— Из Малых Пегасиков? — рассмеялся Зелг.
— Не смейтесь, милорд, — пророкотал Думгар. — Смешное название, не спорю, но именно туда, в исконную вотчину минотавров, однажды удалились, внезапно прервав блестящую военную карьеру, два величайших воина своего времени.
— Так его фамильный боевой топорик… — изумился Дотт.
— Совершенно верно, сто против одного, что это тот самый знаменитый топор, который некогда пресек нить очередной жизни Генсена Восставшего.
— Кружку Эсмарха мне вместо бульбяксы, — заковыристо выругался изумленный призрак.
— Не понимаю, — признался да Кассар, который чувствовал себя как чужестранец, не знающий ни одного слова на местном языке и вынужденный принимать участие в беседе ученых мужей. — Я не понимаю, какая может существовать связь между реальным минотавром, его не менее реальным, хотя и довольно старым оружием и полуреальным Генсеном, коего лично я склонен считать скорее мифологическим персонажем, нежели историческим лицом. Объясните мне по порядку.
Крифиан, Думгар и доктор Дотт молча переглядывались, и тут в разговор неожиданно вступил Птусик:
— Кто ж вам в трех словах уложит целую историю вашей семьи и сопутствующие мифы, легенды и предания? На это нужно было потратить всю предыдущую жизнь, кропотливо и вдумчиво, а теперь уж поздно, ваша светлость.
Зелг открыл было рот, чтобы сказать все, что он думает о наглом рукокрылом, однако остановился. По форме мыш был глубоко не прав, но вот по сути… В каком-то смысле герцог да Кассар чувствовал себя ущербным, с головой окунувшись в жизнь, которой, если верить его бесповоротно покойной матушке, не было и быть не могло. И в этой жизни он был чужим, чужим, чужим…
Казалось бы, самое время ему отказываться от отцовского беспокойного наследства и возвращаться в далекий Аздак, где ему давно предлагали профессорскую кафедру в столичном университете и где ждали с распростертыми объятиями. Но вот поди ж ты — именно здесь и именно сейчас он наконец ощутил себя дома. Нетактичный мыш заставил его понять то, чего не могли деликатно объяснить другие: тут, к западу от Булли-Толли, в его родовом поместье, тоже была своя полноценная жизнь. Она не возникла из небытия в ту секунду, когда он, наследник кассарийских некромантов, ступил на порог отчего дома. Нет, она бурлила и кипела все эти долгие годы, она была выстроена по собственным, весьма сложным законам. Здесь как-то справлялись и без него, здесь рождались, любили и даже умирали, пусть и не так, как в других местах. И здесь преданно ждали следующего да Кассара, бережно сохраняя для него особый, отдельный, ни на что не похожий мир. И этот мир нравился Зелгу с каждым часом все сильнее.
Кассария, где находили приют странники, обреченные на вечные странствия своей странностью; где мирно уживались такие разные, необычные и порой весьма опасные существа; где свято чтили память о его предках — ту память, которую сам он сохранить не сумел; и где его готовы были признать и любить любого, пусть и нелепого и бесполезного, вовсе не достойного своего пышного титула и не готового к своему предназначению, — это место заслуживало того, чтобы защищать его до последней капли крови и последнего вздоха.
Безразлично теперь, что будут говорить несведущие люди, кем станут считать и отчего начнут бояться и ненавидеть.
Единственное, что важно в этой жизни, — это долг и честь.
Единственный голос, который стоит слушать, — это голос собственной совести. И бесконечно глупо пытаться переделать себя в угоду чужим и равнодушным в тщетной попытке завоевать их сиюминутное благорасположение и небрежную похвалу. Глупо и смертельно опасно.
— Спасибо, мыш, — негромко сказал он, выпрямляясь во весь свой немаленький рост.
Только теперь Зелг уразумел, отчего потолки в замке такие высокие: оказывается, человек с ровной спиной ощущает себя так, словно и само небо вполне достижимо, а уж низкие потолки просто начинают давить на него.
— Подумаешь, — невежливо буркнул Птусик, и да Кассар рассердился. Не разгневался, не впал в ярость, а всего лишь осерчал на неразумное существо и обернулся к нему, чтобы пояснить причину своего неудовольствия. И случайным жестом указал на мыша.
Птусика довольно сильно тряхнуло, оторвало от карниза, на котором он висел вниз головой, и отнесло на несколько шагов в сторону. Спасло глупого мыша от чувствительных повреждений то, что он попал прямо в объятия доктора Дотта, чье полупрозрачное тело приняло на себя основной удар.
— Прошу прощения, мой повелитель, — пискнул Птусик, отчаянно вертя головой.
— Что я говорил? — обернулся голем к привидению. — Все идет своим чередом.
А Зелг если и удивился, то только слегка. Потер кончики пальцев, которые немного зудели после того, как по ним прокатилась невидимая горячая волна. В какой-то момент ему даже показалось, что он стоит на берегу необъятного океана, в коем плещется сила, жаждущая, чтобы потомок кассарийских некромантов зачерпнул ее полной горстью. Впечатление было мимолетное, но совершенно отчетливое. Теперь молодой герцог лучше понимал, что твердили ему все это время Дотт и Думгар: это существует, мало того — находится прямо под боком. А то, что он не видит и не умеет пользоваться своими возможностями, — его личное горе. Впрочем, горе вполне поправимое.
Замок будто ожил: по углам перешептывались чьи-то голоса, бестелесное и невидимое нечто пыталось докричаться до наследника, касалось его прозрачными холодными щупальцами, заполняло собою явь и сны. Сколь глух он был к мольбам этого существа, сколь безразличен.
Герцогу стало страшновато, когда он представил себе, как часто объявлял бредом и суеверием то, чего просто не мог да и не желал видеть и понимать.
— Кассария ждет, — молвил он после недолгой паузы. — Вот теперь я, кажется, на самом деле слышу, что она ждет меня. Но я еще не готов к встрече.
— Будем надеяться, что у нас есть какое-то время в запасе, — отозвался Думгар. — Что же до Генсена, то я знаю, кто расскажет эту историю мессиру. Сегодня вечером мы ждем важного гостя. Он сам был участником многих событий, ему будет проще коротко и внятно изложить главное, минуя ненужные детали и подробности.
— Собственно, я тоже мог бы попытаться, — начал было Дотт.
— Но ты изложишь детали и подробности, умело минуя самую суть, — буркнул голем. — Тоже любопытная версия, но сейчас не время слушать твои байки.
Зелг поднялся по обсидиановым ступенькам и удобно устроился на золотом троне, выполненном в виде костлявой раскрытой руки с длинными когтями. Невзирая на страшноватый вид, трон сей был уютен и позволял своему владельцу вольготно раскинуться на нем и расслабиться. Так герцог и поступил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
