появлением паланкина прошло не больше минуты.
– Спасибо, Карлос, что привели ее сюда.
– Теперь все?
– Думаю, да. – Голос Мадемуазели рождал слабое эхо. – У нас мало времени, и это притом, что мы потеряли столько лет. Я нашла экипаж, который подыскивает кого-нибудь вроде Хоури, но корабль простоит тут всего несколько дней, а потом покинет систему. Упустить этот шанс мы не можем. Ана должна пройти обучение, вжиться в роль и внедриться в команду за оставшийся срок.
– А если я скажу «нет»? – спросила Хоури.
– Но вы же этого не скажете, правда? Ведь теперь вы знаете, что я могу вам сделать. Не забыли?
– Такое забудешь.
Она очень хорошо помнила то, что ей показала Мадемуазель. В другой капсуле для криосна лежал человек. И этим человеком был ее муж Фазиль. На самом деле их никогда не разлучали. Обоих доставили сюда с Окраины Неба – чиновничья ошибка оказалась милостива не только к Ане. Да и была ли она, эта ошибка? С самого начала можно было догадаться, что кто-то принимает самое деятельное участие в судьбе Хоури. Неспроста же она с такой легкостью получила место наемного убийцы в «Игре теней»! Эта роль, как она теперь понимала, понадобилась только для проверки ее пригодности к другой задаче. Ну а заручиться ее согласием было проще простого. Фазиль в руках Мадемуазели. Если Хоури откажется, она больше не увидит мужа.
– Никогда не сомневалась в вашем здравомыслии, – сказала Мадемуазель. – И вообще, Хоури, мое поручение не такое уж и сложное.
– А что с кораблем, который вы нашли?
– Это просто торговцы, – произнес Манукян успокаивающе. – Я сам из них. И когда пребывал в этом качестве, мне удалось спасти…
– Хватит, Карлос.
– Извините. – Он оглянулся на паланкин. – Я лишь хотел сказать, что здесь не угадаешь, с кем нам придется иметь дело.
Благодаря то ли случайности, то ли причудливой игре подсознания инженеры, строившие по заданию СИИЗа корабль для исследования завесы, выбрали форму символа бесконечности. Он состоял из двух каплевидных модулей, соединенных между собой «муфтой». Модули были набиты аппаратурой жизнеобеспечения, разведки и связи, а в «муфте» находились двигатели и разнообразная научная аппаратура. Каждому исследователю предстояло жить в индивидуальном модуле, который в нештатной ситуации – например, при прекращении мониторинга психической активности его пассажира – мог быть отделен.
Включив реактивную тягу, корабль устремился к завесе, тогда как исследовательская станция отошла на безопасное расстояние – туда, где ее ждал субсветовик. Рассказ Ласкаля заканчивался тем, что разведчик стал быстро удаляться, уменьшаясь в размерах, пока не превратился в лиловое пятно ракетного выхлопа с красным и зеленым миганием бортовых огней. Вскоре они тоже исчезли. Все залила темнота, будто расползалась огромная клякса туши.
Никто достоверно не знает, что произошло потом. Бóльшая часть информации, собранной в полете Силвестом и Лефевр, была безвозвратно утеряна, включая и ту, которую они передавали на станцию и субсветовик. Не только длительность последующих событий, но даже их точный порядок теперь вызывает сомнения. Все, что известно, записано со слов Силвеста. Но ведь и он, по его собственному признанию, пребывал в измененном состоянии сознания и даже частично терял его вблизи от завесы. Так что его воспоминания трудно считать надежным источником.
Полученная информация сводилась к следующему.
Силвест и Лефевр подошли к завесе ближе, чем кто-либо до них, включая и Ласкаля. Если сказанное Ласкалем правда, то их трансформированные разумы обманули защиту завесы. Эта защита направила их в относительно спокойный канал пространства-времени, тогда как вся остальная пограничная область буквально кипела от чудовищных гравитационных перепадов. Никто даже теперь не может объяснить, как это случилось, каким образом механизмы глубокой защиты завесы могли искривить пространство-время, придав ему такие дикие геометрические формы, если его свертывание, в миллиарды раз более простое, потребовало бы затрат энергии, какая не содержится в массе покоя всей нашей Галактики. Никто не понимает и того, как может сознание проникать в пространство-время вблизи завесы, причем делать это таким образом, чтобы последняя имела возможность распознать тип разума, пытающегося добраться до ее ядра, и одновременно оценить и трансформировать содержащиеся в нем мысли и воспоминания. Очевидно, существует некая связь между мыслительными процессами этого разума и глубинными процессами пространства-времени. Возможно, одно влияет на другое.
Силвест докопался до гипотезы, умершей сотни лет назад: якобы существует связь между квантовыми процессами в сознании и квантовыми же гравитационными механизмами, на которые опирается пространство-время; эти механизмы и процессы сближаются в соответствии с так называемым тензором Вейля.
Впрочем, и теперь о сознании было известно немногим больше. Безумных теорий вполне хватало. Например, кое-кто считал, что вблизи от завесы даже слабенькая связь между сознанием и пространством-временем может многократно усиливаться.
Силвест и Лефевр мыслью пробивали себе дорогу через шторм, их переделанные жонглерами умы успокаивали силы гравитации, бушевавшие в считаных метрах от тонких бортов корабля. Их можно сравнить с заклинателями змей, оказавшихся в полной этих тварей пещере и своей музыкой прокладывающих узкую дорожку среди шипящих гадов; как только умолкнет музыка или нарушится ее строй, змеи очнутся от гипнотического сна. Никто никогда не узнает, как близко подошли Силвест и Лефевр к завесе, если музыка их умов вдруг собьется, а кобры гравитации грозно зашевелятся.
Силвест утверждал, что саму границу они не пересекли, и ссылался на визуальные наблюдения – больше половины видимого неба оставалось звездным. Но та ничтожная часть информации, которую удалось получить с исследовательского спутника, свидетельствует, что контактный корабль с двумя наблюдателями побывал внутри фрактальной пены, то есть в пределах размазанной границы завесы. Иначе говоря, в пределах того, что Ласкаль назвал Пространством Откровения.
Лефевр почувствовала, как это все начиналось. Со страхом, но и с ледяным спокойствием она сообщила Силвесту об изменении состояния ее трансформированного мозга. Этот мозг с шаблоном мышления затворников теперь очищался, расползалась тонкая вуаль чужеродного восприятия, накинутая жонглерами; оставалось только человеческое мышление. Это было именно то, чего они боялись с самого начала. И молились, чтобы такого не произошло.
Они тут же известили о случившемся научную станцию и провели несколько психологических тестов. Увы, положение оказалось критическим, результаты трансформации сходили на нет. Через
