«Не трудно представить себе, сколько глубины ума и блеска было в беседах, когда группы пассажиров опять сходились за общим столом на пароходе. Я их до сих пор еще почти слово в слово на память знаю. На меня большее впечатление оказали советы художников, вероятно, потому, что я сам совершенно лишен художественного чутья. Художникам «Будущности» я обязан мыслью о культивировании красоты в нашей стране. Она должна была быть, красива, прежде всего красива, потому что красота – величайшая отрада для человеческой души.
«Когда «Будущность» была уже у наших берегов, я находился в средней области Палестины. Фишер, Штейнек и Алладино приветствовали в Хайфе гостей от имени Новой Общины. Я хотел представиться нашим гостям, как только покончу с самыми неотложными делами. Это было горячее время, и работать приходилось без перерыва. Я дни и ночи был в разъездах и часто даже ночь проводил в своем автомобиле, перевозившем меня с одного места на другое. Везде шли спешные работы, и везде нужен был присмотр. Хотя все делалось по точно разработанному плану, и люди у нас были надежные, но я желал лично убедиться, все ли предписания исполняются.
«В то же время я поддерживал постояннное сообщение с моей главной квартирой в Хайфе. Оттуда я получал известия, которые заставляли меня совершать самые непредвиденные экскурсии. Бывали и недоразумения с рабочими, которые мне приходилось разбирать. При распределении земельных участков запутывались часто гордиевы узлы, которые я один мог разрубать.
«На полях, приобретенных Новой Общиной, уже шли деятельные полевые работы. Мы основали сельско-хозяйственную производительную артель по образцу Рахалинской артели, но для наших переселенцев дело было еще новое, и нужна была авторитетная импонирующая сила, для того, чтобы удержать в движении заведенную машину. Задача эта была не сложная, но требовала неустанной бдительности.
«Сеять пшеницу, ячмень, овес, маис – хоть искусство не Бог весть какое, но и тут затруднений было не мало. Приходилось, первым делом, бороться с почвой. Но у нас были новейшие технические средства и упорная человеческая воля, и мы победили ее, и она стала нашим другом.
«Рабочий день равнялся всего семи часам, но это были часы упорного интенсивного труда. Одни проводили дороги, другие рыли каналы, третьи очищали землю от камней, четвертые строили дома, пятые сажали деревья, и так дальше. И каждый знал, что он работает для всех и все работают для него. Работа кипела. Пробуждалась природа от зимнего сна, пробуждались люди от долгого рабства, и все, что они делали и созидали, вдохновлялось надеждой на свободную светлую жизнь. Успехи росли с каждым днем, и с каждым днем расширялась область работ.
«Первым делом, я начал проводить телеграфную и телефонную сеть. Для всеобщего пользования она, конечно, еще не скоро могла быть готова, но для служебных це лей мы в самом непродолжительном времени уже стали пользоваться ею. Ежедневно стали прибывать во все города от Хайфы и до Бейрута партии иммигрантов количеством в пятьсот, тысячу, две тысячи человек. На следующий же день их отправляли в намеченные уже раньше пункты, и они тотчас же принимались за работу. Для одних железнодорожных работ требовались десятки тысяч людей. Не меньше и для постройки общественных зданий, как: административных, торговых учреждений, школ, больниц и проч. За работы по проведению дорог, каналов, постройке общественных зданий рабочие получали не только вознаграждение, за вычетом долгов, выплачивавшихся Общиной магазинам, за приобретенные переселенцами вещи, но и право на позднейшее обзаведение домами и хозяйством. Человек, по прибытии в Палестину прямо из гавани отправлявшийся на какие-либо работы, к осени уже мог поселиться в выстроенном для него домике в какой-нибудь колонии и выписать свою семью. Задача, как я говорил уже, была не сложная, – нужен был только план, нужна была организация. Европейские военные державы разрешали в девятнадцатом столетии и не такие задачи. Они должны были заботиться о миллионах людей, которые не всегда доверчиво и доброжелательно относились к правительственным мерам. Нам же до осени предстояло устроить только полмиллиона народа; до того же времени пора была горячая, страдная – мы работали все рука об руку, на родной земле, земле наших предков, окрыленные все одними мечтами и желаниями. В виду отсутствия запретительных мер, широко стала развиваться промышленность и торговля. По всей стране частные предприниматели строили фабрики, которые должны были быть закончены к осени.
