— Почему так долго, Сандро-Дю? — спросил с тревогой.
Тот ничего не ответил, остановился в тени рябины, прячась от солнца.
— Почему так долго? — снова спросил Оранж. — Садись. В кабине прохладно.
Сандро устроился в удобном мягком кресле и долго сидел неподвижно, закрыв глаза. Оранж ожидал, ничего больше не спрашивая. Обычно Сандро сам всегда рассказывал все о своей работе.
— Поедем домой или ты хочешь подремать здесь?
— Домой.
И они поехали. Вырвались на седьмую радиаль, развернувшись вокруг седлообразного сооружения центрального корпуса академии, и вскоре нырнули в широкий тоннель, влились в плотный поток других машин.
— С тобой что-то произошло?
— Устал, — ответил Сандро насколько смог равнодушно и почувствовал, Оранж не поверил ему.
— Прими таблетку реминиса…
— Нет с собой… Дома…
На крутом повороте его наклонило влево, и он с усилием выпрямился и сел ровно:
— Не гони так. Нам некуда торопиться, — сказал тихо.
Оранж уменьшил скорость и удивленно спросил:
— Правда?
Новака опять охватила волна болезненного забытья.
Думал о Земле, думал без приятного волнения, как в первые годы жизни на Дюлии, но мучительно до боли.
«Я не видел ее четырнадцать лет. И даже если вылететь тотчас же, в это мгновение, все равно увижу Землю лишь через четыре года…»
— Я не могу больше… — тихонько вырвалось у Сандро помимо воли.
— Что? — мягко спросил Оранж.
— Мы слишком разные с Мори-Дю… Мы совершенно не нуждаемся друг в друге… — Сандро пытался как-то сгладить невольно вырвавшиеся слова.
Оранж перебил его и произнес поучительно: — Ты переутомился. Ты странно мыслишь. Мы с тобой тоже очень разные. Ты — человек, а я — машина для передвижения в пространстве. Но мы ведь нужны друг другу. Ты мне очень нужен, а я нужен тебе. Разве не так?
— Так, Оранж. Но оставь меня в покое. Ты все правильно говоришь. Но оставь меня…
И вдруг с ужасом и отвращением к самому себе Сандро Новак остро почувствовал, что он привык к этой химерной, страшной планете… «В одном из романов Андреша читал я еще мальчишкой о том, что герой… Как же его звали?.. Герой этот прожил двадцать лет в заключении… То ли в пещере, то ли в лаборатории… И когда его освободили, он не смог жить среди людей. Он вернулся к своему одиночеству. А мне уже сорок… У меня могла бы быть… жена. Не смей думать об этом! Осталось выдержать всего несколько дней! Был бы сын… или дочка… Неужели я возвращусь на Землю? И неужели не сойду с ума от счастья?»
Они выскочили из тоннеля на площадь. Глаза ослепил яркий свет.
— Почему ты так долго был в академии? — начал опять Оранж.
Его любопытство, к которому Новак давно привык, сейчас раздражало. Сандро ничего не ответил, притворился, что дремлет, хотя прекрасно знал — обмануть Оранжа практически невозможно.
— Ты мне сегодня не нравишься. Не желаешь общаться со мной. Почему?
— Я просто устал.
— Что ты делал в академии?
— Разговаривал с профессором Ферросом.
— Все это время?
— Да.
— Странно.
— Что странно, Оранж?
— Странно, что ты меня обманываешь. Что с тобою, Сандро?
«Должно быть, я совсем развинтился. Нужно собраться… И объяснить как-то Оранжу… Главное — не волноваться! Не волноваться! Но не могу же я сказать ему истину: «Мы с профессором Вейном выходили на связь с кораблем, который приближается к Дюлии…»
— У профессора шел длительный опыт по синтезу… А мы тем временем спорили с ним. Собственно, меня как журналиста прежде всего интересовали аспекты прогноза, но профессор увлекся, начал подсчитывать соотношение митохондрий и концентрации введенного амина, а меня это совсем не волновало. Мне хотелось лишь узнать, в какой мере это может влиять на ход нуклеарного кодирования… Ведь я простой журналист! Понимаешь, Оранж? — Он сознательно распалял себя, импровизируя, пересказ беседы, которая была совсем иной. — Я журналист. Я хорошо знаю только свое дело. Всего знать невозможно. Или не так? В жизни у каждого свое определенное место. А Феррос вошел в раж, начал мне рассказывать о специальных методиках, я же старался хоть что-нибудь понять… Вот и устал. Очень устал.
— Ладно, пусть будет так… — обиженно согласился Оранж.
Когда остановились возле дома, Оранж не сразу открыл дверцы кабины. Словно прикидывая что-то, спросил:
— Правда, все в порядке? Сандро-Дю, как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, Оранж. Ты так заботишься обо мне…
— Я привык к тебе. А если мы, машины, привыкаем к кому-то, это навсегда, по-настоящему. Быть полезным тебе во всем — для меня истинное наслаждение.
— Спасибо, Оранж.
Робот у входа, который не видел его со вчерашнего дня, отъехал по своему полидикроловому желобу к нише, но так, чтобы Сандро не смог сразу пройти в помещение.
Робби любил поболтать. Голос Сандро-Дю, как он любил говорить, помогал ему саморегулироваться, как хорошая музыка. Видимо, это были обычные комплименты робота, дань самолюбию дюлийца, но все равно Новаку всегда приятно слышать его слова. И сейчас Робби начал, как обычно:
— О, наконец-то! Я уже начал волноваться. Вас так долго не было. Вы совсем не думаете обо мне. Если б вы только знали, как мне необходим ваш голос… Мне даже показалось, на этот раз я перестану функционировать… — и отъехал в нишу до конца, освобождая проход.
— Прости, Робби. У меня было много работы.
— Вы совсем не бережете себя.
Робби смотрел на него темным глазком телекариуса. Сандро вошел в помещение. Мори в комнате не было. Сандро подошел к окну и долго наблюдал с высоты сорокового этажа город, подвижные цепочки машин на его магистралях.
— Ты пришел? — привычный фальцет Мори заставил обернуться.
Новак изобразил удивление:
— Я думал, ты где-то развлекаешься. У тебя ж сегодня выходной.
— Сандро…
— Что?
— Где ты был? — Его короткая прическа была, как всегда, безукоризненна, тонкие губы сложены в обиженную улыбку.
— Ты знаешь — я работал с профессором Ферросом…
Мори смотрел на него долго и неподвижно. Новаку стало страшно от этого взгляда. И вдруг Мори, словно вспомнив о чем-то, сказал:
— Подожди, я сейчас. Очень прошу тебя, подожди!
Он выбежал в комнату технического обслуживания и надолго притих там. Видимо, делал там что-то, но так тихо, ничего не было слышно. Сандро был удивлен его поведением. Все это было так не похоже на Мори. Но вот донесся щелчок в той комнате и послышалось радостное:
— Наконец-то!
Настолько необычен и взволнован был голос Мори, что Новак не узнал его. И тут же заметил, в помещении стало до удивления тихо, замерла вся аппаратура, погасли сигнальные огоньки всех систем. «Зачем он это делал?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
