При этом старшие Третьяковы не стремились прятаться за слова. Так, на вопрос Пахомова о национализации Борис Игоревич сказал:
– Если богатства земли находятся в частных руках – это воровство в особо крупных масштабах.
– Ну, вы скажете… – Пахомов вдруг растерял всю свою молодую уверенность первого самца на скотном дворе и жалко улыбнулся. – Ну уж и воровство…
– Именно так и никак иначе, – отрезал Борис Игоревич и вдруг заинтересованно спросил: – А сколько ваш Совет отчисляет процентов прибыли в фонды развития города?
– М… а?.. – Пахомов покраснел.
– Иван Павлович? – повернулся Третьяков-старший к градоначальнику. (Денис млел.) Тот подавился кашей и уставился на жену.
– О, мы очень много устраиваем благотворительных аукционов… – напористо заговорила Лючия Францевна. – В них принимают активное участие лучшие люди… Вы же видели, в каких условиях живут семьи рабочих, это ужасно…
– Да, это ужасно, что лучшие люди – рабочие – живут в таких условиях… – согласился Третьяков-старший. – Что же до благотворительности… – штабс-капитан поморщился. – Никогда не занимайтесь благотворительностью! Помните, ничто так не унижает человека – обоих людей, и дающего, и берущего. Один откупается, другой покупается… а радуются таким «даяниям» лишь бездельники и лентяи – или люди, окончательно опустившиеся. Первых надо судить, вторых – тащить наверх за шкирку! Нормальный же человек если и принимает подачку, то в лучшем случае считает себя униженным, а в худшем – начинает ненавидеть «дарителя». У самого же «дарителя» крепко засыпает, а потом и вовсе умирает совесть. Как же – он «помог людям»!
«Я это знаю, па, – угрюмо подумал Денис, вспомнив Леркину столовку в Верном. – Я это знаю… ты же не им говоришь, а мне… и я знаю!»
– Списки пожертвователей регулярно публикуются в нашей газете… – снова подняла было тему благотворительности Лючия Францевна. – Вы с ними можете ознакомиться…
– Спасибо, непременно ознакомлюсь, – пообещал отец каким-то таким тоном, что тема эта больше не поднималась, а вокруг стола прошло какое-то неясное обеспокоенное движение. – Кстати, – Борис Игоревич обратился к Балаганову, – я читал вашу газету.
– Польщен, – наклонил голову Александр Остапович.
– Омерзительное впечатление, – добавил Борис Игоревич. Балаганов изумленно захлопал глазами. – У меня было ощущение, что это листок какого-то бандитского государства, а не рабочего города шахтеров. Секс, жареная пена и восхваления местных властей в равном соотношении. Это не журналистика, а, как говорят наши английские коллеги, – флафф. Кстати, у них есть в уголовном кодексе такое определение, как флафф. Кажется, за него предусмотрено пожизненное лишение права заниматься журналистской деятельностью… Я не нашел ни в одном из трех прочитанных номеров ничего стоящего. Но обратил внимание на то, что тираж газеты – пятьдесят тысяч. Население поселка вдвое меньше. Выходит, что каждый – от грудных детей до пенсионеров – выписывает по два номера? Или все проще, и подписка распространяется и на окрестности и является обязательной для всех сотрудников «Энергии»? – Борис Игоревич засмеялся, как бы превращая сказанное в шутку, но… Балаганов уткнулся в тарелку.
И Денис понял, что отец угадал… или знал об этом заранее, что вернее.
«Ой будет дело!» – шалея от бойцового настроения и маленькой капельки страха, прибавлявшего остроты ощущениям, подумал Денис.
– Ну, не стоит так строго, – вмешалась Семская. – В газете публикуется много материалов о жизни нашей Семерочки, – она улыбнулась. – Ну а что много чернухи – кстати, я сама нередко это говорю Александру Остаповичу, нужно давать оптимистичные материалы! – она укоризненно покосилась на Балаганова (тот оправился уже и покаянно прижал руку к груди: «Исправлюсь!»). – Так ведь и жизнь тут правда тяжелая. Бескультурье, грязь, нищета…
– Я хочу рассказать одну забавную вещь, – Валерия Вадимовна крутила в пальцах бокал, глядя поверх него в никуда. – Первым пунктом устава моего корпуса стоит – простите мне такой слог, именно так у нас пишутся уставы гражданских корпусов, для торжественности: «Медицинский работник любого ранга, пренебрегший своими обязанностями в страхе за свою жизнь, в поисках личной выгоды или по иной причине, равно какой, – да будет уравнен с офицером воинским, покинувшим бойцов рядовых в опасности. Наказанием за это да будет публичное бесчестье и бессудная казнь расстрелянием пулями насмерть – с поставлением на колени выстрелом в затылок».
