Линдсей воздал должное ее восхитительному животу так, как сотни раз представлял это в мечтах. Он ласкал Анаис ртом, целовал ее, страстно пощипывал ее нежную кожу, чувствуя, как самая желанная женщина на свете трепещет от наслаждения. Этот пышный, круглый живот манил Линдсея, заставляя воображать, как мягко и упоительно будет почувствовать его под своим телом. Поглаживая бедра Анаис, Линдсей касался их вершины вздыбленным членом до тех пор, пока не почувствовал, как шелковистые волосы ее чувственного холмика щекочут его мужское естество. Ощутив горячие, бархатистые створки ее лона членом, Линдсей закрыл глаза, пытаясь контролировать инстинкты, борясь с настойчивым желанием погрузиться между этими пышными бедрами.
Все еще работавшая часть сознания помогла ему понять, что своими безумными порывами можно навлечь новое несчастье. В свете утра его поступки вряд ли доставят такое же удовольствие, как сейчас. Утром он снова станет коварным совратителем. Линдсей понимал, что не может заниматься любовью с Анаис вот так, когда она находится в полусонном состоянии. И все же не мог удержаться от желания прикасаться к ней. Он ощущал под собой неугомонное, возбужденное тело любимой, которому явно требовалась чувственная разрядка. И боже праведный, как же ему самому нужно было сейчас снять это напряжение! А еще она была такой влажной… Ее соски напряглись, превратившись в упругие маленькие бутоны, ее судорожное, хриплое от желания дыхание красноречиво говорило ему о том, что Анаис жаждет познать истинную страсть.
Линдсей скользнул головкой члена между ее раздувшихся складок, прижавшись к ним, и Анаис едва не задохнулась от томительного предвкушения. Он с наслаждением наблюдал, как выгнулась назад ее шея, как приоткрылись в экстазе припухшие створки ее лона. Линдсей собрался было раскрыть бедра Анаис своим коленом, но внезапно они распахнулись сами, и он ощутил, как еще шире отворяются и неудержимо манят его соблазнительные женские складочки. Бросив взгляд вниз, Линдсей увидел свою руку, загоревшую на горячем турецком солнце, между белыми бедрами Анаис. Он чувствовал запах ее возбуждения. Его палец нашел путь в открытое лоно, и Линдсей провел по краю самой сокровенной частички тела возлюбленной, дразня ее легкостью своего прикосновения, возможностью войти в нее одним пальцем, даже двумя… Интересно, могла бы она принять три?
Пошире разведя бедра Анаис, Линдсей внимательно изучал ее лоно, отмечая, как блестело оно от любовной влаги, каким раздутым и розовым был клитор. Это лоно молило о неуемных ласках языка и нетерпеливых пальцев Линдсея. И он сгорал от желания уступить этой безмолвной просьбе.
Тело Анаис, охваченное возбуждением, было готово к неистовым ласкам. Линдсей чувствовал это. Почти мог ощутить вкус охватившего ее желания. И тогда он наклонился и щелкнул языком по разгоряченному страстью комочку плоти. Анаис отозвалась протяжным, чувственным стоном. Порхая пальцами по краю клитора, Линдсей принялся поглаживать его, нежно касаясь этого выступающего розового бутона и медленно кружа языком, заставляя Анаис яростно метаться по постели.
Какая же она красивая!.. Какая совершенная!.. Линдсей жадно наблюдал, как поблескивают его пальцы в сгибах влажного, шелковистого лона, унося ее все ближе и ближе к вершине блаженства. Каким же восхитительным было это маленькое лоно – слишком восхитительным, чтобы удержаться от желания попробовать его на вкус еще раз!
Крепко стискивая в пригоршнях волосы Линдсея, Анаис прижимала его к себе, раскрываясь для него легко, без стеснения – так, как он и представлял себе до того, как испытал ее вкус. Погрузив язык в лоно, Линдсей ласкал Анаис до тех пор, пока не познал всю гамму этого великолепного вкуса, пока она не стала задыхаться и трепетать, пока он не ощутил дрожание клитора под кончиком своего пальца. В этот момент Линдсей почувствовал, как первые капли семени начинают сочиться из раздувшейся головки члена. Издав низкий, рычащий звук, Линдсей схватил затвердевший ствол в руку и прижимал его к пульсирующему клитору Анаис до того мгновения, когда больше уже не смог выносить эту пытку. Испытывая непреодолимую потребность в разрядке, он поглаживал себя, пока, наконец, не взорвался в оргазме. Выплескивая семя на мягкий живот Анаис, он посасывал холмики ее грудей, пытаясь приглушить рвущийся из груди стон наступившей кульминации…
Линдсей медленно пришел в сознание, его тело постепенно привыкло к истоме оргазма. Он крепче прижал к себе Анаис, тяжело дыша у ее груди и медленно касаясь губами маленькой метки, оставленной на гладкой коже его ненасытным ртом. Анаис успокаивала Линдсея, поглаживая нежными пальчиками по его волосам, и что-то доверительно нашептывала.
– Они никогда не были такими реальными – мои сны. Я никогда не чувствовала себя такой пресытившейся страстью после моих грез о тебе. Гарретт ни за что не должен узнать о моих снах, – тихо произнесла она и, еще сильнее сжав Линдсея в объятиях, судорожно прошептала: – Никогда…
Нет, он, должно быть, ослышался, она не могла произнести имя Броутона! Только не сейчас, лежа с ним, Линдсеем, в одной постели… Она не могла думать о Броутоне. Ведь это Линдсею она доверила свое тело. Это именно он делил с ней ложе!
Но в ушах предательски зазвучало: «Многое изменилось с тех пор, как ты уехал…»
Слова Броутона резко всплыли в сознании Линдсея, заставив серьезно задуматься, что же на самом деле изменилось за это время. Неужели теперь Анаис была возлюбленной Броутона? И Линдсей снова вспомнил, с какой готовностью позволила она себе упасть на руки Гарретта – это была демонстрация полного, абсолютного доверия. Линдсей видел, какая убежденность отразилась в глазах Анаис, когда она посмотрела вниз и увидела, что Броутон ждет ее, протягивая руки. Линдсей вспомнил и осторожность во взоре любимой, обращенном на него самого. Она не протянула свои ладони ему. Она не доверяла ему.
Линдсей отвел взгляд от лица Анаис и заметил на тумбочке у кровати коричневую бутылку и ложку. Настойка опия. Его взор вернулся к Анаис. Она снова спала. Как же он мог допустить такую оплошность, списав яркое сияние ее глаз на дремоту и чувственность? Глаза Анаис сияли вовсе не потому, что она узнала Линдсея – они сияли от принятого лекарства, от настойки опия. Черт побери, Анаис действительно сочтет все, что произошло ночью, лишь сном, если, конечно, наутро вообще вспомнит об этом. Возможно, она даже решит, что нежные ласки расточал Броутон, что именно он заставил ее кровь бурлить от страсти.
Отбросив одеяла, Линдсей выпутался из объятий Анаис, гадая, суждено ли ему когда-нибудь снова почувствовать тепло в своем теле, – или он навсегда обречен ощущать это холодное оцепенение, сковавшее вены с осознанием того, что Анаис наверняка теперь потеряна для него безвозвратно.
