– Можно задать вам один вопрос? – спросил Дарлинский.
– Валяйте.
– Почему вы решили, что посол – женщина?
– Об этом сказал представитель пнатиан.
– Он сказал, что это женщина?
– Ну да.
– Вы можете повторить в точности его слова?
– Попробую. Он выразил сожаление, что Леонора, или, как там ее, совсем недавно вступила в пору деторождения.
– Это дословно?
– Не совсем. Но наши переводчики постарались передать его слова максимально точно.
– Наши переводчики? – переспросил Дарлинский. – То есть гетеросексуальные женщины и мужчины?
– К чему вы клоните?
– Пока ничего не спрашивайте. А скажите, правильно ли я вас понял: если посол не выйдет из растительного состояния или умрет, то они объявят нам войну?
– Верно.
– Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной любезности.
– Сделаю все, что в моих силах, – ответил Хэммет.
– Я хочу, чтобы вы перекрыли полностью доступ в операционную палату 607 и в соседнюю терапевтическую. Распорядитесь создать там атмосферу со следующим составом: три с половиной процента кислорода, девяносто пять процентов азота и полтора процента инертных газов. Давление нормальное. Поставьте охрану и проследите, чтобы не впускали никого, кроме Дженнингса. Повторяю, никого. Только с моего разрешения.
– Через два часа все будет готово. Но…
– Никаких вопросов. Да, еще одно. Мне нужен открытый чан с концентрированной азотной кислотой, и обязательно накройте его непрозрачным материалом.
– Чан с кислотой?
– Именно. И не забудьте обернуть его. Через два часа я буду в операционной.
Когда в назначенное время Дарлинский с медсестрой вкатили пнатианку в палату, все уже было готово. Дженнингс восседал на операционном столе с самым озадаченным видом.
– Я чуть не спятил, – пожаловался он, – пока гадал, что вы задумали, шеф. Что за операцию вы тут собираетесь проводить? У меня есть только один ответ, да и тот идиотский.
– Идиотские ответы оставь себе, – пробурчал Дарлинский. – Ответ действительно единственный, но вполне разумный. Ты сможешь выполнить функции анестезиолога?
– А нужно?
– Чрезвычайно. А сейчас всем надеть кислородные маски. – Проследив за тем, чтобы помощники выполнили его приказ, Дарлинский распорядился понизить содержание кислорода в атмосфере до трех с половиной процентов. – Так, Дженнингс, дай теперь ей тридцать процентов, чтобы усыпить.
Дженнингс приложил кислородную маску к дыхательному отверстию, и пнатианка почти мгновенно отключилась.
– Кислота здесь? – Дарлинский оглянулся. – Хорошо. Сестра, приготовьте все для ампутации.
– А что вы собираетесь ампутировать, сэр? – растерянно спросила та.
– Голову.
– Я так и знал! – радостно воскликнул Дженнингс. – Вы сошли с ума, шеф!
– А что мы теряем? – осведомился Дарлинский, игнорируя ужас в глазах сестры. – Война начнется в любом случае: умрет пациентка или останется идиоткой. Единственный способ предотвратить войну – ампутация головы.
С этими словами он наклонился над пнатианкой и сделал надрез поперек длинной тонкой шеи-стебля. Руки доктора двигались уверенно и быстро, и вскоре голова оказалась отделенной от остального тела.
– Сестра, – он вскинул на нее глаза, – вы, возможно, удивитесь, но зашивать мы не будем. Если хотите, то можете наложить жгут минуты на полторы, но потом придется его убрать.
Перепуганная до смерти сестра лишь слабо кивнула в ответ.
– Дженнингс, ты знаешь, что делать с головой? – спросил врач.
– Кислота?
Дарлинский кивнул.
– Если мы хотим избежать лишних неприятностей, то тебе следует поторопиться, иначе вскоре вокруг начнут вопить о кровавом убийстве.
– Но может, гуманнее было бы кремировать?
– Несомненно. Но мне как-то не хочется тащить бормочущую голову через пять этажей и отвечать на вопросы, чем это я занимаюсь. А тебе?
– Мне тоже. – Дженнингс улыбнулся. С кряхтением он отделил голову от туловища, почти бегом пересек палату и бросил голову в чан с кислотой.
Дарлинский снял с шеи жгут. Крови не было.
– Нужды в этом нет, но все-таки давайте вставим туда трубку с воздушной смесью. Затем, Дженнингс, тебе надо сбегать к себе в патологию и поискать нужный питательный раствор для внутривенных вливаний. Он нам может понадобиться, хотя при таком слое подкожного жира… – он покачал головой.
Дженнингс исчез. Дарлинский выпрямился и посмотрел на сестру.
– Пока исход операции не станет ясным, вам, боюсь, придется посидеть под домашним арестом. Вам не следует общаться ни с кем, кроме мистера Хэммета, доктора Дженнингса и меня. Вы поняли?
Та молча кивнула.
– Хорошо. Пока побудьте здесь. Позвоните Хэммету и скажите ему, чтобы он немедленно шел сюда.
– Хэммет появился через четыре минуты. Дарлинский рассказал ему про операцию.
– Видите ли, – он хмуро взглянул на него, – вся суть состоит в том, что посол вовсе не является женщиной. Сначала эта проблема сбила меня с толку, но я отмахнулся от нее, потому что в тот момент имелись более насущные вопросы. Но потом до меня все-таки дошло. Я должен был понять раньше! Все свидетельствовало об этом: ткань продолжала расти даже в отсутствие какой-либо питательной среды; половых органов мы не обнаружили, так же как и следов половых гормонов. Вывод напрашивался сам собой: существо размножается делением, следовательно, способно к регенерации. Я должен, должен был бы понять это уже тогда, когда брал образцы тканей! На месте надреза выступило совсем немного крови, да и та свернулась через считанные мгновения.
– Но неужели вы думаете, что голова тоже может отрасти заново? – с испугом спросил Хэммет. – Вы ведь удалили мозг. Даже у морской звезды должна остаться часть сердцевины, только тогда она может регенерировать.
– Отрастет. В противном случае и тело, и голова должны были бы сразу погибнуть. Но этого не произошло. Поэтому-то и пришлось уничтожить голову. Я не хотел, чтобы выросло новое существо с разумом полного идиота. Наша ошибка в том, что мы постоянно очеловечиваем чужаков, стремимся наделить земными качествами неземные формы, жизни. Мне до сих пор кажется совершенно невероятным, что можно выжить после ампутации головы, но факт остается фактом. И все-таки главная проблема не решена.
– Какая же?
– Новый мозг не имеет ни малейшего представления ни о том, что он является послом, ни о том, что мы спасли ему жизнь. Так что надо готовиться к войне.
10. ПОЛИТИКИ
…Так случилось, что к концу первого тысячелетия эпохи Демократии все населенные людьми планеты и колонии оказались объяты единым стремлением. Долгие годы люди ждали, что настанет тот день, когда Человек заявит о своем праве на Галактику. Их убежденность в собственном превосходстве напоминала средневековые верования в предначертанность судьбы. И действительно, быстро стало ясно – период галактического ученичества закончился, и Человек более не желает довольствоваться вторыми ролями на подмостках звездной истории.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
