– Куда же ты пошел? – заинтересованно спросил Христофор.
Петр остановился:
– Спрашиваешь, куда пошел? – Он вытянул правую руку вперед.
«Ну прямо совсем как вождь мирового пролетариата», – подумал про себя Христофор и, не сдерживаясь, фыркнул смешком.
Но Петр, не обращая на него внимания, медленно, с выражением начал:
– «Тоска по небесной родине напала на меня и гнала через леса и ущелья, по самым головокружительным тропинкам диалектики… Да, я пошел на мировую с Создателем, как и с созданием, к величайшей досаде моих просвещенных друзей, которые упрекали меня в этом отступничестве, в возвращении назад, к старым суевериям, как им было угодно окрестить мое возвращение к Богу»[4].
Петр поклонился и сел к столу.
– Браво, браво, – зааплодировал Христофор, – как ты умеешь красиво сказать.
– Это, к сожалению, не я, а великий немецкий поэт Генрих Гейне сказал.
– Надо же, как запомнил, я ни за что не смог бы.
– Я смог потому, что в свое время эти строки потрясли меня до глубины души. Ты знаешь, я пришел к выводу, что надо верить в простоте сердца, как наши прабабушки верили.
– Да уж тут как не поверишь, коли собственными глазами видел, такое не забудется, – задумчиво сказал Христофор как бы самому себе.
– Чего это ты там видел?
– А ты в оборотней веришь?
– Да как тебе сказать, не особенно, но мысль такую допускаю.
– А я вообще в них не верил, да две недели назад, после вечерней молитвы, выглядываю в окно, смотрю: кто-то ходит, пригляделся, а это бомж Федька, которого наместник Чернокнижником прозвал за то, что он хвастал, что черную магию изучал, а как напьется, угрожает порчу на нас навести. Так вот, гляжу – ходит он, ходит, потом в сарай зашел, там какой-то шум, рычание и через несколько минут волк выбегает, здоровый, матерый такой, и побег в сторону деревни, а наутро телка у тети Фроси исчезла. Заглянул я в сарай днем да обнаружил там свежую обглоданную кость. Пошел к наместнику, все рассказал про оборотня, а он смеется, говорит: «Чернокнижник собаку с лежанки согнал, вот ты принял ее за волка, а телку он, наверное, с дружками своими украл, да где-нибудь в лесу разделали и едят потихоньку». Прямо какой-то Фома неверующий этот наместник, я ему говорю: «Оборотень это, что я, волка от собаки отличить не смогу?» А он мне говорит: «Ты и волка с собакой перепутаешь, и корову с лосем». Как будто я биологию в школе не учил, на картинке волк изображен, точь-в-точь как я видел.
– Да-а, – задумчиво протянул Петр, – я этого Чернокнижника сегодня видел, когда за елкой в лес ходил. Кстати, давай елку украшать, приедет отец наместник, а у нас елка стоит украшенная. Что-то до сих пор его нет, уже девять часов, последний автобус из города давно уже пришел. Ну да, может быть, на попутках доедет.
Елку из сеней занесли в трапезную и установили в ведро с песком. Сразу запахло душистой хвоей и смолой. В душах насельников затеплилась тихая предпраздничная радость.
– Чем же мы будем ее украшать? – поинтересовался Христофор.
– А как в старину. Ты убирай со стола, а я схожу в келью, возьму материал для украшения.
Через пять минут вернулся Петр и вывалил на стол из большой сумки листы цветной бумаги, золотистую обертку от шоколадных плиток и конфет и много другой всякой всячины. Они вооружились ножницами, клеем, ниткой с иголкой, и стали украшать елку гирляндами из цветной бумаги, шишками, обернутыми золотистой фольгой. Особенно хорошо у Петра получались ангелочки из цветной и золотистой бумаги.
– Ты где так ловко научился? – поинтересовался Христофор.
– Нужда заставила. Как мать с отцом разошлись, нас трое на ее шее осталось, а на зарплату учительницы начальных классов много ли игрушек накупишь? А елку к Новому году хотелось нам, детворе. Вот мама и вспомнила свое послевоенное детство, когда еще ребенком сама игрушки со своей мамой делала. И нас научила. Еще друг перед другом соревновались: у кого красивее, лучше.
…Наместник монастыря Савватий сидел в приемной у правящего архиерея, ждал владыку. После службы сочельника владыка принимал какую-то делегацию то ли из Австрии, то ли из Англии, затем поехал на встречу с губернатором, обсудить проведение Всероссийской нравственно-патриотической конференции. Увидев в приемной Савватия, благословил его и попросил обязательно дождаться. Но после встречи с губернатором владыку срочно попросили приехать на телевидение для записи рождественского поздравления. Савватий терпеливо ждал и вспоминал, что таким владыка был всегда, сколько он его помнит: беспокойный и болеющий за церковное дело и ради этого дела не жалеющий ни себя, ни своих помощников.
