Самозванец решил не затягивать с венчанием на царство. Церемонию назначили на 21 июля. Она осуществлялась по разработанным ранее чинам для Ивана IV, Федора Ивановича и Бориса Годунова, поэтому показалась иностранцам не достаточно пышной. Но отступать от прежних правил самозванец не мог, поскольку в очередной раз должен был доказать свою истинность.
Жак Маржерет описал это событие так: «Наконец, в конце июля он короновался, что совершилось без особых торжеств, разве только весь путь от покоев до церкви Богоматери (Успенского собора. — Л. М.) и оттуда до Архангельской был устлан алым сукном, а сверху золотой персидской парчой, по которой он шагал. Когда он вошел в сказанную церковь Богоматери, где его ждал патриарх со всем духовенством, то после молитв и других обрядов ему вынесли из сокровищницы корону, скипетр и золотую державу, которые были ему вручены; затем, когда он выходил из сказанной церкви, направляясь в Архангельскую, по пути бросали мелкие золотые монеты, стоимостью в полэкю, в экю и некоторые в два экю, отчеканенные для этого случая, так как в России совсем не делают золотых монет; а из Архангельской церкви он возвратился в свой дворец, где был накрыт стол для всех, кто мог усесться». (Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 197.)
Правление самозванца
После празднеств по случаю восшествия на престол Лжедмитрий начал раздавать долги. Он постарался максимально щедро наградить поляков, которые оставались с ним до конца. Но далеко не все были довольны полученными деньгами и подарками. Так, князь Адам Вишневецкий утверждал, что он потратил несколько тысяч злотых на экипировку «царевича Дмитрия», а взамен ему вернули какие-то копейки.
Некоторые шляхтичи, получив плату за службу, не стали возвращаться в Польшу Они купили себе красивую одежду, наняли слуг и стали вести праздный образ жизни. Прогуляв и пропив все деньги, они стали требовать от Лжедмитрия дополнительной платы. Когда тот отказался это делать, они начали буянить. Утихомиривать их пришлось П. Ф. Басманову со стрельцами. Роптали и казаки, уверенные, что без их помощи «Дмитрий Иванович» никогда бы не получил престол. Но всем угодить было невозможно.
К тому же Лжедмитрий сам был большой охотник до предметов роскоши и диковинных вещиц. Поэтому деньги из царской казны стали быстро перетекать в карманы ловких торговцев заморскими товарами. Через короткое время выяснилось, что было растрачено более 500 000 рублей, т. е. половина годового дохода казны.
Желая отблагодарить жителей северских городов за помощь, самозванец разрешил им целый год не платить налоги и на будущее существенно уменьшил их размер. Кроме того, он издал ряд указов, касающихся холопов и крепостных крестьян. Отныне нельзя было кабалить всех родственников за долги одного из них. Запрещалось возвращать крестьян тем помещикам, которые довели их до голода и нищеты. При отсутствии кабальных записей, зафиксированных в Холопьем приказе, холопы считались свободными людьми. Незаконными считались и кабальные записи, составленные в период трехлетнего голода. Это способствовало популярности Лжедмитрия среди простонародья.
Некоторое улучшение в выплате ясака получили остяки. Им разрешили самим привозить меха в Верхотурье и ничего не платить сборщикам, которые стремились нажиться за их счет.
При этом самозванец быстро понял, что все свои обязательства перед поляками выполнять не стоит. Он окончательно похоронил проект передачи Сигизмунду III Смоленска с прилегающими землями и лишь разрешил полякам свободно приезжать в этот город для торговли.
Одновременно и русским людям было позволено посещать европейские страны.
Когда в августе 1605 г. в Москву прибыл польский посол Александр Гонсевский с поздравлениями по случаю восшествия «Дмитрия Ивановича» на престол, ему было заявлено, что царь не собирается быть послушной игрушкой в руках короля. Лжедмитрий отказался выслать из своей страны шведского принца Густава, не захотел он и портить отношения со шведским королем Карлом IX, личным врагом Сигизмунда III (Карл отнял у него шведскую корону).
