Через несколько дней после подписания мира, она вошла на кухню проверить, как у Аличе продвигаются дела с обедом.
— Смотри, смотри, сестренка Лиза, пирог уже готов! — Девочка бросилась к Эржебет с большим подносом в руках, споткнулась, как это часто с ней бывало, и уронила свою ношу.
Пирог с вареньем перевернулся, шлепнулся на грязный пол и теперь был безнадежно испорчен.
— Боже, Аличе, когда же ты перестанешь быть такой неуклюжей! — шикнула на нее Эржебет.
Большие карие глаза мгновенно наполнились слезами, Эржебет тут же пожалела о своей резкости. Но она ничего не могла поделать: такое случалось не в первый раз за последнее время — внутренний голод обращался в злобу, и Эржебет срывалась на окружающих.
Она была точно натянутая струна, изнывающая от ожидания, когда же ее коснутся руки арфиста.
— Да что же это такое! — в отчаянии воскликнула Эржебет, со всего размаху ударив кулаком по столу.
— П… Прости сестренка-а-а! — хныкала Аличе. — Я сейчас все уберу! Только не злись.
— Нет-нет, это ты меня прости. — Эржебет опустилась перед ней на корточки, ласково пригладила рыжие вихры. — Ты ни в чем не виновата. Не плачь.
Кое-как ей удалось успокоить Аличе, вместе они помыли пол, и девочка принялась готовить новый пирог. Эржебет отошла к кухонному окну, распахнула створки и вдохнула полной грудью аромат цветущих роз. Вид дремлющего в летнем мареве сада немного успокоил ее.
Вдруг Эржебет заметила в чистом голубом небе черную точку, она стремительно приближалась, увеличиваясь в размерах, вот уже Эржебет смогла различить очертания птицы. Это был орел, крупный, темно-коричневый, почти черный. Он величаво парил в вышине, мерно взмахивая широкими крыльями. И наблюдая за ним, Эржебет поняла, что он летит прямиком к усадьбе.
«А ведь такие птицы в этой местности не водятся. Откуда он здесь взялся? Неужели… Гилберту всегда нравились птицы: соколы, ястребы. Но орлы были его любимцами. Он даже поместил одного на свой флаг».
Догадка Эржебет подтвердилась, когда орел опустился на подоконник прямо перед ней. К его лапам не было привязано никакой записки, но этого не требовалось. Эржебет и так поняла намек. Вернее — приглашение. Вызов.
Кровь вскипела в одно мгновение, из головы исчезли все мысли, кроме одной: «Он ждет!».
— Я сейчас! — пообещала Эржебет птице и стрелой вылетела за дверь.
— Сестренка Лиза, ты куда?! — понесся ей вслед взволнованный голос Аличе, но Эржебет ее уже не слышала.
Она добежала до своей комнаты, пинком распахнула дверь, торопливо переоделась в мундир и, повесив на пояс саблю, бросилась назад на кухню.
Орел спокойно сидел на подоконнике, рядом, завороженно разглядывая его, застыла Аличе.
— Сестренка Лиза, смотри, какая красивая птичка! — Она радостно улыбнулась, но тут же взволнованно охнула. — Сестренка, зачем тебе мундир и сабля?! Куда ты собралась?
— У меня важное дело, — отчеканила Эржебет, берясь за ручку ведущей во внутренний двор двери.
— Это опасно? Точно опасно! Не ходи, сестренка! — заверещала Аличе, пытаясь схватить ее за рукав. — У меня дурное предчувствие!
— Все будет в порядке. — Эржебет отмахнулась от нее.
— А если вернется сеньор Родерих и будет тебя искать?
— Соври ему что-нибудь… А еще лучше скажи, что я умерла! — бросила Эржебет и вышла на улицу, захлопнув дверь перед лицом ошарашенной Аличе.
Орел будто только этого и ждал: он поднялся в воздух и полетел вперед, явно указывая Эржебет путь, и она побежала следом за ним. Она уже не думала о том, что поступает глупо и опрометчиво, что, потакая своим тайным желаниям, ввязывается в какую-то авантюру. Но сохранившиеся в затуманенном сознании остатки рассудительности старались придать ее действиям хоть какое-то подобие разумности.
«Я лишь хочу вступиться за честь моего сюзерена! Да-да, именно так!»
