– Безусловно!
– Вот и умница!
Женя должна была прилететь в половине одиннадцатого. В перерыве между репетициями Мирон отозвал Фархада в сторонку.
– Слышь, Узбек, Женька прилетает.
– Когда? – просиял Фархад.
– В половине одиннадцатого. Просила ее встретить. Она, по ходу, разосралась со своим Костиком. Я всегда говорил, что он псих, а с психами, сам знаешь, нельзя дело иметь.
– Там что-то серьезное?
– Думаю, да. Женька по пустякам не стала бы… Она плакала…
– А мне казалось… Она писала мне и уже начала работать, я думал, она счастлива…
– Мы должны ее сейчас завалить работой, чтоб ей даже дышать некогда было!
– Ну, это не проблема в нашей ситуации, – рассмеялся Фархад. – А знаешь, я поеду с тобой в аэропорт.
– Так у тебя же вроде репетиция с певцами?
– Нет, я отменю. Пусть передохнут, а то еще загоним их…
– А я тебе что говорил.
– Прав был, признаю…
– Знаешь, мне жутко жалко Женьку, она такая…
– Какая? – лукаво усмехнулся Фархад.
– Ну такая… своя… пацанка!
– В твоих устах, Мирон, это почти что признание в любви…
И Мирон покраснел.
Константин вернулся домой, открыл дверь и сразу увидел Пафнутия, в какой-то странной позе лежавшего на полу в прихожей. Казалось, кот заболел.
– Что с тобой? – испугался Костя. – Жень, ты дома?
Ни ответа, ни привета.
Он подхватил кота на руки, тот всхлипнул.
– Что такое? Женя! Жень, ты где? Она ушла, а ты загрустил? Ну ничего, вернется. – Он открыл стенной шкаф, чтобы повесить ветровку, и обнаружил, что там нет Жениной куртки. Ему вдруг стало страшно. Он кинулся в спальню. Женины вещи исчезли. Сбежала? Но почему? Что могло случиться? И почему она не поставила меня в известность? Он заглянул на кухню. На столе лежала записка.
«Костя, прости меня! Спасибо тебе за все, что было. Просто за то, что ты был в моей жизни. Но то, что случилось сегодня, делает невозможным нашу совместную жизнь. Не буду разводить таинственность. Сегодня сюда явилась женщина, которая однажды сломала мою жизнь. Да нет, уже дважды… Мне хватило ума записать этот концерт на телефон. Я сбросила запись тебе на компьютер. Полюбуешься. Думаю, ты поймешь, что мной двигало. Еще раз спасибо за все. Прощай!»
Он сидел как пыльным мешком прихлопнутый. Что это за баба, сломавшая Женину жизнь? И какое она ко мне имеет отношение? Он почесал в затылке, но тут же вскочил и кинулся к компьютеру.
Я люблю летать и меня сроду не укачивало в самолете, но сегодня мне было так плохо… Головная боль, тошнота, дышать трудно… Стюардесса наклонилась ко мне:
– Мадам, вам плохо? Я могу чем-то помочь?
– Да нет, спасибо.
– Позвольте… – Она пощупала мне пульс. – У вас, наверное, поднялось давление. Вы пользуетесь какими-то препаратами?
– Нет.
– Я принесу. Вот, выпейте, это слабенькое растительное средство, оно просто успокаивает… У вас нет какой-то выраженной аллергии?
– Да вроде нет.
– Тогда выпейте.
Я проглотила желтую таблетку, и, как ни странно, минут через пятнадцать мне стало легче.
– О, я вижу, таблетка помогла? – улыбнулась мне девушка. – Вот и хорошо. Принести вам водички?
– Нет. Спасибо вам большое.
Участие этой девушки, как мне показалось, было не только, так сказать, по долгу службы.
Я закрыла глаза и задремала.
Часть 3
Квинтет
– Господи, Женька, на кого ты похожа? Тень отца Гамлета! – воскликнул Мирон.
– Ох, ребята, как я рада вас видеть!
– А мы как рады! Мы тут без тебя вообще пропадаем! Имей в виду, мы тебя загрузим так, что попи́сать будет некогда…
Когда мы сели в машину, Фарик сказал:
– Ребята, у меня родилась гениальная идея! Мы сделаем новаторский спектакль! Поставим «Гамлета»! Он в последнем акте не умрет, а попадет в монастырь, где его будет выхаживать опять-таки выжившая Офелия и ему, принцу датскому, будет являться уже тень его мамаши… Успех будет офигенный!
– Фарик, что ты несешь! – не могла не улыбнуться я.
– Да идите вы! – рассердился Мирон. – Хотя… Нет, надо не так… Надо заказать оперу «Принц датский». И там, в монастыре, наш принц оттрахает всех монахинь. Вот это будет хит!
– А что, вполне в духе времени. Я вот когда лежала больная, видела по телику новую «Бесприданницу». Так она кончилась тем, что Карандышев, бедный, но благородный офицер, пристрелил Паратова и Ларису вроде бы тоже, но в финале он через пять лет выходит из тюрьмы, и его встречает у ворот Лариса!
– Жень, ты врешь?
– Клянусь!
– И скандала не было? – полюбопытствовал Мирон.
– Да ну… «Бесприданницу» в наше время никто и не знает, разве что «Жестокий романс».
– Ладно, ребята, не трындите! Женька, колись, что случилось? И, кстати, ты есть хочешь?
– Ужасно!
– Тогда забросим сейчас твои вещи в отель и пойдем ужинать.
– Я вам покажу видео, закачаетесь, ручаюсь.
Боже, как они хохотали!
– Что вы ржете? У меня жизнь сломана, а вы…
– Да ладно, Женька, я так и думал, что Костя твой тот еще потаскун. Но кот у него… За такого кота полжизни не жалко, – заметил Мирон.
– Полцарства за кота! Опять-таки перефразируем старика Шекспира, – сквозь смех сказал куда более начитанный Фарик.
– Женька, а это и есть женушка твоего брата? Повезло парню, нечего сказать! Ты бы ему это видео послала, вот бы впечатлился…
– Нет, не стану я этого делать. Это был его выбор, пускай сам и расхлебывает…
– Ну да. А она красивая, зараза, кстати, здорово похожа на твою идиотку, Узбек!
Лицо Фархада болезненно исказилось.
– Мирон!
– Все, молчу! Хотя нет, не могу молчать! Знаешь, Женька, она его мало того что бросила, так выяснилось, что еще и ободрала как липку! Ты имей это в виду при заключении контрактов, наш великий маэстро, как говорится, на мели.
– Мирон!
– Женька должна это знать, она же с тобой работает!
– Все, мальчики, мы больше не касаемся этих тем, проехали! Зато у нас все билеты проданы!
– Это да! Вот, кстати, Женька, срочно нужна твоя помощь! – воскликнул Мирон. – Одна из дам-попечительниц, много для нас сделавшая, хочет, чтобы Закиров выступал не во фраке, а в черной шелковой рубашке, которую в количестве двух штук она самолично выписала из Китая.
А этот упертый Узбек даже слышать об этом не желает.
– Да, не желаю! С какой стати я должен менять свои привычки? Всю жизнь дирижирую во фраке…
– А ты хоть примерил эти рубашки?
– Нет. Я все равно не буду в них дирижировать. Да хотя бы из суеверия! Ни за что!
– О! Фарик! Это роскошная отмазка, против нее никакая дама не устоит. Музыканты часто очень суеверны! – включилась я в разговор. – И никто не обидится!