«Каждый разумный человек понимал, какие блестящие перспективы открываются для промышленности, в виду предвидевшегося многочисленного населения, сбыта, географического положения страны и обилия предполагавшихся портов. И когда я после первой жатвы, которая не была еще вполне удовлетворительной по результатам, сделал обзор всему положению вещей, я не нашел надобности остановить осенью иммиграционное движение, как предполагалось раньше. Я телеграфировал об этом во все страны главным представителям сионистских кружков, и сообщение вызвало энтузиазм в еврейских общинах. Нашу первую жатву я считаю первой победой нашей Новой Общины; потом были жатвы богатые, обильные, но никогда уже мы не пожинали так много, как в первый год. Потому что мы пожинали тогда доверие наших братьев. Едва двенадцать месяцев прошло с теех пор, как я учредил в Лондоне свой генеральный штаб, и мог уже сказать друзьям в нашей квартире в Хайфе, что первый год дал хорошие результаты.
«Здание для главного правления в Хайфе к осени уже было готово, но внутри еще не было отделано; перейти туда из временной квартиры предполагалось только весною.
«Очередным вопросом было в то время применение водяных сил, не говоря уже о водоснабжении и проведении каналов. Канал Мертвого моря и его ответвления достаточно красноречиво говорят о том, что наши инженеры даром времени не теряли.
«В то же время и другой благодетельный поток хлынул в нашу страну: капитал и кредит. Вместе с сельскохозяйственными производительными артелями мы ввели у нас также земельный кредит. Раньше полагали, что мы истощим наш фонд, если дадим нашим иммигрантам дома и службы, поля, машины, лошадей, коров, овец, птицу, экипажи, орудия, съестные припасы и семена. Устройство каждой семьи, взятой средним числом из пяти членов, обходилось в шестьсот фунтов стерлингов. На потребности тысячи таких семейств требовалось сто двадцать миллионов марок. Но те, которые высказывали сомнение насчет успеха нашего дела, упустили из виду, что переселенцы сами по себе представляют огромную экономическую ценность, и что наличность ценностей открывает кредит. Словом: чем более прибывало иммигрантов, тем более мы получали денег.
«Но я, однако, уклоняюсь от того времени, о котором хотел вам рассказать. В то время «Будущность» еще стояла у наших берегов. Я рвался к ней всей душой и мечтал, наконец, в Яффо осуществить свою мечту и познакомиться с нашими избранными гостями. Вдруг получаю известие, требовавшее моего немедленного отъезда в Константинополь для переговоров с турецким правительством. Там дела задержали меня дольше, чем я предполагал, и, когда я возвращался в Палестину на своей яхте, я заметил, когда мы огибали остров Кипр, голубой дымок на горизонте. У меня сжалось сердце, я подумал, что это убегает на север «Будущность» и я так и не увижу ее. Моя догадка подтвердилась. Я узнал об этом с глубоким сокрушением уже в Бейруте! И с тех пор я лелею заветное желание присутствовать, по крайней мере, при вторичном ее приезде. Потому что тогда решено было, что через двадцать пять лет «Будущность» опять будет у наших берегов. Но это будет уже новое великолепное судно с тем же названием. И гости будут не все те же, так как многие из первых гостей уже умерли; а кроме оставшихся в живых, мы пригласим еще тех, что за это время оказали крупные культурные услуги человечеству. И каждые двадцать пять лет «Будущность» будет привозить к нам такой ареопаг, советы и мнения которого мы будем принимать с благодарностью и благоговением. Мы будем показывать им всю нашу страну, и гости «Будущности» будут нашими судьями. И если они опять приедут, и Господь на этот раз сподобит меня увидеть их, и они найдут, что Иосиф Леви свою простую, но трудную задачу более или менее добросовестно выполнил, – тогда я выйду в отставку.
«И когда я умру, похороните меня рядом с моим незабвенным другом Фишером, там, на Кармельском кладбище, откуда открывается вид на дорогую мою родину…мое любимое море».
VI
Голос замолк. Последние слова глубоко растрогали слушателей.
Кингскурт громко откашлялся и сказал:
– Должно быть, чудесный малый, ваш Иоэ! Чудесный малый! Жаль, что его нет здесь. С удовольствием пожал бы ему руку, – но надеюсь все-таки удастся повидать его до отъезда… вот этим каналом-то Мертвого моря он прямо меня ошарашил. Это никак восьмое чудо мира, а? Как бы нам на него поглазеть, на этот сказочный канал?…
