операционные да перевязочные ткани да приспособы, да мало ли! — я порывисто взял руку Нестеровой, облачённую в чёрную кружевную перчатку и от всей души приложился губами, — не откажите, родная, в помощи воинству русскому, а главное — женщинам на войне, которым вдвое, втрое тяжельше будет. Мы-то чё, мужики. Ежели Государь Император прикажет, и голыми немца погоним, а раны подорожником да мхом залепим. Только вы, голубушка, не откажите!
Недолгое молчание прервалось натужным кашлем Ивана Ильича, пытавшегося скрыть смех. Я же не отводил взгляда от тёмных глаз госпожи Нестеровой. Нет, я не обольщался, моя речь не выдавила из неё и капли слезинки, но ухоженное лицо мадам всё же порозовело. И всё же я надеялся, что суть просьбы и её смысл донёс до Нестеровой в наиболее правильной эмоциональной обёртке. Как ни крути, а я всё же верил в то, что говорил. Она мягко высвободила свою руку из моей и произнесла:
— Сколько вам лет, молодой человек?
— Двадцать три, мадам.
Она поднялась, придерживая зашелестевшие юбки, молча подошла к небольшому коридорному столику с бронзовым колокольчиком и позвонила.
— Вы тоже едете с лазаретом на фронт? — уточнила она, тронув меня за плечо.
За меня ответил Иван Ильич.
— Гаврила у нас добровольцем в войска хочет попасть, охотником. Правду сказать, я бы от такого помощника в лазарете не отказался. Живой ум у парня, госпожа Нестерова. Давеча вот перед вами, были в суконной лавке, так он придумал не целой штукой марлю выкупать, а кусками, что в дело у купца не пошли. И потом уже из них шить перевязочные пакеты. Придумал носилки сподручные из парусины шить, чтобы волоком могли мои санитары с поля боя раненых вытаскивать. Да что там, и идея с машинкой Зингера его!
В этот момент появился тот самый крепкий дядька.
— Митрофан, пошли мою пролётку в мастерскую, да передай кучеру…ах, нет. Я лучше напишу Настёне сама, — она выдвинула небольшой ящичек и вынула из него чернильницу-непроливайку, перо и лист бумаги. Несколько минут — и небольшая записка была передана слуге, который молча скрылся в дверях.
— Простите, мадам, — замялся Вяземский, — я так понимаю, вы согласны, но мы не сговорились в цене.
— Бросьте, господин офицер! — Нестерова глубоко вздохнула, — какая может быть цена у русской крови? Ваш мальчик, похоже, лучше вас это понимает, — от взгляда женщины у врача заходили желваки на скулах, — я отдам вам машинку даром. Только неновую. Не обессудьте, мне лучше знать. Парочка Зингеров подольского завода у меня есть на складе и в смазке. Но по опыту знаю, могут быть проблемы с новыми. Инженеры-то немецкие, да рабочие русские, — она грустно развела руками, — я дам вам лучшую из работающих у меня в мастерской, все её изъяны уже исправлены. Да и коробку со шпульками и запасными иглами и прочей мелочью вам тоже соберут. Озаботилась я и основным набором ниток. На первое время должно хватить.
У коллежского асессора отвисла челюсть.
— Право слов, мадам… — он не знал, что сказать.
— Не благодарите, Иван Ильич, не вам даю, армии русской, сёстрам милосердия. Кстати, Гаврила, парусину-то простая машинка не возьмёт. Это ты обмишурился.
— Значит, будем руками. Шилом и суровой нитью, — обрадованный новостью о подарке, я готов был свернуть горы и самолично вышивать крестиком всю оставшуюся дорогу придуманные носилки.
— Экий ты быстрый. Только намаешься, да материал попортишь. Шёлковая нить нужна и машинка для тяжёлых тканей. Лучше с ножным приводом. Иван Ильич, ваш эшелон, когда убывает?
— Э-э-э… завтра поутру.
— Парусина с вами?
— Да, в санях у крыльца… — коллежский асессор всё ещё не понимал.
— Гаврила, а не нарисуете мне приблизительно какие должны быть носилки, — глаза мадам Нестеровой блеснули озорством и на лице её, наконец, расцвела улыбка, из-за которой, полагаю, стрелялось в своё время немало кавалеров.
— Так у меня выкройки есть, — я, мысленно ликуя, но внешне невозмутимо достал свёрнутые бумаги из-за пазухи. Медленно расправил их на столе, поясняя, что мной отмечено на них, где нужны ручки, петли, и как будут пропускаться ремни, на каком расстоянии лучше делать строчку. Зрительная память, напомню, проявилась у меня в этом теле поистине фотографического уровня. Так что я мог даже указать виды швов, впрочем, как мог, своими словами.
Наградой мне была ещё одна улыбка госпожи Нестеровой.
— Тогда и тянуть не стоит, господин коллежский асессор. Мои портнихи сделают вам к вечеру десять таких носилок. Ремни вы уж вставите сами. Ну а Митрофан подвезёт их к поезду. Вы уж городовых предупредите, а то лишних на вокзал не пускают.
— Всенепременно, госпожа Нестерова! — Вяземский вытянулся во фрунт, нахлобучив фуражку и бросив ладонь к козырьку. Рядом встал я и повторил за начальником.
Жюли Нестерова покраснела и подойдя к нам стремительно расцеловала в щёки сначала Ивана Ильича, затем и меня, потом мелко перекрестила, прикрыв платочком рот:
— Храни вас Господь, господа, — в глазах её блеснули слёзы, отчего она смутилась и поспешила скрыться в глубине дома.
— Куда теперь, Иван Ильич? — через некоторое время спросил я, усаживаясь в сани, из которых Митрофан только что вынул рулон парусины.
— На Златоустовскую оружейную фабрику, Гаврила, — ответил Вяземский. И крикнул извозчику: «Поспешай, любезный! Быстро обернёмся, полтину накину!»
— Эт мы завсегда рады, ваше благородие! — прогудел извозчик, — но! Родимая, пошла, пошла…пошла-а-а!
Глава 7
Даже шедевры кулинарии не могут быть сохранены ни в каких музеях. Они съедаются тем быстрее, чем они прекрасней.
Вильям Похлёбкин.
— Иван Ильич, а сколько может стоить новая швейная машинка? — спросил я Вяземского, прижимаясь к врачу плечом на очередном повороте саней.
— Новая, думаю, сто рублей или около того. Дорого. Слышал, их всё больше в кредит продают или в рассрочку. Артельным или обществам, таким как мастерская Нестеровой. Так что, подарок нам мадам царский сделала!
— Это да. А чего нам на оружейной фабрике занадобилось?
— О, это отдельная история. Понимаешь, хороший хирургический инструмент надобно у ювелиров заказывать. Других возможностей в Иркутске нет. Или из Европы выписывать. А там сейчас…сам понимаешь…
— Вашбродь! — прервал нас извозчик, — можа, через пруд? Лёд крепкий. А то ежели в объезд до Свято-Троицкой площади поеду, то аккурат на ярмарке застрянем.
Возница указывал кнутом на покрытый ровным слоем голубоватого снега водоём, упирающийся в основания двух небольших то ли горок, толи холмов, между которыми вдали живописным прямоугольником раскинулись корпуса, видимо, той самой фабрики.
— Давай, бедовый! — махнул перчаткой Иван Ильич, и мы понеслись по ровной, как стол снежной целине. Полузагруженные сани просто летели, ведомые крепкой
