– А завтра свари гороховый суп с ветчиной, ладно?
– Господи! – От радости Елена расплакалась. – Какое счастье, что ты захотела супу! Хочешь, сейчас пойду варить, ты проснешься и поешь, – причитала Елена.
– Успеется, – усмехнулась Лиза, – блаженная ты, посиди просто.
Елена кивнула:
– Да-да, конечно.
– А знаешь, ведь все мне поделом, – сказала Лиза.
– Ты о чем?
– О чем? Ты ведь даже не знаешь, какая я страшная грешница. Страшная. Мне все это поделом.
«Бредит, уже бредит, меня предупреждали», – подумала с ужасом Елена.
– И что у Ирки так, я виновата! Когда она с первым мужем развелась, помнишь, у нее была операция, ну там, киста, гинекология? – Елена кивнула. – Так вот я попросила врача, да что там попросила, заплатила, и он ей трубы перевязал. Подумала, есть ребенок, зачем этой дуре рожать второго? Сама сумасшедшая и наплодит таких же и еще мне подкинет. Вот так-то. А ты говоришь, на все воля Божья. Не на все. А потом, когда она с Генкой стала жить – неплохо, кстати, жить, он один ее в узде держал, – он детей хотел, а она не понимала, почему не получается. Я, естественно, не созналась – испугалась. Он ее и бросил. Тогда-то у нее все совсем разладилось и покатилось под откос. Я виновата. – Лиза громко вздохнула и откинулась на подушки.
– Ты ведь хотела как лучше, – тихо и неуверенно сказала Елена.
– Ну да, а получилось как всегда, – хрипло рассмеялась Лиза. Помолчав с минуту, она продолжила: – И жене твоего лыжника тоже я позвонила.
Елена поняла не сразу. Когда дошло, в ужасе прошептала: «Ты?»
– Я, я. Тоже скажешь, хотела как лучше? А ведь правда хотела. Хотела, чтобы он их бросил и к тебе ушел. А что получилось? Что молчишь? Ну, оправдывай меня!
Елена закаменела. А Лиза продолжала свой людоедский монолог:
– И еще я с Левкой жила.
– Левка – это кто? – одними губами спросила Елена.
– Левка, родной брат моего математика.
Елена смутно помнила этого брата – такой же невзрачный и субтильный очкарик, только тот гений, а этот рядовой инженер.
– Жила с ним пятнадцать лет, пока он в Канаду не уехал.
– Зачем? – только и спросила Елена.
– А мой вообще ничего не мог, все в мозги ушло, – легко сказала Лиза. – Вот я и приспособилась. Удобно. Я даже не знаю, от кого Ирка. А какая разница? Даже фамилия одна. – Лиза зашлась в кашле и страшном смехе. Елена молчала. – Это ты у нас молодец. Все всегда делала правильно. Жила честно и праведно. Молодец! Правда, для себя жила. – «Вот тебе и раскаяние с покаянием», – подумала Елена. – А у меня дочь сволочь, мужа, считай, что нет. И меня самой тоже уже нет. Вот так-то.
Господи, опять характер паскудный вылез. Даже сейчас.
– Спи, – твердо сказала Елена. – Будет тебе завтра гороховый суп.
Она резко встала и ушла к себе. Сначала дверь закрыла и прислонилась к ней спиной, как бы отгораживаясь от всего, что она узнала этой страшной ночью. Но потом все же оставила слабую щель. Легла. Лиза долго ворочалась и вздыхала. Елена не спала ни минуты, а в пять утра встала, чтобы замочить горох.
В комнате сестры было тихо.
В начале восьмого она пошла в церковь, не в свою, дальнюю, а рядом, местную, близкую, полчаса ходьбы. Надо было просто скорее дойти и просить, просить у Бога прощение за Лизу. Всеми силами просить. И поговорить с батюшкой. Она стояла и молилась так истово, как никогда раньше.
– Господи! Прости мою сестру! За все прости! Она не ведала, что творила! Но раз она рассказала мне все это, значит, страдала. Ты уже и так наказал ее самым строгим судом! Прости ее, Господи! Я буду молиться за нее, сколько буду жить! Хватит с нее испытаний и боли! Не посылай ее в ад, Господи! Ад был у нее на земле!
Молитва была своевременной. В девять утра во сне Лиза умерла. Умерла спокойно. Слава Богу, без болей.
Здоровая Елена пережила сестру всего на четыре месяца – пьяный подросток на ворованных «Жигулях» сбил ее, ехавшую из храма после службы в день большого церковного праздника. Моментальная смерть.
А куда определили сестер в той, другой, жизни, если она там есть, и что вымолила Елена, мы не узнаем. Но постараемся сделать выводы.
«Прелестницы»
Ася и Соня достались Жене в наследство от бывшего мужа при разводе. Правда, не сразу, но это только по ее вине. Прожив с мужем три года и родив дочку Марусю, они спокойно и разумно решили развестись, как-то одновременно заметив, что кончилась страсть, а любовь почему-то так и не началась.
Разводились без сопутствующих этому процессу эксцессов: когда-то сошлись по взаимной симпатии и уважению, прожили легко и беззаботно эти недолгие годы и так же легко расстались. В благородстве друг друга не сомневались (а по-другому было не принято в их среде). С его стороны это был беспрепятственный раздел небольшой двухкомнатной (его же, кстати) квартиры – ему при этом доставалась комната в коммуналке, а Жене с Марусей – однокомнатная квартира. С ее, Жениной стороны – опять же беспрепятственное общение отца с дочерью и хорошие, дружеские отношения.
Квартиру Женя выбирала долго: не потому что капризничала, – просто очень хотелось хорошего, тихого места. Уже нажились и намучились на шумном Ленинградском проспекте. А когда приехала на Юго-Запад и вышла из метро, то, глубоко вдохнув, поняла, что сама квартира ее мало интересует. Это было ее место.
Неожиданно и здесь повезло: квартирка небольшая, но уютная, совсем чистая, а главное, главное – всеми окнами на знаменитую зеленую рощу. И балкон! Женя потом смеялась, что Маруська спит головой в квартире, а ногами в роще. И когда уже бывший муж перевозил ее с нехитрым скарбом и вышел на балкон покурить, похвалил ее, был искренне рад за нее и Маруську. И, присвистывая, вдруг вспомнил:
– Слушай, а ведь здесь у меня две тетки живут, ну совсем дальние родственницы, божьи одуванчики, даже чуть ли не в этом доме!
Дом и вправду был непомерный в длину, на целую троллейбусную остановку. Бывший муж все это помнил плохо, был здесь в последний раз еще юношей с матерью, рано умершей от болезни крови.
Женя обжилась быстро, так ей все пришлось по душе. Вдвоем с мамой худо-бедно побелили, освежили потолки, поклеили новые обои, какие смогли достать, покрасили масляной краской окна. Рукодельная Женя сшила шторы на кухню – крупная красно-белая клетка и такие же подушки на стулья. Из Прибалтики мамина сослуживица привезла красный пластмассовый абажур на витом шнуре. Получилось здорово. Женя была счастлива.
Свои небольшие акварели, в основном цветы, теперь она кропала вечером на кухне под уютным абажуром или в плохую погоду днем, когда нельзя было гулять с Маруськой в роще. Они эти прогулки обожали. Сначала Маруська спала положенный ей час в прогулочной коляске, потом ковырялась в песочнице с совком и формочками – у нее уже была своя компания. Потом с руки кормили белок, в лесу тогда их было множество.
