танк, и из вредности начинаю петь революционные песни. Я вообще много пою. В частности, импортное, из будущего — я говорила, одно время был у меня прикол учить тексты на разных языках, типа для улучшения работы мозга. Учитывая детский голос и то, что пою я лёжа и под веществами, эффект своеобразный. Алексей Михалыч терпит, на «Рамштайне» только иногда глазом дёргает.
Только что вот ушёл, ирод окаянный. Всю плешь мне проел. И зачем я жаловалась, что здесь скучно⁈ Лучше б никто не приходил…
ОГОНЬКИ
Вовка. Хайвей «Аляска». Четверг, 9 июля, времени по моим «калифорнийским» часам чуть больше трёх утра. На самом деле не знаю, сколько здесь, и даже узнавать не хочу. Доберусь до своих — тогда и переводить буду.
Топал бодро. Из любопытного: миновал железку, пересекающую хайвей и, что характерно, не регулирующуюся никак. Вам надо — вы о целостности своих тушек и пекитесь, такой принцип.
Немного раздражало, что после железки лес внезапно, как специально, кончился — пошли луговины с редкими кустами. Надо будет — и не спрячешься. Однако, идти по трассе пришлось недолго. Километра через два с половиной я заметил, что впереди из-за очередного поворота мелькают какие-то отсветы — типа, знаете, полицейских мигалок. Воя нет, тишина и подмаргивание вот это. Если бы на сотке летел — натурально на них бы выскочил.
Так-та-а-ак. Или погранец оказался ответственнее, чем мне показалось (как вариант — у них там свой обязательный протокол на задержание самовольщиков). Или господа-нетоварищи меня таки вычислили. Может, я, конечно, нагоняю, и всё это какая-нибудь штатная акция «Профилактика на дорогах», но проверять на себе — нафиг-нафиг…
Я сошёл с дороги на обочину, максимально сместился в кусты, радуясь, что тут они растут хотя бы относительной полоской. Таким образом, из укрытия, постарался высмотреть, что там впереди на дороге. А там было интересное. Три машины: две полиции и скорая (неприятно напомнившая мне фургон, в котором меня из аэропорта везли), некоторое количество тусующихся вокруг людей. Сфотал их и развернулся от дороги.
Удачно, между прочим, что от этого отворота лес снова широким клином уходит от дороги вправо. Вот туда я и направился, удаляясь от этой подозрительной компании.
ПОЧТИ ЧТО ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА
Вовка. То же утро, где-то в лесу неподалёку от Анкориджа.
Лес, как почти вдоль всей трассы, был еловый, но какой-то не очень густой. То ли чистят здесь, то ли что уж, я не знаю. Минут десять я углублялся в этот ельник, отдельные наглые жирные белки пытались бежать за мной, возмущаясь моим бесцеремонным вторжением на их территорию. Пришлось кинуть в них шишками. А на соседней поляне на меня уставилась парочка меланхолично жующих траву зайцев. Типа: «Идёшь? Ну и иди себе…» Даже не дёрнулись, честное слово! В трёх метрах прошёл. Обалдеть. Если бы не та засада на дороге, не знаю, удержался бы — нет? Пистолет есть. Сварил бы себе похлёбку с зайчатиной…
Между тем, можно было уже и размышлять, как и куда двигаться дальше. Если уж на трассе меня караулят (надежда надеялась, что нет, но чуйка подсказывала, что таки меня), значит, как пить дать, будут пасти и в местном порту. Кажется, план нанять (ну, угнать) катер медленно, но верно накрывается медным тазом. На дорогах вообще теперь лучше не показываться. И что делать? Можно попытаться уйти на север до реки Танака, потом по ней до того места, где она впадает в Юкон. По Юкону можно даже рискнуть сплавиться, если где-то раздобыть надувную лодку. Но километраж, который в таком случае придётся намотать, измерялся сотнями километров в самом ближайшем приближении. Да ещё и лодку на себе тащить, которую перед этим где-то надо взять. И всё пешком?..
Рассуждая таким образом, я заметил какие-то яркие пятнышки, мелькающие в просветах деревьев. Как масляной краской крашеное, пёстрое. Детская площадка, что ли?
Осторожно подошёл поближе. Н-да. Небольшие и очень яркие предметы, в которых я издалека предположил качели и горки, оказались… могилами. В первый раз вижу настолько жизнерадостное кладбище. Каждый холмик был прикрыт деревянным длинненьким домиком, многие — с зубчатым коньком на двускатной крыше, от чего могилки напоминали то ли резных петушков, то ли угловатых динозавриков. А за этим кладбищем виднелась церковь.
Церкви здесь вообще не редкость — все как одна крошечные, на десяток человек — по трассе их мелькало множество, и католические, и протестантские различных толков. Но эта была православная, кресты родные, наши. Рядом с новым зданием стояло ещё одно, почерневшее от времени.
И вот у старого-то здания…
Я перепрыгнул беленький заборчик и оказался на территории храма. Можно было бы, конечно, обойти ограду и зайти с главного входа, но всё равно прыгать бы пришлось — четырёх утра нет, закрыто всё.
А около старого здания церкви стоял «Рокон» — полноприводный внедорожный мотоцикл, единственный в своём роде мотоцикл-вездеход, мечта первопроходца. И даже прицепная тележка к нему рядом валялась. В эту бы телегу набить канистр с бензином, я б, глядишь, до Танаки бы и допилил, а, может, и до самого Юкона.
Я обошёл мотоцикл, терзаемый сомнениями — насколько сильно я испорчу себе карму, сперев мотоцикл у батюшки? А какие у меня варианты? Совесть уже согласилась закрыть глаза, когда я понял, что не один. Медленно обернулся.
16. РУССКИЕ ИНДЕЙЦЫ
У БАТЮШКИ
Вовка. Приход святого Николы, индейская деревня Эклутна.
Они сидели напротив и с любопытством меня разглядывали. Три здоровенных собачары, размером, пожалуй, с кавказа. Я непроизвольно дёрнулся в сторону кобуры, на что вся троица глухо рыкнула. Замер. Так, теперь медленно-медленно, по миллиметру… дотянуться до пистолета… Но даже это едва заметное движение вызывало недовольное глухое ворчание.
Раздался успокаивающий немолодой голос, и из-за угла появился довольно возрастной седоватый батюшка.
— Фу, бля**, — совершенно искренне выдохнул я, — так и обосраться можно…
— Как ты говорил? — поражённо спросил священник. Чёрная ряса, крест — точно, священник, двух мнений быть не может.
— Я говорю, испугался сильно, — культурно перевёл я.
Он непонимающе оглянулся:
— А… как ты приехал? Ты русский? Где твой… группа?
Я вздохнул и перетряс в голове мысли:
— Батюшка, я хочу исповедаться.
Ни один нормальный священник никогда и никому не расскажет то, что услышал на исповеди. Кроме того, мне действительно страшно захотелось с кем-то поговорить.
А он смотрел на
