Башня должна была занять свое место на линкоре типа «Советский Союз», но война помешала его строительству. А вот орудие осталось.
Снаряды и полузаряды для него сгружались с «ЗИС-5» на загрузочный стол «МК-1», оттуда на лоток заряжания. Громадная пушка стреляла раз в четыре минуты, метая снаряд весом более тонны на расстояние в пятьдесят километров.
Взрываясь, он оставлял после себя воронку двенадцати метров в поперечнике и глубиной три метра. Именно такой снаряд полностью разрушил здание электростанции № 8, занятое немцами.
Двадцать три выстрела сделала орудийная башня недостроенного линкора.
Вот так, объединенными усилиями армии, авиации, флота, и был учинен разгром 18-й армии Линдеманна.
Сомкнулись Ленинградский и Волховский фронты. 1-я танковая и 1-я ударная армии, выйдя к Финскому заливу, «присоединили» Ораниенбаум к Ленинграду. Блокада была снята.
Город Ленина задышал свободно. На берега Невы потянулись составы с провизией, а обратно шли эшелоны с продукцией оборонки. Директора тысяч заводов испытали облегчение – вернулись смежники, такие незаменимые!
А Левитан даже не знал, какую новость выдавать в эфир первой – хорошую или очень хорошую?
Операция «Уран» удалась! Войска Южного, Юго-Западного и Воронежского фронтов перешли в контрнаступление, окружая под Цимлянском 6-ю армию Паулюса, 4-ю танковую армию Гота плюс армии румын, итальянцев и прочих венгров.
6-ю армию рассекли на две группировки и уничтожили их по очереди. Частям 4-й танковой армии удалось вырваться из окружения и даже соединиться с группой армий «Дон», весьма потрепанной, но их попытки контратаковать «не были засчитаны» – дивизии Гота и Манштейна были отброшены за Северский Донец.
Это была громкая победа! Десятки тысяч пленных, а в трофеях – пять с лишним тысяч орудий, семьсот с лишним самолетов, полтораста танков, восемьдесят тысяч автомобилей, пятьсот тягачей… Знатная добыча!
Немецкие потери в матчасти были равнозначны количеству боевой техники сорока пяти дивизий всех родов войск и равнялись потерям за весь прошлый период боев на советско-германском фронте.
Рейх погрузился в трехдневный траур, и только в высших сферах Германии понимали, что именно утратила Германия.
Техника? Да, теперь заводам фатерланда надо будет полгода работать, чтобы восполнить «недостачу».
Живая сила? Ничего, Марты с Эльзами еще нарожают. Поищем по сусекам людские резервы.
Это все пустяки по сравнению с главной потерей.
Немцы утратили веру в себя, веру в правоту фюрера и в свою победу. И верные союзники откачнулись от Германии, ибо Гитлер, образно говоря, получил «черную метку».
Отныне «доблестные немецкие войска» были обречены на поражение. Не все это понимали или чуяли нутром, не все верили, но это было так.
Впереди немцев ждали бои, победы в битвах или поражения да потуги вернуть обратно стратегическую инициативу. Все тщетно.
Натиск на Восток выдохся. Начинался натиск на Запад.
До границы Рейха. До Берлина. До победы.
А. Родькин вспоминает:
«…Пару дней мы простояли в лесу недалеко от того места, где сожгли нашу машину. У нас уже танка не было и от бомбежки и артобстрелов, которые были довольно частыми, мы спасались под машиной командира роты Чугунова.
Вдруг вдалеке показались, по-видимому, те самые три «артштурма», что нас разбили, и стали двигаться по дороге в нашем направлении. Ну, а у нас уже три или четыре танка к тому времени было. Две самоходки остались за возвышенностью, а одна пошла вперед. На ней еще сидело человек пятнадцать немецких десантников. Ей как врезали, так она и остановилась.
Потом уже выяснилось, что болванка сорвала крышу рубки, а ее осколками искромсало весь десант и экипаж. Мы с Иватулиным пошли посмотреть, что с «артштурмом». На броне лежат убитые, вокруг искромсанные валяются. Где половина трупа, где чего, ужасно… сверху мы всех мертвяков сбросили.
Заглянул внутрь, там сидят мертвые немцы. Радиостанция работает. Я говорю: «Иватулин, давай в машину». Он залез, растолкал убитых немцев (неохота их было доставать), завел, и мы поехали к своим. Вот так мы добыли себе танк.