В итоге отправленный в Польшу Ян Бучинский был вынужден написать в Москву «Дмитрию» о том, что некоторые представители польской знати изменили к нему отношение. Они решили, что самозванец — слишком чванливый и заносчивый человек, быстро забывший своих благодетелей. Поэтому следует рассказать всему свету, что он обманщик и авантюрист. Русским же людям следует самим обо всем догадаться. Бучинский даже узнал, что при королевском дворе ходят слухи о том, что московские бояре планируют свергнуть «Дмитрия» и посадить на трон польского королевича Владислава. Сигизмунд против этого не возражает, хотя его сыну только десять лет.
Но легкомысленный самозванец не поверил секретарю. Он упивался своим очень высоким положением и почти всемогуществом.
Современники отмечали, что Лжедмитрий очень любил принимать участие в заседаниях Совета светских лиц, обсуждавших сложные вопросы. Послушав бесконечные споры бояр, он со смехом им говорил: «Сколько часов вы рассуждаете, а все без толку! Так я вам скажу, в чем дело и как его решить». При этом он журил бояр за невежество и приводил различные аналогичные примеры из всемирной истории или личной жизни. Все это свидетельствовало об остроте его ума и образованности.
Желая продемонстрировать простым людям свою милостивость и справедливость, по средам и субботам лжецарь лично принимал у всех челобитные и старался тут же дать на них ответ. Этим он завоевал большую популярность у простых москвичей.
Правда, вскоре выяснилось, что «царь Дмитрий» имеет и много отрицательных черт.
Для восполнения потерь в казне он стал брать деньги у крупных монастырей, полагая, что настоящие монахи должны жить своим трудом достаточно скромно.
Большие суммы денег Лжедмитрию пришлось сразу же отправить Юрию Мнишеку для уплаты его долгов, но это было только начало. Вскоре затраты на невесту и ее родственников возросли в несколько раз.
Не желая жить в покоях царя Бориса, самозванец приказал снести его дворец до основания. Для себя «он повелел выстроить над большой кремлевскою стеною великолепнее палаты, откуда он мог видеть всю Москву, ибо они были воздвигнуты на высокой горе, под которой протекала река Москва, и повелел выстроить два здания, одно подле другого, под углом, одно для будущей царицы, а другое для него самого…
Внутри этих вышеописанных палат он повелел поставить весьма дорогие балдахины, выложенные золотом, а стены увесить дорогою парчою и рытым бархатом; все гвозди, крюки, цепи и дверные петли велел покрыть толстым слоем позолоты; и повелел внутри искусно выложить печи различными великолепными украшениями, все окна обить отличным кармазиновым сукном; и повелел также построить великолепные бани и прекрасные башни; сверх того он повелел построить еще и конюшню, рядом со своими палатами, хотя уже была одна большая конюшня во дворце; он повелел в описанном выше дворце также устроить множество потаенных дверей и ходов». (Масса И. Краткое известие о Московии. С. 98–99.)
В качестве строительного материала для нового дворца использовали то, что было заготовлено Б. Годуновым для храма «Святая Святых». Возможно, представители духовенства расценили это как кощунство. Но перечить новому государю никто не смел.
Несмотря на всю внешнюю браваду самозванец, видимо, чувствовал себя недостаточно защищенным среди русских людей. Поэтому он удвоил стражу в своем дворце, включив в ее состав преимущественно иностранцев. Из немцев и ливонцев он отобрал триста самых рослых и храбрых воинов и вооружил их алебардами и протазанами. Им следовало одеваться в немецкое платье, сшитое из бархата и золотой парчи. При этом у каждой сотни воинов цвет одежды отличался. У одних он был из фиолетового сукна с отделкой из черного бархата, у других — отделка была из красного бархата, у третьих — из желтого. Возглавляли сотни капитаны-иностранцы, которые получали не только жалованье, но и поместья. Одним из них был Жак Маржерет.
Стражники должны были не только по ночам охранять царский дворец, но и выезжать с Лжедмитрием на прогулку. Москвичей это очень удивляло, поскольку раньше цари ездили только в окружении стрельцов, одетых на московский лад.
Наибольшую проблему для Лжедмитрия представлял вопрос о престолонаследии, поскольку, по сложившейся традиции, правящий государь должен был назвать имя своего официального наследника на случай своей внезапной смерти. Можно предположить, что первоначально он планировал сделать своим наследником до рождения будущих детей Симеона Бекбулатовича, который по воле Ивана Грозного управлял страной целый год. Симеон приходился племянником царице Марии Темрюковне, поэтому формально считался царским родственником. К тому же он сам был царского рода — приходился сыном ногайскому хану.