Эржебет бы никогда в этом не призналась, но на самом деле она стремглав бежала на встречу с Гилбертом вовсе не ради Родериха. По правде, ей было глубоко плевать и на Родериха, и на войну… Она бежала к Гилберту. И только это имело значение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вскоре Эржебет оказалась в лесу за парком, орел сначала вел ее по дороге, а затем резко свернул и, ловко петляя между могучих стволов сосен и елей, скрылся за деревьями. Она бросилась за ним и вылетела на поляну: это было то самое место, где они с Гилбертом впервые говорили после ее возвращения из Стамбула. И Эржебет сразу же увидела его — Гилберт сидел на поваленном стволе, вальяжно закинув ногу на ногу. Орел плавно опустился ему на плечо, Гилберт ласково пригладил перышки у птицы на голове, затем взглянул на замершую на краю поляны Эржебет. В рубиновых глазах полыхнуло пламя, тонкие губы тронула усмешка. Та особая улыбка, которая была лишь у него, довольная, высокомерная, торжествующая.
— Пришла…
Всего одно слово, произнесенное низким, бархатистым голосом. И дрогнула струна арфы, и тело заныло в сладкой истоме.
Эржебет сделала шаг вперед, положила руку на эфес клинка.
— Конечно, пришла. Мы ведь так и не закончили поединок, а я не люблю незавершенных дел.
— Я помню, — обронил Гилберт, не спеша, впрочем, подниматься и идти ей навстречу.
Он просто смотрел на нее и все так же улыбался.
Эржебет подумала, что надо бы придать их дуэли хоть какой-то смысл. Она ведь явилась сюда, чтобы помочь своему сюзерену, разве нет?
— Пообещай, что если я выиграю, ты оставишь земли Родериха в покое. — Эржебет старалась, чтобы голос звучал уверенно, не выдал ее волнения.
При упоминании Родериха Гилберт едва заметно нахмурился.
— Серьезное требование. Тогда и ты должна предложить мне взамен что-то стоящее… И что же я получу в случае победы? — он лукаво прищурился.
— Силезию, — выдала первое, что пришло в голову Эржебет.
— Она уже давно моя, что бы там Родди себе не думал. — Гилберт насмешливо фыркнул.
— Но мы с герром Родерихом больше никогда не будем оспаривать твои права на нее.
— Нет, это совсем не равноценный обмен.
— Тогда скажи, чего ты хочешь?
— Чего я хочу? — нарочито медленно протянул Гилберт.
Он, наконец, поднялся, мягко ступая, неспешно подошел вплотную к Эржебет, так, что почти касался ее грудью. Она запрокинула голову, заглянула ему в глаза и невольно вздрогнула.
— Я хочу… — томительная пауза, — чтобы в случае моей победы ты позволила мне делать с тобой все, что я пожелаю.
Эржебет на мгновение лишилась дара речи: такого она совсем не ожидала.
— Что еще за идиотское требование? — раздраженно прошипел она.
— Какое есть. — Гилберт пожал плечами.
В душе Эржебет пробудилась запоздалая паника, она вдруг почувствовала себя слабой и беззащитной под горящим, алчным взглядом алых глаз.
«Все, что он пожелает. А что он хочет? Победить меня, чего же еще! Еще с нашей первой встречи! Или нет? Может, лучше отказаться от поединка? Это ведь так глупо».
Но Эржебет чувствовала, что уже не в состоянии отступить. Когда Гилберт оказался так близко, стремление сразиться с ним стало практически непреодолимым: она ощущала зуд в сжимающих эфес пальцах, огонь, закипающий в крови… Жажда, жгучая жажда. Она так хотела его.
«Прочь, трусость! Мало ли что он там пожелает! Победа будет моей!»
— Хорошо, я согласна.
— Слово Венгрии? — требовательно спросил Гилберт, впиваясь в Эржебет взглядом.
— Слово Венгрии. Если ты выиграешь, можешь делать со мной все, что пожелаешь… — Эржебет едко усмехнулась. — Если выиграешь.
— Выиграю. — Игривые нотки вдруг пропали, в голосе Гилберта зазвенела сталь.
Они разошлись, обнажили сабли. В воздухе разлилось вязкое напряжение, словно все вокруг замерло в ожидании бури. Эржебет била мелкая дрожь, ведь этот поединок был особенным: впервые они будут серьезно сражаться. Не тренировка, а настоящий бой один на один, нет никого, кто может вмешаться. Лишь он и она. Эржебет вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, что этот поединок будет даже слишком не похож на их предыдущие столкновения. В глазах Гилберта она заметила не только привычные искры азарта, но и кое-что еще. Непреклонную решимость. Он поставил перед собой какую-то цель и собирался добиться ее во что бы то ни стало, со своим обычным упорством.