А чуть раньше экипаж Чугунова захватил немецкую машину-амфибию. Плавать там негде было, так мы винт включим и на полном газу по пыльной дороге проскочим до ближайшего леса.
За нами пылища, как будто колонна идет, и немцы начинают артобстрел. Комбат, правда, предупредил, что мы можем доиграться, ведь с огнем не шутят, но мы продолжали так развлекаться…»
Глава 24. Оперативная пауза
Воронежский фронт. Весна 1943 года
23 февраля 1943 года пришел приказ Ставки: 1-ю танковую армию (без лыжных и воздушно-десантных частей) погрузить в эшелоны и отправить на юг.
Никто не знал, куда именно, и лишь один Репнин догадывался – Верховное главнокомандование готовилось к битве на Курской дуге.
Путь от Ленинграда до Москвы занял немного времени, и в дороге все шло спокойно – никаких тебе налетов вражеской авиации и прочих эксцессов. Длилась оперативная пауза – обе стороны готовились к будущим боям, копили силы и ресурсы.
Да, враг не был побежден. Какую бы радость ни вызывала победа под Цимлянском, надо было помнить, что поражения немцев в битве РККА добилась крайним напряжением сил, использованием новых тактик и налаженным взаимодействием между отрядами, дивизиями, фронтами, родами войск.
Если бы Красная Армия дала слабину, вермахт живо бы обратил ее себе на пользу. Так что придется поднапрячься, и не раз, чтобы дойти до рейхстага.
В Москве сделали короткую остановку. Катуков умчался в Главное бронетанковое управление, прихватив с собой майора Лавриненко, командира 4-го танкового полка.
Уже месяц, как Репнин пребывал в новом звании и должности, да и форма у него была новой – с погонами, которые Сталин вернул в январе. Вместе с введением единоначалия, когда комиссары не могли более влиять на решения командующих, погоны не просто выделяли офицеров из общей массы военнослужащих, но и резко поднимали их авторитет.
Правда, в качестве комполка Геннадий пребывал совсем недолго, и случая проявить свои познания в науке побеждать ему пока не представилось. Да это даже и к лучшему – куда проще обкатать личный состав между боями, притереть экипажи, дать время привыкнуть, сработаться.
В принципе Репнина в бригаде уважали – к 23 февраля его экипаж уничтожил сто двадцать шесть танков противника[44]. Да и как командира Гешу знали – воевали рядом, все видели.
Репнин никогда не бросался в атаки сломя голову, был осторожен, отчего в его экипаже уже больше года не случалось замен – не допускал «Лавриненко» гибель товарищей.
Но уж если Геша ввязывался в бой, то шел до конца, без пощады и жалости.
Или вот, тоже случай – выдали танкистам сухпай с брикетами гречневой каши. И как ее употреблять? Грызть?
А вот командир 4-го полка обеспечил своих нормальным НЗ – консервами да сухой колбасой. Такого-то командира, да не уважать?
Поэтому Репнина волновало не его настоящее, а скорое будущее. Батальон он тянул, так его этому учили. Геша в своем прошлом, которое нынче будущее… Вот же выверт какой! Короче, в том времени он был капитаном, и батальон ему был «по размеру». А вот сладит ли он с полком?
Конечно, стратегом майору быть не по чину, был бы тактик хороший. Но справлялся же как-то до сих пор?
Зачем он занадобился в ГБТУ, Репнин догадывался. По словам Катукова, его хотел видеть генерал-полковник Федоренко, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии, но шифротелеграмма была подписана Морозовым.
Так что Геша особо не беспокоился – с конструкторами он легко находил общий язык, те чуяли в нем инженерскую жилку и считали за своего.
Да и с Федоренко они сошлись быстро, хоть и встречались от силы трижды. Просто генерал-полковник терпеть не мог политработников, считал их помехой и захребетниками, в чем Репнин поддерживал его обеими руками.
И когда Сталин отнял у комиссаров власть, это было праздником для обоих.
Однако действительность несколько превзошла ожидания.
Кроме Катукова и Федоренко, в ГБТУ Геша повстречал Рыбалко, генерал-лейтенанта танковых войск. Здесь же присутствовали Морозов, Шамшурин и Духов, конструктор «КВ».
Вся дружная компания собралась в одном из обширных кабинетов, однако никто почему-то не садился, словно в ожидании важного гостя.
«Ну, конечно…»
Два капитана НКВД, «одинаковы с лица», открыли двери, и порог кабинета переступил Сталин. Вождя сопровождал нарком Малышев.