Более десяти лет назад Савватий, тогда еще Сережа Белов, был у владыки иподиаконом, затем ушел в армию, да так там и остался на сверхсрочную. После окончания контракта вернулся домой, зашел в родной кафедральный собор, как был в военной форме, подошел к архиерею на елеопомазание. Владыка радостно улыбнулся, как родному:
– Ну, с возвращением из страны далече, – и широким крестом по всему лбу помазал Сергея так, что душистый елей по носу потек, словно слеза.
Может, это и была слеза, только понял он, что от владыки никуда не уйдет, хватит, навоевался. После службы, уже за трапезой, архиерей ему так и сказал:
– Был ты, Сергей, воином Отечества земного, а теперь будешь воин Христов Отечества Небесного.
Через месяц владыка постриг его с именем Савватий. Вспомнил Савватий и как владыка назначил его наместником только что переданного монастыря.
– Там же одни развалины, – удивился Савватий. – Стоит ли его открывать, коли монахов нет?
Но владыка строго прервал Савватия:
– Если б так рассуждал преподобный Сергий и другие наши подвижники, то на Руси ни одного монастыря не было бы.
В монастырь приехал вместе с иеродиаконом Петром. Знали, что будет нелегко, но действительность превзошла их ожидания. Кое-как оборудовали помещение для жилья, сложили печку, где застеклили, а где фанерой забили окна. Одну комнату смогли оборудовать под домовую церковь. К бытовым трудностям добавилось другое искушение: из городка по соседству стала наезжать молодежь на мотоциклах. Музыку врубают на всю катушку, костры жгут, курят, пьют водку, матом ругаются. Какая тут молитва!
Савватий пробовал урезонить молодых людей, но те только на смех подымали. Когда Савватий в очередной раз вышел пристыдить их, одна подвыпившая деваха стала кричать:
– Девочки, смотрите, монахи-то какие красивые, я, пожалуй, к ним пойду, утешу, – и пошла в сторону Савватия, раздеваясь на ходу.
Поднялся страшный гогот, шутка всем понравилась. Савватий в досаде плюнул, развернулся и пошел в келью. Один из подростков истошно завопил:
– Ты подумай только, он на наших девочек плюет, надо его вежливости научить!
От костра встал здоровый верзила и перегородил дорогу Савватию:
– А ну, скидывай свой балахон, посмотрим, что у тебя под ним.
И когда Савватий хотел отодвинуть парня и пройти мимо, тот, толкнув его в плечо, заорал:
– Ты, морда поповская, куда прешь? Я с тобой разговариваю! – В руке его блеснул нож.
В ожидании интересного спектакля все придвинулись поближе. Монах пригнулся, наклонился чуть вправо, затем резко нырнул влево. Верзила взвыл от боли и шмякнулся лицом в землю, при этом рука с ножом была вывернута за спину, а сам монах коленкой прижимал его сзади к земле, нож уже был в его руке. Всех охватил шок, только одна девица пропищала:
– Да вы отпустите его, ему же больно!
Савватий встал, отряхнул подрясник, поиграл ножом.
– Штука хорошая, – сказал он. – В монастырском хозяйстве пригодится, а вам пять минут на сборы, через пять минут выйду: кто не спрятался, я не виноват. – И спокойно пошел к себе в келью.
Больше таких наездов не было.
Наконец пришел владыка, извинившись за задержку, пригласил Савватия в кабинет. Он подробно расспросил его про все стороны жизни монастыря. Внимательно слушая о всех трудностях и тяготах и неустроенности монастырской жизни, владыка вздыхал и сокрушенно качал головой. На успехи реагировал восклицаниями: «Молодцы! Вот видите, что-то уже получается!» – или: «Рад за вас».
– Сейчас мечта наша – баньку построить, – говорил Савватий. – Летом-то мылись в речке, а как зима пришла – негде, не завшиветь бы. На строительство бани надо тысяч пятнадцать – двадцать. Весной думаю у собора крышу перекрывать, чтобы дальше не разваливался, и потихоньку начинать реставрировать.
– Вот, отец Савватий, – перебил его владыка. – Решил я вам в подворье передать храм Святой великомученицы Екатерины, среди городских приходов по доходу он не на последнем месте. Будет для вас материальная поддержка.
– А куда же настоятеля отца Аркадия Филимонова? – поинтересовался Савватий.
– Я его снимаю, уже указ готов, не хочу перед Рождеством расстраивать, а после Рождества приезжай, принимай дела. Его пошлю настоятелем в деревню Кудиновку, он этот приход сам основывал, пусть туда и едет.
