этой реальности, что в той имело место национальное русское раздолбайство. Наверное, иного не стоит ожидать от народа, в языке которого казалось бы одинаковые слова — тюль и мышь — разного рода, много подобных нелогичностей и масса исключений.
Два раза в неделю нас возили тренироваться на другие стадионы — чтобы не привыкали к одному. Даже в закрытый строгий Севастополь нас пустили, и после тренировки мы побродили по ночной набережной. Вода качала отраженные огни Северной стороны, и бухта скорее напоминала широкую реку, только запах водорослей и йода напоминал, что это море, да огромные чайки, голосящие и летающие даже ночью.
И в пышной уже знакомой Евпатории мы побывали, наведались в кафе, где встряли в неприятности два года назад, раздали автографы и перекусили. В этот раз все было чинно и благородно. А в ресторан на набережной, куда нас не пускали в прошлый раз, не пошли из принципа.
Ялта удивила почти весенним теплом, помахала веерами пальм, как старым знакомым. Керчь встретила настороженно, но не устояла перед нашим обаянием и все-таки приняла нас, выключила дождь.
И если города средней полосы чем-то схожи, как братья и сестры, то крымские города точно не родственники. Вот Симферополь и Евпатория — ну разные же ведь! А Евпатория и Ялта так вообще.
Жаль не получилось подняться на Ай-Петри на подъемнике — просто не было времени.
Южный воздух и солнце сделали свое дело, и Игнат выкарабкался из околодепрессивного состояния. Зря я боялся, что после смерти Энн он уйдет в пике.
Одиннадцатого февраля, как только закончатся сборы, мы должны были полететь в Киев на товарищеский матч с «Динамо», где играли мои знакомые по национальной сборной, в том числе Вовочка Пинчук, который был слишком дерзким, за что его изгнали из сборной.
Судя по тому, что о «Титане» писали в Комсети и говорили местные эксперты, Пинчук позаботился о том, чтобы нас встретили «тепло» если не сказать «горячо».
На подлете мы поняли, что нас тут не любят не только люди. То ли из-за ветра, то ли из-за облачности самолет долго нарезал круги над Киевом, аж пассажиры заволновались.
А когда мы вынырнули из густой, как кисель, тучи, стало ясно, нас встречает вьюга, и все замело. Надеюсь, стадион тут крытый, а то не посмотрел в Космети, иначе нам придется катать по полю большой снежок.
Черт, не получится Киев посмотреть! Наверняка он, как и Москва, не изуродован архитектурными выкидышами нулевых, и каштаны на площадях целы… Но весьма заснежены.
Вон как дует и метет! Взлетки не видно. Хорошо хоть вообще смогли приземлиться!
— Че, игры не будет? — спросил прилипший к иллюминатору Левашов.
— Да будет игра, обычная погода, брат! — прогудел Сэм.
Я хотел уточнить, крытый ли в Киева стадион, но Димидко будто мысли мои прочел.
— И не надейтесь! Играть будем в тепличных условиях, так что все пучком!
— Спасибо, что не будет журналюг! — радостно выдохнул Клыков. — Остальное мы переживем!
Когда вышли из самолета, и ветер пробрал до костей, мне даже показалось, что нет, не переживем. Благо до развозки идти пару метров, но всем и секунды хватило, чтобы продрогнуть. Капюшоны сдувало, снег набивался за шиворот. Мы погрузились в электромобиль, и нас повезли к автобусу.
— Капец, вот это Антарктида! — задумчиво сказал Ведьмак. — Вот же повезло! Я такого не помню.
— А я помню! — вставил свои пять копеек Цыба, голос ему будто был на пару размеров велик — грудной бархатный баритон. — В две тысячи тринадцатом, кажется, году, в марте наш классом повезли на экскурсию — точно так же было! Все замело, а утром народ машины выкапывал. Идут себе мужики, видят — кто-то сугроб разгребает, ну и пикируют на него помогают всем миром.
— Да фигня, братаны, у нас всегда так! — крикнул Сэм и, подавая пример доблести и героизма, выскочил из электромобиля, рванул к желтому силуэту автобуса. Был бы он белый или серебристый, вообще потерялся бы.
Перед выходом Колесо размашисто перекрестился и выскочил в непогоду. За ним — Марк Круминьш и Егор Борода. Ну, эти здоровенные, их не сдует, а за Микроба и Цыбу волнительно.
Я выходил предпоследним. Ух! Снежинки не просто залепляют лицо, они его будто бы царапают. Горизонтальный снег, вороны, летящие вперед хвостом, девушки…
Я оторопел, глядя на девушку в короткой шубке, мини-юбке и в сапогах на огромных каблуках. Шапки на ней не было, и копну кудрявых волос ветром вздымало вертикально, словно течением под водой. Подняв воротник, знойная красавица упрямо прорывалась вперед и вскоре исчезла из виду, как мимолетное виденье.
В автобусе снег мгновенно растаял, и волосы промокли.
В гостиницу мы бежали так же. Вжух — и там. Зарегистрировались, заселились, потом собрались в коридоре, и Димидко, почесывая в затылке, объявил:
— Итак, мужики, новость: киевляне не готовы топтать главный газон.
— И почему я не удивлен? — скривился Круминьш, скрестив руки на груди.
— Не пошли бы они нахер! — поддержал его новый защитник, Егор Борода.
Такие разные, они быстро нашли общий язык.
— Чем мотивируют? — спросил Колесо.
— Еще, говорят, рано ему. Лежит под пленкой, подрастает. Поэтому предложили играть в манеже, под крышей.
— Так если в Манеже, — тут же поинтересовался Микроб, — выходит, тренировочная игра, а не товарищеская, да? Кроссовки, кеды и даже можно без щитков — так ведь?
Тренер посмотрел тяжело, вздохнул не легче:
— Товарищеская. И даже больше, чем товарищеская. Киевляне нас ждут и зубами скрежещут.
— Да читали, — сказал Клыков недобро. — За что они нас не любят?
Пришлось признаваться:
— Из-за меня. Меня взяли в национальную сборную третьим вратарем. Второй вратарь, Владимир Пинчук, захотел показать, что он круче…
— Ой, дура-ак, — покачал головой Микроб.
— Переусердствовал, — продолжил я, — и вместо Уругвая он поехал в Киев.
— Ха! — воскликнул Колесо. — Теперь понятно. Болелы нас шапками закидают и, по-хорошему, нужна охрана.
— Она была, — сказал Димидко. — Милицейская машина у автобуса, просто вы ее в пурге не заметили. И в гостинице сейчас дежурят. Но все равно будьте готовы к сюрпризам.
— Вернемся к нашим баранам. Вот этот сегодняшний матч нам многие припомнят, если выйдем против киевлян на расслабоне — чисто потренироваться и связки понаигрывать. Рассматривайте как официальную игру. Но в манеже.
Вспомнилось, что у нас «Спартак» раньше так играл, пока стадиона своего не было.
— И премии, значит, будут? — возбудился Жека.
— Куда в тебя лезет, а? — пробормотал Саныч. — Да ты выиграй сначала!
— Поставь меня в основной состав — увидишь, — вызвался Жека.
Они с Левашовым были равны по полезности, но, когда нужно нападение, Саныч выпускал Жеку, если больше важна защита — менял Воропая на Левашова. Получалось, что на поле они выходили через раз.
— Напоминаю, — проговорил Димидко, что манеж — это жесткий пластиковый газон, трико телесное и кеды. А без трико сожжете себе кожу