– Ну, у нас тут это не практикуется, – улыбнулась Семская.
– У нас тоже такого не было уже лет пятнадцать, – кивнула Валерия Вадимовна. – Но между нами большая разница. У нас к домам подведена канализация, и заботу о здоровье подрастающего поколения не подменяют преступными массовыми вакцинациями.
– У нас нет такой мощной медицины, как у вас. – Женщина продолжала улыбаться, и Денис вдруг понял, что этот сдобный пончик, пожалуй, пострашнее большинства сидящих тут мужчин. Да-а-а…
– Перестаньте, это все правда, – вдруг резко сказал Есипов и нервно растянул узел галстука. – Простите…
– Игорь Григорьевич, я много раз вам говорила – вам нельзя волноваться, – укоризненно покачала головой Семская. – Так недалеко и до инфаркта… при вашем образе жизни…
Есипов криво усмехнулся и сказал Валерии Вадимовне:
– У вас поразительно легко дышится. Спасибо.
– Мы будем рады видеть вас в любое время, – улыбнулась в ответ Третьякова.
– А между прочим, – неожиданно вмешался Кенесбаев. – Я вот сейчас пользуюсь возможностью сказать, что, если я еще раз обнаружу, что ваша контора, Сергей Сергеевич, сливает водичку после обработки шкур не в отстойник, а поближе – в Заславку – я ведь пойду не к госпоже Семской составлять две тысячи первый бессмысленный акт. Я просто арестую все ваши трубы как начальник полиции. Я уже не раз это обещал, кстати. И теперь я это сделаю.
– Интересы государства… – начал Митрохин, но Есипов прервал его брезгливо-надрывным:
– Да перестаньте же! – И тот развел руками:
– Нервы…
– Простите, я бы хотел спросить кое-что у Николая Игоревича, – подал голос Денис, и в его сторону повернулся не только Амиров, но и все за столом.
Директор школы благосклонно кивнул:
– Конечно, Денис. Тем более, как я понимаю, на ближайшие два года ты мой ученик.
– Я именно об этом, – коварно поддержал мальчишка. – Видите ли, конечно же, вам всем известно, что мы в Империи мало думаем о развитии знаний подрастающего поколения, но зато много времени уделяем физическому воспитанию… – Денис сам испугался сказанного, но в глазах матери была только легкая усмешка, а отец вообще о чем-то говорил с Шульце. – Мне бы не хотелось… тем более раз на фоне ваших учеников я буду явно проигрывать… хотя бы не выбиваться из привычного мне ритма.
– Конечно-конечно, мальчик, – поддержал Амиров, и Денис разочарованно подумал: «Ууууу, да ты еще и дурак, неинтересно!» – но продолжал:
– Какие у вас имеются кружки и секции по интересам?
– Огромное количество, – твердо сказал директор. – Правда, этим занимаюсь не я, а заведующий воспитательной работой, но их много. За весьма умеренную цену.
Денис мысленно ликующе взвыл. Тем более что старшие уставились на Амирова, как на святотатца, и Валерия Вадимовна поинтересовалась:
– И какой же процент детей рабочих может ее платить?
– Ну что вы, что вы, – Амиров радостно зарывал себя все глубже и глубже; Денис с трудом удержался от детского желания сжать от волнения коленки. – О них нет и речи, у нас в школе только чистая публика…
– Кхгрм… – львицей рыкнула горлом Лючия Францевна и ловко пихнула локтем мужа.
Градоначальник оторвался от бокала и укоризненно сказал:
– Николай Игоревич, Николай Игоревич, зачем же вы так? Ведь решением Городской Думы построен клуб для детей из рабочих семей, выделены фонды…
– Не пора ли перейти к десерту? – спросила Валерия Вадимовна голосом офицера, читающего приговор изменнику. – Денис, может быть, ты споешь гостям?
Отошедшие от неприятной окаменелости гости радостно негромко похлопали и покивали снисходительно: «Просим, просим…» – на самом деле переходя к десерту.
Денис хладнокровно подумал: «Ну я вам сейчас…» – и сходил за гитарой. Устроился на подоконнике, как в пионерском штабе под утро, когда все устали и надо немного ободрить ребят. Вот только петь Денис собирался не шуточную и не походную песню, а…
Вот уже который годСам себя, как роль, играю…То смеюсь – то умираю,Выходя на эшафот…
Денис продолжал петь, и гости перестали есть и смотрели – удивленно, напряженно… Конечно, они не ожидали такого пения от мальчишки. И – такой песни.
