пылкая, чувственная, искренняя…
Моя.
Глава 22. Осознание
Никогда бы не подумала, что может быть… так. Невероятно. Невозможно. Классно. Чтобы до мурашек, до чертовых искр перед глазами. Чтобы человек заполнил твою вселенную собой и стал её центром.
Я и раньше влюблялась, но даже не думала, что можно полностью раствориться в мужчине. Мне казалось, в жизни таких сильных эмоций не бывает, только в приторных любовных романах.
Но появился Дмитрий Кондратьев. За недолгое время он умудрился порушить крепость моего недоверия и прочно обосновался в мыслях.
Вот и сейчас. Он спит, раскинувшись по дивану, а я стараюсь не шуметь, пока завариваю кофе. Был порыв заодно нажарить блинчиков для Димы, но я быстренько отбросила дурацкую затею. Нечего так сразу кашеварить. Мужчины понимают: если женщина для них готовит, значит, она окончательно растаяла.
Завтрак означает не просто заботу. Нет. Он прям-таки кричит: крепость пала на милость победителю!
Нетушки, обойдется.
Поэтому я пью крепкий кофе за барной стойкой и думаю о том, какой удивительной была вчерашняя ночь. Во всех смыслах этого слова. Для начала, Дима спас меня от какого-то чокнутого гонщика. Вытолкнул из-под колес. Совсем как в фильмах…
«А чокнутого ли?» – просыпается во мне червячок сомнения.
Вряд ли некто решил проехаться по тротуару без номеров и с выключенными фарами. Получается, наезд был спланирован? И что тогда: мне больше нельзя высовываться из дома? Отныне придется жить в заточении, боясь за свою жизнь, и постоянно озираться по сторонам?
Так себе перспектива.
Я дергаю плечом, с которого сползает майка, и делаю новый глоток.
Ладно, с маньяками-убийцами разберемся чуть позже. Полиция не сидит на месте, это подтвердил и Слава, который проводит собственное расследование. За последний день мы связывались с ним несколько раз, даже сегодня с утра он умудрился мне позвонить. Но я так сладко дрыхла в объятиях Димы, что пропустила звонок.
Всё наладится. Уверена.
Важнее другое.
То, что распускается в животе пышными бутонами. То, что заставляет глупо улыбаться, жмурясь от счастья.
Дима, повертевшись, открывает глаза и очень протяжно зевает.
– Доброе утро, соня, – салютую ему кружкой.
– Доброе утро, коварная соблазнительница, – фыркает он, поднявшись и обернувшись в одеяло как в полотенце. – Пойду мыться.
– Чего замотался? Будто я у тебя там чего-то не видела.
– И правда!
С этими словами он скидывает одеяло и сладко потягивается. Ох. Абсолютно обнаженный. Спортивный, подтянутый мужчина, при виде которого у меня начинает течь голодная слюна. Мы смотрим друг другу в глаза, и я плавлюсь от воспламеняющей темноты, что затаилась во взгляде Кондратьева.
Какой же он соблазнительный, мамочки!
Может быть, мы успеем помыться попозже?..
Вместе?..
Отгоняю назойливые мысли, в которых срываю с себя пижаму и несусь к Кондратьеву. Нет уж, нам ещё поговорить надо, а уже потом можно изображать двух кроликов в брачный период.
В общем, когда Димы возвращается с помывки, я пододвигаю к нему кофе и несколько криво слепленных бутербродов (напоминаю, нельзя показывать мужчине, что ты готова ради него кашеварить). Он особо не привередничает, а жадно вгрызается в трехдневный хлеб.
– Как же вкусно! Когда мы на квест ходили? Позавчера? Получается, я уже три дня ничего не ел?
Меня начинает мучить совесть. Человек из больницы сбежал, только бы убедиться, что со мной всё в порядке, а я ему завтрак не смогла приготовить.
– Будешь блины? Или омлет?
– Не, – отмахивается, проглатывая бутерброд, не жуя. – Потом. Давай-ка сначала обсудим всё. Начинай.
Я рассказываю, стараясь ничего не упустить. И про полицейских, и про капельницу со снотворным, и про активиста-Славу, который развернул бурную деятельность по поимке злодея. Про Вову тоже вспоминаю, как и про наш нелепый разговор. Дима даже соглашается прослушать диктофонную запись.
Ну а потом говорит он сам, и мои глаза ползут на лоб, когда я слушаю, как Кондратьев подслушал разговор и как рванул из больницы.
Мы будто попали в российский сериал про бандитов, где на героев охотятся целые преступные группировки. Мамочки!
– Что делать-то будем? – Я вжимаюсь ему в грудь и так крепко обнимаю, словно боюсь, что он испарится.
– Не представляю. Чертовщина какая-то происходит. Не могу понять, кто на нас ополчился. Ладно бы только на меня, тогда бы я продолжил копать под Суханова. Но с чего ему давить свою бывшую невесту?
– Так не доставайся же ты никому*, – цитирую я строчку из знаменитой пьесы. – Я от него ушла, и он психанул.
– Как вариант, но сомнительно. Он даже по телефону с тобой нормально разговаривал, объяснялся по-человечески. Хотя мог бы нахамить или трубку не взять. Хотя кто его знает, рано судить, – устало выдыхает. – Хорошо, допустим, всё подстроил Суханов. Тогда откуда взялась женщина, которая приходила в больницу? Уверен, я слышал её голос и требование влить в меня какую-то гадость.
– Дим, ты точно никаких клиенток не обижал? – сдавленно хихикаю.
– Если вспомнить всех клиенток, которых я когда-либо обидел, то нам не хватит дня. Но вряд ли неудачная фотосессия оскорбила кого-то настолько, что дамочка решила переодеться в медведя или задавить некую Васнецову.
– А голос не показался тебе знакомым?
Он пытается вспомнить. Морщит лоб и закусывает губу, а затем неуверенно произносит:
– Не-а. Бред какой-то. Пожалуй, съезжу к Славику, – добавляет, нехотя выпуская меня из кольца своих рук. – Пусть распутывает этот змеиный клубок.
Мне не нравится его энтузиазм. У самого живот зашит и ссадины по всему телу, а уже собрался куда-то ехать.
– Может, тебе нужно в больницу? Ты еще слишком слаб.
Кондратьев взирает на меня с таким ехидством, будто я сказанула какую-то глупость.
– Васнецова, мы с тобой всю ночь скакали как бешеные кони. Ты всё ещё считаешь меня ослабшим и дряхлым?
– Нет, – бурчу, стремительно краснея.
Конечно, как кони мы не скакали, но ночь была… длинной и насыщенной.
– Вот и не сомневайся во
