— Не думаю, что он взял «Мерседес» на свое имя, — с сомнением покачал головой Дубов. — Хотя, конечно, и это направление нужно отработать.
— Значит, вы согласны мне помочь? — обрадовалась Кассирова.
— Я должен подумать, — уклончиво ответил Дубов. — Госпожа Кассирова, как я понял, вы собирались продать десять писем Тургенева к вашей прабабушке. И это все, чем вы располагаете?
— Да нет, не совсем. Всего их сохранилось… м-м-м… двенадцать. Но два я решила оставить как семейную реликвию. — Софья извлекла из сумочки несколько бумаг. — Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам его зачитаю. — И, не дожидаясь изъявления желаний, принялась с выражением читать:
— «Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867.
Не могу и выразить, Татьяна Никитична, сколь порадовало меня Ваше письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас все в порядке и что Вы среди забот о хозяйстве и детях изыскали время не только прочесть мою повесть, но и высказать о ней свое мнение. (Речь идет о романе „Дым“, — пояснила Кассирова). Читая Ваши замечания, я об одном сожалел — что Вы не ознакомились с книгой в рукописи, ибо с большинством Ваших замечаний я вполне согласен, но увы — теперь уже поздно что-либо поправить.
Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться — его я ввел в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все набросились, и очень рад этому — особенно теперь, в самое время всеславянского опьянения. (Почти такими же словами Иван Сергеевич пишет об этом двумя неделями позже Писареву, — добавила Кассирова). Впрочем, известный Вам милейший Павел Васильевич Анненков грозится написать большую статью с обстоятельным разбором „Дыма“, каковую Вы, Татьяна Никитична, сможете прочесть в одном из ближайших номеров „Вестника Европы“.
Как жаль, что мы с Вами столь содержательно беседуем в письмах и столь же редко видимся лично. Если Вы все же надумаете отправиться в Европу, то непременно отпишите мне — я несказанно буду рад увидать Вас и насладиться Вашим всегда дельным и умным разговором.
Засим желаю Вам, дорогая Татьяна Никитична, всяческого счастья и удачи в делах как личных, так и в хозяйственных. Кланяюсь Вашим милым деткам и крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу — охотится ли он, как прежде, с Дианкой на тетеревей?
Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев».
— Да-а, — вздохнул Серапионыч по окончании чтения, — Иван Сергеич и в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе.
— Архив оказался весьма обширным, — продолжала Кассирова, — и, кроме прочего, я там обнаружила дневник, который прабабушка вела долгие годы — полтора десятка тетрадей. Уж не знаю почему, но Владлен Серапионыч предположил, что он может вас заинтересовать, и прихватила с собой последнюю тетрадь, неоконченную. — Софья протянула Василию пожелтевшую тетрадку.
— Вы позволите мне пока оставить ее у себя? — попросил Дубов. — Знаете, доктор прав — иногда установить истину помогают совсем неожиданные предметы и обстоятельства. — Детектив бережно отправил тетрадку в стол.
— Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое дело? — еще раз настойчиво спросила Кассирова.
— Я должен подумать, — вздохнул сыщик. — Прямо и не знаю, с какого бока приняться — зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник…
— Завтра я с ним встречаюсь, — вдруг заявила Кассирова.
— Вот как? — насторожилился детектив. — Где и когда?
— В полдень, в кафе «Кислоярочка».
Василий задумался:
— Конечно, я мог бы туда придти, но вряд ли из этого получится что-то путное — возможно, он меня знает в лицо. И если ваш посредник в сговоре с «бизнесменом», то они наверняка тут же «залягут на дно». Впрочем, возможны любые варианты. Знаете, госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю и завтра вам позвоню.
— Буду ждать! — Обрадованная Кассирова подхватила сумочку и стала пробираться к двери. — Надеюсь на вашу помощь. До свидания, Василий Николаич. До свидания, доктор.
— Надеюсь, до скорого, — кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Василий Николаевич неспеша встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при сыскной конторе, которую он именовал «девичьей». На сей раз она полностью оправдала свое название, так как дверь, стоявшая в течение визита Софьи Кассировой чуть приоткрытой, отворилась шире, и кабинете появилась молодая женщина.
— Вот так сюрприз, — пробормотал доктор.
— Владлен Серапионыч, позвольте вам представить мою новую помощницу Надежду Чаликову, — довольный произведенным эффектом, сказал Дубов.
— А, здравствуйте, Наденька, — приветливо раскланялся Серапионыч, будто был знаком в нею по меньшей мере сто лет. — А я вас именно такою и представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал…
— А вы, стало быть, и есть тот доктор Серапионыч, о котором я наслышалась столько всякой жути, — рассмеялась Надя.
Доктор хотел было возразить, что слухи о его «жути» сильно преувеличены, но Василий сразу приступил к делу:
— Надя, вы слышали наш разговор с госпожой Кассировой от начала до конца. Что вы со своей стороны могли бы сказать по этому делу?
— По делу пока ничего, — призналась Чаликова, — но собственно госпожа Кассирова показалось мне дамой весьма неискренней и даже более того — элементарно корыстолюбивой.
— Это ваша журналистская интуиция? — спросил Дубов, удерживая Серапионыча, который уже собирался броситься в бой на защиту своей пациентки.
— Не только, — чуть подумав, ответила Надя. — Ясно видно, что она что-то скрывает, или, скажем так, недоговаривает. Она пришла к вам за помощью, а вам приходилось чуть не клещами вытаскивать у нее слово за словом. И потом, торговать личной перепиской собственной прабабушки! По-моему, это уж просто верх бесстыдства.
— Но ведь она же продала не все письма, — не выдержал доктор. — Две штуки оставила.
— Думаю, что больше, — не задумываясь заявила Надя. — И поверьте мне, отнюдь не как семейную реликвию. Если об этих десяти узнает общественность и в печати поднимется шумиха — как же, обнаружили доселе неизвестные автографы Тургенева! — то за каждый новый материал Кассирова уже будет получать все больше, в зависимости от степени сенсации. А кончатся письма, так и бабушкины дневники в ход пойдут.
— Вы, сударыня, просто предубеждены к госпоже Кассировой, — с обидой произнес Серапионыч. — А ведь она поэтесса, и деньги ей нужны для издания своих произведений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});