело. Тут не заблудишься.
Профессор грустно улыбнулся, продемонстрировав все свои семьдесят семь сахарных зубов, и побрел в указанном направлении. Котелок сидел на крокодиловой макушке ровнехонько, будто приклеенный. А вот галстучек уполз под правое ухо, костюмчик помялся и облип соринками. Хвост висел безвольно, кожа приобрела местами лиловатый оттенок… словом, выглядел центральный вселенский дружбанолог не ахти.
Да ведь нам, дорогой читатель, с его лица воду не пить; главное, чтоб человек был хороший. А крокодил Геннадий был по-настоящему хорошим человеком. Да таким, что многим землянам и поучиться у него не мешало бы.
На ходу он жалобно и ритмично постанывал. Если б нашелся умелец, способный перевести эти охи и вздохи на русский язык, получилась бы песня:
За вчерашним весельемНаступает похмелье,Тошнота и мигрень пополам,Подгибаются лапки,И слипаются тапки,И гремит в голове тарарам.Забываещь о многомИ клянешься пред Богом,Что ни грамма, ни капли ни в жисть!Только дружба спасает,Но и друга мотает…Ах, зачем мы не сдохли надысь?!
Удивительно, насколько одинаковые мысли посещают порой представителей различных цивилизаций!
Тем временем наши герои, беспечно прервавшие контакт с иной цивилизацией ради прелестей Антонины и долга перед Картафаньем, в буквальном смысле рубили лес – да так, что щепки летели. Ветерок с Пятака мало-помалу охладил и их закаленные тела, а поскольку горячительных напитков друзья постановили избегать, греться пришлось менее традиционным средством.
К счастью, сушняка поблизости имелось в достатке, топорик, обнаружившийся у запасливого Паши, был остер, – и вскоре образовался костерок. Зашипели, истекая вкусным соком, поджариваемые колбаски. Лучшим дополнением к ним был единодушно признан белый батон, напластанный добрыми ломтями, и маринованные корнишоны. Холодильная сумка быстро пустела. Скоро в ней остались только невостребованные баночки с «джинсовым тоником» да пиво. Наверное, ударить по пивку не отказались бы Вован с полюбовницей, однако их добровольное отшельничество продолжалось по сию пору. Даже на призывные крики: «А ну налетай, кому жареных сарделек!» – они не отозвались.
– Давайте-ка сознавайтесь, чем вы моего братика напугали? – шутливо нахмурила брови Тоня. – Где это видано, Вовка пожрать отказывается! С ним такое первый раз в жизни.
Друзья переглянулись и, поняв друг друга без слов, разом кивнули. В конце концов, как сказал бы персеанин Геннадий, один из постулатов великой науки дружбанологии гласит: «Друзей нужно искать, а враги тебя сами найдут».
А Пафнутий с Тоней в друзья годились без условий и испытательных сроков.
– Тут такое дело, дорогая Антонина, – заговорил Попов. – Печально сознавать, но влип твой братик в дрянную историю. По самое не балуйся.
– Имеешь в виду… мм… отношения с Нелей?
– Нет, тут-то как раз все путем, – сказал Леха. – Видели мы благоверного этой Нели. Честно говоря, от такого мужа налево не пойти – надо божьим ангелом быть. Или дурой форменной. Да и кто мы вообще такие, чтобы в нежные чувства вмешиваться? Проблема куда серьезней. Похоже, что твой Вовка продает за границу государственные секреты.
– Шутишь? Ребята… – Тоня осуждающе покачала головой. – Не смешно.
– Мы бы первые обрадовались, если бы это оказалось шуткой, – с горечью сказал Илья. – Однако юмором ситуация не пахнет. То, что Гендерный, Пубертаткин и Эдипянц – преступная группа, это жесткий факт. Причем заверенный документально. Да и какой нам резон обманывать? Цель у нас другая.
– Ах у вас даже цель имеется! Ну-ну. Тогда хотелось бы узнать о ней конкретнее, – сказала Тоня. Держалась она молодцом.
– Конкретнее – надо бы его проучить. А правильнее сказать, вздрючить. Потому что напортачил он изрядно. Но проучить нужно так, чтобы жизнь не исковеркать. Вроде парень-то не совсем пропащий.
Антонина вскочила, сорвала с головы полотенечную чалму. Вид у нее был такой, точно она собралась на баррикады, отстаивать пусть безнадежное, но правое дело.
– Да он… Да я… Да он вот такой парень! Открытый, добрый. Голова варит дай бог каждому. Пока здесь жил, мы с родителями нарадоваться на него не могли. А потом уехал в Клязьмоград, и все. Словно подменили Вовку. Заносчивый сделался, расчетливый, жадный. Даже как будто поглупел. Но один черт, в обиду его я вот, – Тоня, сверкая прекрасными очами, показала фигу, – вот отдам!
Трудно сказать, как могли развиться события дальше, но тут удивленно присвистнул Пафнутий. На смену свисту пришли уже знакомые читателю слова:
– Опаньки! Приплыли, караси… Интересно, что такое я слопал, раз среди белого дня крокодильчики чудятся? – Задавая этот вопрос, Паша отнюдь не сидел, ошеломленный видением чудных крокодильчиков, а вскакивал на резвые ножки и принимал позу боксера.
Антонина, проследив направление его взгляда, испуганно взвизгнула и спряталась суженому за спину. Пафнутий тут же приосанился.
Между тем крокодильчик, померещившийся Паше-Пафнутию и напугавший его невесту, неверными шагами приблизился к сумке с напитками. Запустил внутрь лапу, выхватил первую попавшуюся бутылку, сковырнул когтем пробку и, провозгласив надтреснутым голосом: «На здоровье!», единым махом влил в себя пол-литра «Жигулевского». Повернул морду к людям, смущенно улыбнулся, сказал: «Айн момент, битте-дритте» – и повторил маневр с пивом.
После второй бутылки его кожа с релятивистской скоростью налилась здоровым изумрудным румянцем, хвост окреп и приподнялся морковкой. Пришелец легонько хлопнул себя опустевшей бутылкой по шляпе, развел верхние конечности широко в стороны и полным веселья голосом возвестил:
– Жить стало суше, жить стало теплей! Дайте да подайте обойму я вас, дружочки Илья, Никита, Алешка! – Он внимательно посмотрел на Пашу с Тоней. – Привет горячий и вам, славные подружки, не знаю ваших фамильярностей.
Те осторожно покивали в ответ. Геннадия это воодушевило и обрадовало:
– Скажите, милые ящерки, нет ли среди вас Чебурашки? Или хотя бы музея «Союзмультфильма»?
– Чего? – переспросил Пафнутий, подвигаясь малыми шажками поближе к топорику. Видимо, он не до конца доверял своему умению наносить нокаутирующие удары. – Какие мы тебе ящерки? Ты сам-то кто такой, дяденька?
– Да вы не робейте, ребята, – включился в общение цивилизаций Леха, посчитавший, что пришла пора улаживать недоразумение, а ксенофобию давить на корню. – Это ж Геннадий, профессор дружбанологии. Он из созвездия Персея. Чебурашку искать прилетел. Отличный мужик, не смотрите, что зубастый. Большой любитель капустно-огуречного рассола.
– А чего он ящерками обзывается? – уже гораздо миролюбивей справился Пафнутий.
– Именно так меня обзывала незримая барышница Феня, ласковая душа, – сознался Геннадий. – Хорошее слово, очень на наше персеанское «дружочек» напахивает. Я теперь учащенно вас всех так буду величать. Ибо верно наблюдаю – добрые вы.
